Федька удивлялся тому, что даже бугор барака вкалывал наравне со всеми и не имел привилегий.
Работали зэки без перекуров и перерывов, без малейшего отдыха, будто к собственному дому дорогу вели. Вначале это удивляло. А к концу дня злить начало.
«С чего бы я на власти горб стал наживать? Мало вытерпел? Попал к каким-то лидерам! У них, видать, мозги поморозило вконец. Что же, мне тоже сдуреть надо? Ну уж хрен! Видал я их всех… Смоюсь, как два пальца обоссать! Зенки мои их бы не видели», — думал Федька, торопясь к распадку и делая вид, что приспичило по нужде.
Едва спустился вниз, услышал:
— Гляди, свежак! Вздумаешь смыться, голову свернем сами, без охраны. Секи про то! Мы из-за тебя не станем платиться! Дешевле будет разнести тебя в куски, чем отпустить в бега! — говорил над распадком бугор барака, глядя на Федьку то ли оскалясь, то ли усмехаясь.
Он хотел послать его подальше. Но, взвесив все, понял — рановато… Да и бугор уходить не спешил. Внимательно следил сверху за каждым шагом и движением до тех пор, пока Федька не вылез из распадка.
Они вернулись в бригаду вместе молча. С неприязнью оглядывая друг друга. До конца работы не обменялись ни словом. А когда начало темнеть, построились привычно и вскоре вернулись в зону.
После ужина к Федьке подошел бледнолицый морщинистый мужик. Указав в глубь барака, предложил:
— Разговор имеется. Давай шустри…
Федька не стал медлить. Когда он подошел к мужикам, сбившимся в кучу, кто-то предложил ему присесть на чурбак.
— Давай, Архипыч, сам все выложи ему, чтоб впредь мозги не заклинивало у новичка, — предложил кто-то.
Мужики мигом утихли. Окружили бугра барака, который, сев поближе к печке, заговорил так, словно и не обращался лично к Федьке, а беседовал сразу со всеми:
— Мы здесь уж сколько зим пережили вместе? Чего только не видывали и не стерпели. Скольких на волю проводили. Еще больше — на тот свет…
У Федьки от этих слов мороз по плечам продрал. У печки замерзать начал.
— Кто виноват, что здесь оказались? И я, и ты, и все? Не будем нынче говорить, что средь нас до хрена невинных парятся. Даже те, кто на воле нужней многих. Теперь мы не о том говорить станем. А про то, как дотянуть до свободы всем, кому ее суждено увидеть, — глянул на мужиков, уставившихся в огонь печки, потом перевел взгляд на Федьку: — Мы все тут слишком много пережили, чтобы дозволить кому-то споганить все мигом. Это ты, свежак, засеки себе на шнобель и не трепыхайся слинять в бега…
Федька открыл было рот, но бугор тут же сказал жестко:
— Захлопнись, покуда я ботаю! Мы в этой зоне неспроста канаем. У всех эта ходка не первая. Ты должен допереть, сюда примаривают тех, кого в любую секунду могут сунуть «под вышку». Такое случалось уже. И народ здесь всякий. Есть смертники, кому «вышку» заменили сроком. И сюда всунули, прямо с Мангышлака. Есть и те, для кого эта зона — последний шанс на жизнь. Доперло иль нет, куда подзалетел? — глянул бугор сурово.
Федька пожал плечами, мол, не совсем дошло.
— Короче, тут канают те, кого фортуна из-под «маслины» выдернула. Едва успев. Ты что-нибудь слыхал о поселке Шевченко на Каспии? Нет? Твоя удача! Уран там добывают. А он — не уголек, не железная дорога. Он людей за полгода сжирает. Любого мужика! Ну, а сюда прибыли те, кого в Шевченко и Мангышлаке амнистии и помилования успели живьем застать. Многие все ж, хватив облученья, немного тут канителили. Другим все же повезло, кто на поверхности был. Эти на волю выходят не в деревянном костюме, на своих ногах. Опять же, если такие, как ты, не мешают…
— А при чем я? — удивился Федька.
— За каждого мудака, линяющего в бега, всех нас лишают ларька и почты, свиданий и выходных, бани и посылок. Теперь же, того хуже, без зачетов оставят всех. Ты шевелишь рогами? Мы вкалываем, чтобы по половинке отсюда слинять на волю, пашем по две нормы, сокращая срок. Иным уже вот-вот пофартит. А ты все перекрыть вздумал? Да мы тебя сами достали бы! Без охраны. И разнесли бы так, что псам сторожевым нюхать было б нечего.
— Грозилок я видал! И не пацан, чтоб перед моим мурлом кулаки сучили. Сам умею разборки чинить. И не стерплю, чтоб со мной, фартовым, трехали, как с сявкой, — рассвирепел Федька.
— Фартовый? И что с того? У меня в бараке трое бывших паханов! Все из Мангышлака! Все через рудники прошли. Там и посеяли спесь фартовую! Нынче дышат, как все. А хвост поднимут, живо обратно вернутся, без шансов на волю. Отсюда только две дороги! Секи про то, законник! Нарушивший режим тут сразу отправляется к смертникам. Без лишнего трепа! И без суда! Сами накрыли шестерых фраеров, какие смыться намылились. Сдали охране, чтоб дальше сама начальству их сдала! Тут не воля! Никто за тебя не захочет поступиться ничем. Даже мелочью. Заруби себе про то. И дыши тихо, как все, до самой воли. И помни, такой порядок не только у нас. А в каждом бараке зоны. Тут нет фартовых и работяг. Все одинаковы. Начнешь возникать, сами с тобой управимся. Коли нормально слышимся, тебе же проще будет. И спокойнее, и больше шансов на волю.
Федьку больше ни о чем не спросил. Не поинтересовался, на сколько лет тот загремел в зону. В бараке мужики не знали и не имели кликух.
— За две зимы эту дорогу провести надо! Начальство обещало: как только закончим железку, ходатайство на лучших послать в область. Глядишь, на химию отправят, досрочно освободят других. А, может, кого-нибудь домой отпустят пораньше, — услышал Федька разговор бугра с зэками.
Понемногу Федька втянулся в жизнь бригады. Хотя привыкал не без труда. Видел, как привозили в зону новых осужденных. С ними обходились, как с ним в самом начале. Трудно верилось, что целая зона зэков обходится без сук и стукачей, что в штрафной изолятор здесь попадают крайне редко. А охрана не мордует никого. И не материт. У нее на это нет ни повода, ни оснований.
Федька в эти басни не поверил. Но однажды средь рабочего дня увидел, как внезапно бросились мужики бригады к реке. Федька сообразил все по-своему. Решил, что мужики вздумали скопом сбежать из зоны. И бросился за ними. Авось да повезет. Быстро нагнал последнего мужичонку. Тот бежал, задыхаясь, показал ему рукой вперед. Того и подгонять не стоило. Бежал так, что пятки влипали в зад. Он обгонял мужиков одного за другим. И вдруг увидел, как впереди куча мужиков нагнала двоих. Свалила их, смяла… Пока Федька добежал до вчерашних новичков, на талом снегу остались лишь кровавые пятна.
Разборка была столь короткой, свирепой и неожиданной, что Федька похолодел.
Беглецы пробежали не более километра. Жизнь у них отняли свои, зэки. Охрана даже не пошевелилась. Спокойно сидела у костра.
— Вот если б смылись, тяжко было бы всем. Теперь — нет. Ни на ком не отразится, ни на чьей судьбе! — говорил бугор мужику, который попал в зону позже Федьки.
— Как узнали, что они в бега пошли? — спросил тот Архипыча, бугра.
— Это мы нутром чуем. Своим, особым. Ни разу не подвело. И этим сказали… Они не поверили. Пришлось убедить, — обтер снегом кровь с РУК.
Когда Федьке пришла первая посылка от кентов, ее не потребовали на общий стол. Никто не тронул даже курева. Федька, знавший зоны не поналышке, немало удивлялся, как удается Архипычу держать в бараке и в бригаде железный порядок.
Здесь едва затевалась ссора, как ее гасили в самом начале. Дерущихся растаскивали и заставляли дневалить целый месяц вдвоем. Все знали, что за это не начисляется зарплата, не идут зачеты. Это наказанье бугра считалось хуже любого проклятья. Зэки боялись его. И знали: сказав однажды, бугор своего решения не отменит.
— Константин Архипович! — так обращались к бугру барака все без исключения и даже сам начальник зоны.
Федька возненавидел бугра. За все разом. Но не показывал вида. Старался не общаться с ним. Ждал, когда судьба подарит развязку. Но та не торопилась. И он отсиживал свой срок, ни с кем не сближаясь и не враждуя.
На его глазах умирали в бараках зэки. Те, кого привозили сюда пачками, к кому запоздало помилование и амнистия.
Ничья судьба не тронула Федьку. Но вот однажды привели к нему нового соседа. Прежний на волю вышел. После восьми лет. Новый, едва добравшись до шконки, мешком свалился. Смотрел на Федьку немигающим взглядом
Познакомились. Сосед оказался бывшим ревизором. Из Омска. Говорил он трудно, тихо, шепотом:
— Попал ни за что. Подчиненные оклеветали. Подсунули в стол конверт с крупной суммой. Указали, что взятку принял. От руководителя предприятия, где ревизия намечалась. Началось следствие. На том предприятии вскрылись приписки, хищенье. А я, как назло, все оттягивал его проверку. Времени не хватало. Руководитель тот и впрямь хорошим приятелем был. Вместе учились, дружили даже семьями. О том подчиненные знали. Решили воспользоваться. Хотели отделаться от начальника за строгость. Оказалось, переусердствовали. Его не просто отстранили от должности, а и арестовали, завели уголовное дело на него и приятеля. Потом, после ревизии, никто не захотел вникать, — давал приятель взятку или эти деньги подсунули в стол. Следствие торопилось. Вот и приговорили за хищение средств государства в особо крупных размерах — к расстрелу… Хорошо, что жена юрист. Писала жалобы. Ей отвечали, что нет меня в живых. Она требовала очистить имя, свое и мое. Добилась пересмотра, детального изучения. И меня, видно с перепугу, враз сюда перевезли. Значит, задело всерьез взялись и что-то удалось найти, коль в тот же день по телеграмме меня из Сибири увезли. С рудника.
