– Хорошо. Спасибо за угощение, – поднялся Геннадий. – Если о вылете станет известно что-то ранее, сообщите.
– Обязательно.
Экипаж ждал командира в гостинице. Штурман и бортинженер поселились вместе в более простом номере, накрыли там стол.
– Пора, командир, кишки марш уже играют, – сказал Макаров, доставая из холодильника запотевшую бутылку «Сибирской».
– Вы будто сговорились с начальником уголовного розыска, – усмехнулся Геннадий. – Он тоже угощал своей коронной. Только зря в холодильник ставили, на улице и без того нежарко.
– Водка должна быть не только крепкая, но и сибирская, чтоб зубы ломила, только тогда в ней смак.
– Не слишком увлекайтесь этим смаком; не забывайте, команда на вылет может поступить в любое время.
– На завтра, командир, можете не волноваться, не поступит, мы уже выяснили, – возразил Макаров. – Так что отдыхать будем во все лопатки. – Он откупорил бутылку и стал наполнять рюмки. – Поскольку я здесь самый старший по возрасту, мне и слово первому. За нашу семерку, за дружбу в экипаже, взаимопонимание и безаварийность.
Геннадий, хотя в полете многое передоверил своему помощнику, и Грибанов превосходно справлялся с пилотированием, чувствовал усталость. То ли от неприятных дум о своих возлюбленных и своей неустроенности, то ли просто от бездействия. Выпил рюмку, закусил и, пожелав подчиненным счастливого времяпрепровождения, отправился в свой номер.
– Разрешите мне с вами? – поднялся за ним бортовой инженер. – Надо поговорить.
– Коль надо…
Геннадий еще раньше, когда Макаров вернулся из поездки к брату, обратил внимание на изменившееся настроение бортового инженера: он то загорался в разговоре, то затухал и задумывался. Поговорить, что его тревожит, не хватило времени. Теперь Геннадий вспомнил о неуравновешенном поведении подчиненного, сказал с извинением:
– Прости, что сразу не спросил, как дела у брата – закрутился с переучиванием, с новым заданием.
– Да с братом все в порядке, – не очень уверенно ответил Виктор Иванович. Сел в кресло, сосредоточился, решаясь, открывать свою проблему или умолчать.
– Так в чем дело? – подсказал Геннадий.
– Дело во мне, – опустил голову бортовой инженер. – В такой я попал переплет, что не знаю, как выкрутиться. – Снова помолчал. – На старости лет втрескался, как пятнадцатилетний мальчишка.
– Только и всего? – рассмеялся Геннадий. – Так это же здорово! В Настю не грех влюбиться и в семьдесят.
– Если бы в Настю, – глубоко вздохнул Макаров. – И Настю, разумеется, люблю. Но это совсем не то. В Бобруйске я познакомился с докторшей, лечившей брата, сорокалетней женщиной, муж у которой год назад погиб на Северном Кавказе. Милая, симпатичная женщина, таких я еще не встречал. Как-то допоздна засиделись у брата, я вызвался проводить ее. Живет она на окраине Бобруйска в своем добротном доме с садом и огородом. Пригласила попить чайку. Я не отказался. Попили чай с коньяком, и, как бывает в таких случаях, я остался у нее ночевать. И вот что меня поразило и заставило по-другому взглянуть на женщин и оценить их. Настя у меня – замечательная хозяйка с ангельским характером. И мастерица на все руки: приготовить, поджарить, сварить. И чистюля, каких поискать. А вот в постели – холодный поролоновый матрас. Лежит, как неживая, и попкой не пошевелит. Не раз упрекал ее, она смущается, как девочка, отвечает, что это вульгарно. В общем, холодная, как рыба. И потому у нас детей нет. Проверялись у врача, все дело в ней. А докторша… Само собой, не раз я у нее побывал. Она приглашает к себе насовсем. Говорит, за садом будешь только ухаживать, и будем жить с тобой, как голубки под надежной крышей.
Макаров снова глубоко вздохнул.
– И к какому решению ты склоняешься?
– В том-то и дело, не знаю. И Настю бросить жалко, и Альбину теперь не могу оставить без внимания. Они обе любят меня… Очень хочется иметь своего ребенка. Как быть?
– Да, положеньице, – вздохнул Геннадий. – Почти как у меня. Только с той разницей, что тебя обе не отпускают, а у меня, наоборот, ни одна не может связать со мной судьбу: одна замужем, у второй – влиятельный любовник.
– Так вам легче: вы им не обязаны.
– Как сказать. Чувствовать себя одиноким и неприкаянным – это, брат, в мои годы уже не смешно. И обязанность – не только материальные блага. То, что первая вышла замуж за другого человека, моя вина. И знаешь, что она мне сказала словами известной песни: «А я нашла другого… Хотя не люблю, но целую. А когда его обнимаю, о тебе все равно вспоминаю».
– И не желает к тебе вернуться?
– Не может. Муж – порядочный человек, любит ее. И девочке третий годик.
– Да, ребенок – это счастье. Вот потому я и на распутье. А тут еще московские таможенники. Похоже, скоро нас возьмут за жабры, и если не посадят, то выбросят из самолета, как ненужную вещь.
Возразить бортинженеру было нечего. Но то, что он предпочтение отдает некой Альбине не только из-за телесных качеств, а, скорее, из-за бытовых, житейских благ («…За садом будешь только ухаживать»), не очень понравилось командиру. И у Геннадия невольно вырвался вопрос:
– Настя, кажется, сирота?
– Да, у нее только старший брат. И ни кола, ни двора. Вот еще серьезная проблема. Невестку она на дух не переносит и ехать к брату ни за какие коврижки не хочет.
– Так ты уже говорил на эту тему с женой?
– Да так, намеками. Она обнаружила на моем белье губную помаду, запах дорогих духов. Расплакалась. Я стал успокаивать и придумал историю с прежней женой, что она была за границей и вот вернулась. Случайно встретились в Бобруйске. Пока кое-как успокоил. Но вопрос остается открытым. Что ты посоветуешь?
Геннадию очень понравилась Настя. Такую преданную жену, хорошую хозяйку не просто найти. А вот – холодная в постели, не может иметь детей… Он долго думал и посоветовал неопределенно:
– Поглубже вникни в проблему и прикинь, какое добро или зло делаешь ты своим близким. Не о своем благе думай, а о благе тех, кто от тебя зависим.
– Спасибо. Подумаю еще. Извини, что со своими проблемами… – Макаров поднялся. – Спокойной ночи.
Он ушел. А его слова не выходили у Геннадия из головы: «На старости лет втрескался, как пятнадцатилетний мальчишка… Милая, симпатичная женщина, таких я еще не встречал… Живет она на окраине Бобруйска в своем добротном доме с садом и огородом… Она приглашает к себе насовсем. Говорит, за садом будешь только ухаживать, и будем жить с тобой, как голубки под надежной крышей… А тут еще московские таможенники»…
Да, бортинженер далеко вперед смотрит и, почувствовав зыбкость почвы под ногами, готовит себе другое лежбище… А Настя, что с ней будет? Может, Альбина и в самом деле замечательная женщина, хороший врач, но за пять дней разве можно узнать человека? А с Настей он прожил около десятка лет… Нет, нельзя просто так уйти от нее. Надо поговорить с ним еще, убедить. И грустно усмехнулся: не зря говорят: «Чужую беду руками разведу, а свою…» У Макарова выбор, в этом его преимущество, а у Геннадия и выбора нет. Он сидит здесь, в этом промозглом Якутске, водку от тоски жрет, а Лана, возможно, уже в Москву собирается. Рвалась в хозяйки автозавода и вдруг ни с того ни с сего расхотела. Только ли от того, что здраво оценила возможности конкурентов? Правда, она и раньше все просчитывала, знала, как поднять качество машин, снизить их себестоимость и, значит, завоевать рынок. И на нее работают такие суперконструкторы. Лучшие в мире мотоциклы, пневматические пистолеты изобрели. Все дело, видимо, в Дмитрюкове. Не зря он прилетает, и не случайно Властелина отослала своего возлюбленного подальше.
Ревность раскаленным потоком хлынула в грудь. Так с ним было только тогда, когда он увидел в номере Тони лейтенанта Медведева. Но Тоня была его любимой девушкой, которую он тогда прочил в спутницы жизни, и ревность его была вполне естественна. А кто ему Лана? Чужая возлюбленная, которая решила позабавиться с молодым пилотом, пока покровитель отсутствует. Чего же он ревнует?.. Вроде бы все верно, а огонь в груди не угасал. Было чертовски больно и обидно, что и на этот раз выбор его оказался химерой.
Он собирался лечь спать, но теперь понял, что в таком состоянии будет ворочаться в постели и мучиться от душевных переживаний. Захотелось напиться до чертиков, но в его холодильнике было пусто, а идти в номер Макарова не хотелось – не хватало еще, чтобы подчиненные видели его безвольным и подавленным. Единственный выход – пойти к дежурной по гостинице, попросить чаю; возможно, у нее найдется напиток покрепче.
Ему повезло: у дежурной нашелся и чай, и бутылка «Сибирской».
В Ижевск экипажу удалось вернуться лишь через неделю. Еще в Москве Геннадий узнал, что Дмитрюков на месте, в Ижевске пробыл всего двое суток. Это было хорошим предзнаменованием.
