Ознакомительная версия.
Ну, это уже не смешно! Ты за кого меня держишь, биндюжник?! Я же не мешок в зале для тренировок боксеров-новичков. Нас – боевых пловцов – натаскивали не только для подводных потасовок, помимо всего прочего, мы еще и неплохие диверсанты, умеющие противостоять сильному противнику на суше.
Итак, начали!..
Нырнув под размашистый крюк, диагностирую печень противника. Вид у него запойный, а значит, данный орган обязан иметь увеличенный объем и пониженный болевой порог.
Получив короткий удар, товарищ недовольно мычит, меряет меня взглядом обиженного бизона и снова идет в атаку.
Мужик он немаленький, кулаки приличных размеров, да и вообще неплохо сложен. Только вот с выбором тактики у него проблемы – кто же устраивает потасовки в узком коридоре с низким потолком?
Следующий удар я встречаю блоком и перехожу к грэпплингу – единоборству с минимальными ограничениями по использованию болевых и удушающих приемов. Для начала иду в клинч, намертво обхватываю торс мужика вместе с руками и выполняю тейкдаун – бросок без подъема в воздух. Попросту говоря, сваливаю быка на пол, дабы продолжить поединок «в горизонте».
Получилось. Хорошо приложившись затылком об пол, противник стонет, извивается, за что получает удар коленом в голову.
Удар выходит на славу – мужик затихает и прекращает сопротивление. А болевой прием на удушение делает его еще более покладистым.
– Что, приятель, – шепчу ему на ухо, – мозг думает, куда бежать, а ноги решают побыть ватой и сотрудничать наотрез отказываются? – и немного ослабляю хватку.
– Вроде того, – хрипит он сквозь отчетливый скрип зубов.
– О, знакомая речь! Что же ты так неласково встречаешь земляков?..
Вместо ответа он начинает вырываться, сопровождая возню звериным рыком.
– Заткнись! – вторично бью «товарища» по печени. – Тишина должна быть в библиотеке, понял?
Гляжу в одну сторону коридора, в другую… Никого. Наверное, все пассажиры уже спят и не слышат потасовку.
– Понял, – хватается мужик за печень.
– Тогда вставай.
Он поднимается и, покачиваясь, опирается о пластиковую стену.
– Иди к трапу, – подталкиваю его в спину, – и без глупостей, иначе опять сделаю больно…
– Ну, рассказывай, злодей, как докатился до такой жизни.
Злодей буравит меня взглядом филина-наркомана и морщит щеку, обследуя языком поврежденные моим коленом зубы.
– Пошел ты!
– Должен уточнить одну небезынтересную для тебя деталь: в моем чемодане лежит старый советский паяльник, а также у меня прокачан до восьмидесятого уровня навык терморектального криптоанализа. Надеюсь, в твоей памяти сохранились обрывки из криминальных российских новостей? Не забыл еще виртуальный аромат поджаренной прямой кишки?
– Дай лучше закурить, – просит он, сплевывая на пол кровь.
Присаживаюсь напротив, извлекаю из его кармана помятую пачку, щелкаю зажигалкой. Он затягивается, выпускает дым…
Я притащил поверженного борова в собственную каюту, связал ноги и руки полотенцами, усадил на пол. И теперь допрашиваю. Надо же, в конце концов, выяснить, какого черта он за мной охотится!
– Хорошо. Попробую обойтись без паяльника.
Злодей усмехается: дескать, попробуй.
– И попробую. Нет ничего проще – твоя анкета написана на твоей же роже.
– Да ну! Интересно послушать, что же там написано.
– Напрасно иронизируешь. Там написано буквально следующее: в школе ты учился слабо, уроки прогуливал, одноклассников недолюбливал. В лихие девяностые при первой же возможности забросил учебу и ломанулся на заработки в коммерцию: построил ларек или арендовал подвальчик под магазин. Дельце давало прибыль, и все бы ничего, если бы ты остался в своем ларьке на обочине пыльной российской дороги. Но в какой-то роковой момент в твоей заднице вдруг взыграли амбиции: я всесилен, мне все по карману! И, забрав заработанные бабки, ты рванул покорять Европу. Верно?
– Складно излагаешь, – опять облизывает он искалеченный зуб. – А дальше?
– Продолжение твоей истории не такое складное, как начало. В первые пару лет в Европе у тебя тоже все получалось. Более того, по меркам своего европейского села ты стал крупным бизнесменом: впаривал финнам что-то шведское. На жизнь хватало. Немудрено, ведь за тебя работали привезенные из России деньги. Пока у человека есть деньги – он желанный гость в любой западной стране, не так ли?
Нахмурив брови, собеседник молчит и глядит на меня так, как глядели с экранов телевизоров псевдоэкстрасенсы, обещавшие населению полное излечение от импотенции, небывалый рост сисек и рассасывание швов. Стало быть, я попал в точку.
– Потом коммерция не заладилась, – продолжаю «давить на опухоль». – Ты терпеливо батрачил, верил, ждал, но фарт отвернулся – таких сумасшедших барышей, как в России, не было и в помине. Ты метался, менял поставщиков и направления деятельности, даже попытался сунуться во власть, но ничего не получалось – европейская планка для чиновников несколько выше российской. Здешние мэры и бургомистры тоже воруют, но в них за версту чувствуется культура, порода, образование.
– Похоже на правду, – цедит пленник.
– Ты успел обзавестись приличным жильем, с вышколенным консьержем и зеркальным лифтом, с джакузи и видом на ухоженную набережную. А дела не шли, бизнес трещал по швам, воздушные замки ветшали, и ты с ужасом понимал, что твоему благополучию скоро придет конец.
– Хм, сука! С лифтом и видом на набережную угадал!
– А с бизнесом?
– И с бизнесом тоже, – помрачнев, кивает он. – Короче… Может, поставишь диагноз, если такой умный? Почему тут не срослось?
– Попробую. Только предупреждаю: диагноз тебе не понравится.
– Валяй – я не обидчивый.
– Все просто: не срослось потому, что твой уровень – надувать доверчивых покупателей на просроченных продуктах в ларьке или в скромном подвальчике.
– В ларьке?! Да у меня в родном городе было два магазина общей площадью в триста квадратов!
– Это не важно. Принципиально другое: ты упустил единственный шанс. Сказать, когда?
Он глядит на меня, хлопая длинными ресницами. Не знает.
Зато отлично знаю я.
– Когда свалил из России. Ты мог чего-то добиться только там, и только в девяностых, когда проходимцы вроде тебя быстро добывали деньги с помощью криминала и покупали на них должности или мандаты.
– А сейчас? – удивленно пучит он глаза.
– И сейчас покупают, только цены выросли.
– И насколько же?
– Твоих трехсот квадратов не хватило бы даже мандат депутата забытого богом райцентра.
– Так уж и райцентра?
– Видишь ли, в России теперь есть такая профессия – Родину расхищать.
– Это что-то новенькое.
– Увы, жизнь не стоит на месте. Сначала растет аппетит, следом – цены. За время твоего отсутствия в нашей стране многое изменилось.
Он шмыгает носом, сопит, во взгляде мыслительный процесс.
Мне остается закончить вводную часть монолога, смысл которой в психологическом подавлении личности, и перейти непосредственно к допросу.
– Вот и сидишь тут на полу чужой каюты, загнанный проблемами, понурый, с перхотью на воротнике. А твои одноклассники и друзья детства чеканят в России увесистую монету. Не все, конечно, а те, у которых голова на плечах и руки произрастают из нужных мест.
– Чего ты от меня хочешь? – спрашивает он. В голосе уже нет ни спеси, ни наглой уверенности.
– Ты выкладываешь все, как на исповеди, а я помогаю тебе исправить ошибки юности.
– Ты что – Господь Бог?
– Нет, но близок к его апостолам.
– Да?.. И кем же ты там… в России? Ну, в смысле, где работаешь?
– Командую одним из спецподразделений ФСБ.
– Заметно, – снова сплевывает он кровь. – Ладно, развяжи руки. Я согласен.
– Точно согласен? Или мне придется вторично ровнять твоим затылком пол?
– Точно, – бурчит он. – Я и сам понимаю, что пора возвращаться на родину…
– С Леоной мы познакомились в Барселоне, примерно за пару месяцев до того, как директор фонда «Каритас» приставил ее к этому странному старику.
– Почему вы сочли Сальвадора странным?
– Понимаешь… Леона давненько подрабатывала в благотворительном фонде и знала порядок, согласно которому старикам-инвалидам оформлялась опека. Обычно эта процедура длилась от двух недель до полутора месяцев, а в случае с Сальвадором все произошло мгновенно. Поговаривали, будто кто-то перевел огромную сумму на счет фонда и это ускорило дело…
Мы сидим в моей каюте. На столике ополовиненная бутылка хорошего виски, которую Майкл купил в ближайшем баре и поставил в качестве символа примирения. Я не возражал – пожал ему руку и достал из холодильника вазочку с фруктами. Мой новый приятель дымит, как старый паровоз, – то ли от волнения, то ли привык высаживать в день по две пачки. Вообще-то, родители нарекли его Мишкой, а он, перебравшись в Европу, заделался Майклом. Ну, Майкл так Майкл – мне без разницы.
Ознакомительная версия.
