Сейчас предлагаю вам переговорить с первым пациентом, у вас есть 10–15 минут до операции, это больной с открытым переломом большой берцовой кости и раздробленным коленным суставом. На других больных у вас останется больше времени.
— Мы продолжаем наш репортаж из предоперационной, где больного готовят к операции. Скажите, Светлана Ивановна, что с этим больным?
— Открытый перелом большеберцовой кости, смотрите — торчащую кость видно невооруженным взглядом. Самое сложное здесь — колено другой ноги: травматическая ампутация части надколенника, мениска, разрыв связок. Колено просто разворочено вдребезги.
Никита поднес микрофон к больному.
— Простите, почему вы обратились именно сюда, в эту неизвестную клинику — результат рекламы или что-то другое? Да и условия здесь не очень подходящие.
Лицо больного, страдающего от боли, сделалось злым, и он ответил резко:
— Может условия и неподходящие, но минус этот не доктору. Это вам, — он скрипнул зубами, — Михайлов не известен или мало знаком, а мы, ветераны, его хорошо знаем по Афганистану и Чечне, и альтернативы у нас на его счет нет! Блестящий хирург! Это вам неизвестно, что если он сказал: вылечит, то оно так и будет. Что-то ваших известных я на фронте не видел…
Больной распалялся все больше и больше, может, таким образом, ему легче было переносить страдания. Его завезли в операционную, а оператор направил объектив на больную саркомой.
— Сейчас, после операции, — продолжал Никита, — должны вывезти первого, почему-то не жалующего нас, пациента. Но чудо, смотрите, он выходит своими ногами, на нем нет ни гипса, ни шин, ни аппарата Елизарова, только небольшой заживший рубец на месте страшных ран. Невероятно, — Никита заговорил быстрее и громче, явно возбужденный произошедшим, — если бы я собственными глазами 10 минут назад не видел его изуродованных ран, переломов, не поверил бы никому, даже, прости меня господи, кинопленке.
Но вот выходит вторая больная, вы видели ее обезображенное болезнью лицо, и опять чудо — она в норме, только радостные слезы бегут из ее настрадавшихся глаз.
Нами отснято более десятка больных, и эти чудеса можно снимать бесконечно, но учитывая ограниченность эфирного времени, мы попросили прокомментировать сотворенные чудеса доктора Михайлова. Скажите, доктор, как вы добились таких поразительных результатов, как могли раньше скрывать свои поразительные возможности?
— Я и не скрывал, вы знаете, предлагал свои услуги в Комитете здравоохранения. И методика у меня простая и старая, как этот мир. Еще в древнем Риме ученые мужи задумывались над тем, что применяю я. Разрабатывая новые идеи, мы иногда забываем, что колесо изобретено. Можно лишь усовершенствовать его содержание — материалы, подшипники и так далее, но не его форму: она совершенна для Земли. Сейчас нет необходимости говорить о деталях и не потому, что получен плевок в лицо от регионального здравоохранения, одна овца — это не все стадо, а потому, что для разговора необходима профессиональная аудитория, прежде должны узнать врачи, весь врачебный мир.
— Мы вели репортаж из Н-ской области. Клиника доктора Михайлова, город Н-ск.
Диктор поблагодарила Никиту Пояркова и продолжила:
— Прокомментировать увиденное мы попросили министра здравоохранения России, но он, как и его заместители, сославшись на занятость, не приняли нас. Только в непредсказуемой России возможно загнать выдающегося врача в такие дикие условия, не перенимать его опыт и отмалчиваться. В свою очередь мы желаем доктору Михайлову удачи на его благородном поприще.
Некоторое время все молчали, Михайлов переключал каналы, на многих шло одно и то же, показывали его, его клинику и пациентов. Да, он приобрел известность в России и не только. В определенных кругах Запада он вызовет интерес, нет сомнений. Что его ждет дальше — борьба! Все еще впереди, и самые большие трудности и слава. Известность, в определенной степени, помешает таким консервантам, как Лаптев, быстро свалить его, но они наверняка применят изощренные способы давления. Впереди почет и слава или морально-профессиональная смерть. Он выбирает первое и будет сражаться.
Он пил пиво один, в тишине, изредка поглядывая на Вику и Аллу, они молчали, переваривая увиденное и услышанное по телевизору. Каждая думала о своем, но общая тема объединяла и направляла их мысли по одному руслу. Теперь и они, благодаря Николаю, стали известными и уважаемыми дамами. Как заискивающе общаются люди по телефону с Викой, стараясь попасть на прием к Михайлову, как почтительно относятся они к Алле в самой клинике. Ничего не изменилось в Вике и Алле, но отношение людей стало другое, по-другому общаются с ними соседи, уже узнавшие о Михайлове, здороваются первыми, стараются заговорить, узнать о здоровье, по-соседски пригласить в гости.
Алла и Вика по-настоящему любили Николая и сейчас не могли понять внезапно охватившего их чувства. Какая-то боязнь появилась в их душах и сомнения не давали покоя: а вдруг Николай отвергнет их и станет разговаривать, общаться с ними соответственно своему известному положению. Исчезнет простота и откровенность отношений, но в тоже время они понимали, что не должно этого произойти, он любит Вику, уважает Аллу и они не давали повода… но страх внутри оставался.
Николай догадывался об их думах и называл это «волнением маленького человека при общении с большим». Они еще не привыкли к нему, к его известности, как, например, классный деревенский водитель всегда теряется, попадая в бесконечный поток городского транспорта, где расстояние между машинами сжато до предела и нет деревенского простора. Неуверенность и напряжение, да иногда вспотевшие ладони характеризуют водителя. Так и Вика с Аллой, влившись в поток его известности и славы, терялись, не привыкшие к этому и он должен сделать все, что бы процесс адаптации прошел быстро и безболезненно.
Мысли его перескочили на войну, Николай вспомнил случай в Чечне, когда мать солдата, не получавшая около года писем сына, поехала его искать. Материнское упорство, воля и стремление, ее беззаветная любовь помогли ей преодолеть все препятствия, запретные зоны и найти сына в госпитале. Тяжело раненый, он просил не сообщать матери, верил в Михайлова и справился с болезнью. Его уже можно было выписывать, солдат переговорил с матерью по телефону и не находил места от радости ожидаемой встречи. И вот она, долгожданная, наступила. У Николая она навсегда останется в памяти, и еще долго будет отзываться душевной болью.
Радостный солдатик, слегка прихрамывая и не обращая внимания на боль в ноге, бежит к своей маме, она, на бегу смахивая слезы, уже раскинула руки — обнять дорогого ее сердцу сына. Но садистская пуля снайпера обрывает бег, и он замертво падает ей на грудь, успевая прошептать пузырящимся от крови ртом — ма-ма-а…
И долго не могли оторвать бьющуюся в истерике мать от тела сына, потом она затихла у него на груди, видимо, решив умереть вместе с ним, не видя и не слыша ничего вокруг, теребя и поглаживая его разметавшиеся русые волосы. Она шептала ему на ушко, понятные только ей, ласковые слова и иногда улыбалась дрожащими губами.
Когда ее пытались поднять, она, не слыша слов, вцеплялась в сына с невероятно могучей силой, и, не зная, что делать, его друзья отпускали ее.
Михайлов, глядя на обезумевшую от горя женщину, понял, что только необычный способ может оторвать ее от тела сына, вернуть сознание.
— Встать, едрена корень!
В скорбящей тишине, как выстрел, прозвучал резкий и властный голос Михайлова. Вздрогнули не только все военные, но и она, подняв голову.
— Извините, но по-другому — нельзя, — мягко пояснил Михайлов.
Он протянул ей руку и она, тяжело опираясь, поднялась и пошла, уже не смахивая слезы, за телом сына, которого несли солдаты.
Отпивая пиво, Михайлов старался успокоиться, он не любил вспоминать войну, особенно ее страшные сцены. А такая, считал он, ужаснее отрезанных солдатских голов и вспоротых животов. Он не понимал одного, вернее понимал, но не мог воспринять и осознать. Того снайпера обнаружили и взяли полуживым. Им оказалась молодая женщина, мастер спорта по биатлону из Литвы. Как она, будущая мать, могла совершить такое? Но матерью ей уже не бывать…
Он, постепенно успокаиваясь, прошептал про себя: «Да, только необычный способ», — и вслух спросил:
— О чем скорбите, мои дорогие и любимые девочки, молча думая о своем? Поделитесь мыслями.
Михайлов видел и понимал их нерешительность и тревогу, написанные на лицах, и может быть где-то в глубине души радовался их скромностью, не испорченностью и порядочностью.
— Сегодня столько свалилось на нас, — начала Алла, — я не знаю, как быть… Наверное, Вику мучает то же самое?
Вика кивнула.
— Чего свалилось, как быть? — словно не понимая, спрашивал он.
