— Нет.
— Так не трепись! На штурм ходил Русик. Такой был уговор.
Шмель оттолкнул меня, скинул украинскую форму и, прежде чем бежать за своей, сообщил:
— Вепрь закрепился на опорнике. Просил поддержать огнем. Сейчас на него укропы полезут.
Я проводил взглядом безбашенного друга и скомандовал:
— Расчет к бою!
Взятие ключевого опорного пункта помогло «вагнеровцам» продвинуться вперед на трудном участке. Русика наградили медалью «За отвагу». Кроме нас троих никто не знал, что вместо него в бой ходил Шмель. Даже Вепрь в ночной темноте не заметил подмены.
С тех пор Русик во всем слушался Шмеля. Его отец Николай Краско гордился сыном. Бизнесмен был уверен, что оказал военно-техническую помощь подразделению сына. Деньги выдал наличными, их получила Злата. Это был ее первый визит в Луганск к Николаю Краско.
Потом по просьбе Шмеля она приезжала к бизнесмену второй раз. Снова за деньгами. Ее приезд совпал с трагической гибелью нашего отделения. Шмель, рисковавший жизнью ради будущего, остался ни с чем. А Злата…
Красавица Злата, помимо пожертвований на войну, получила все контрактные выплаты за нашу службу. И гробовые — страховку за гибель. Но даже этого ей показалось мало. Напоследок Злата обманула мою маму и исчезла с огромной суммой.
28
Пока я вспоминаю прошлое, мы приближаемся к передовой. Михалыч демонстративно отключает телефон и взглядом требует, чтобы мы следовали его примеру. Лиза привычно переводит телефон в «режим полета», я поступаю также.
Примет войны становится всё больше. То тут, то там дорога изрыта снарядами, деревья порезаны артиллерией, на обочинах ржавые груды металла некогда грозных бронемашин и исковерканные остовы сгоревших легковушек. Проезжаем поселок, в котором ни одного уцелевшего дома, и только позолоченный крест над маковкой церкви вселяет надежду, что жизнь здесь обязательно возродится.
За поселком Михалыч останавливает микроавтобус, приглушает радио, опускает стекло. За неубранным кукурузным полем слышна артиллерийская дуэль.
— Что-то близко сегодня, — волнуется водитель.
Я отчетливо слышу то, о чем расплывчато сообщают в телеграмм-каналах:
— Укры в наступление пошли, прорвали первую линию обороны.
Только Лиза не волнуется. Она выпрыгивает из кабины, потягивается и предлагает:
— Перекусим? Михалыч, кофе хочется.
Мы располагаемся на обочине. Лиза раскрывает пакет с вареными яйцами, сэндвичами и помидорами. Михалыч на газовой горелке варит кофе в закопченной турке.
Я прислушиваюсь к ударным инструментам военной рапсодии. Бравирую боевым опытом:
— Слышите, их танк долбанул. А это наши минометы пукают. Гаубицы подключились… А с той стороны натовскими «тремя топорами» работают.
Так на фронте окрестили американские гаубицы М777.
— Три семерки действительно такие точные? — интересуется Лиза.
— Первую неделю пока ствол не изношен. Наша «Мста» надежнее.
— Мы не с Украиной, а против НАТО воюем, — возмущается Михалыч. — Эшелонами им технику шлют. Переодетые натовцы «хаймерсами» управляют.
— Мы их «химерами» называем. Далеко бьют, суки, — ругаюсь я. — Но наши учатся перехватывать.
Я слышу пакетный выход реактивной системы с характерным воем.
— Во! Наши «Ураганы» поддали жару! Не хуже «химер». Но больше всего бандеровцы боятся огнеметных систем. Огненный вал из-под земли достанет.
— Не только нам восемь лет под обстрелами, — ворчит Михалыч.
— Из местных? — догадываюсь я. — Не жалеете, что более-менее мирная жизнь вот так обернулась?
— Ты, Контуженый, за языком следи! — обижается Михалыч. — Более-менее… Восемь лет неопределенности в ожидании какого-то «минска», как манны небесной, всех достали! Мы русские, мы с Россией! И другого «минска» или «стамбула» нам не надо. Только время зря теряли.
— Ждете референдума? — спрашиваю я.
— Хоть завтра за Россию руками и сердцем. Людям уверенность нужна, что Россия здесь навсегда.
— Будет референдум, — заверяет Лиза. — Бюллетени напечатаны. Скоро официально объявят.
— Побыстрее бы. Бандеровская власть все эти годы детям мозги перекраивает под своих идолов.
— Это как?
— Я с Северодонецка. До освобождения школьники с Киева приезжали, так, знаешь, шо сказали: сдались бы Гитлеру, жили, как в Германии. Я им: ваши мамки бы не родились, потому шо ваших бабок фашисты заморили. Эх! Память деткам отшибли и взрослым мозги прочистили.
— Братскую Украину перекроили в Антироссию, — добавляет Лиза.
— Настолько анти — диву даешься! — возбуждается Михалыч. — Украинцы Северодонецк при отступлении пушками раздолбали. Так сосед мне: то русские палят. Я ему: у тебя шо повылазило? Не чуешь, откуда лупят? Мы туточки всё видим.
Я подтверждаю:
— У ВСУ приказ на уничтожение инфраструктуры при отходе.
— Бабахают по живым, потому шо мы для западенцов нелюди! — рубит ладонью воздух Михалыч. — Они все гаражи повскрывали, машины наши забрали. Магазины тож обчистили. Волокли всё подряд, грузили на краденные авто и к себе поперли. Мебель большую забрать не сподручно, так штыком нацарапали «Украина понад усё». Фашисты!
— А сами русских солдат клеймят в мародерстве.
— У киевской власти две ноги — одна брехня, другая запугивание! И две руки — одной дай доллары, другой оружие! — Михалыч распаляется не на шутку: — Вэсэушники селились в любой дом, а когда тикали, так не только технику, сына носки позабирали. Соседка ни слова сказать не могла, русскую симку прятала. Если бы учуяли, шо она с сыном с России разговаривает, зарезали. Такие случаи были. А сейчас, когда в контрнаступление пошли, заваливают сообщениями. «Тикай, ЗСУ вже блызко. Твоя смерть иде».
Наши отступили из некоторых районов, но я обещаю:
— Отвоюем обратно, Михалыч.
— Отвоевывать нашу землю надо было еще в пятнадцатом. Я бы тогда с оружием на передке дрался.
— Ты нам, Михалыч, за рулем нужен, — успокаивает водителя Лиза.
Михалыч разливает кофе по чашкам и объясняет:
— У нас мобилизуют до пятидесяти пяти лет. Я уже старше. Зато могу туда-сюда с гуманитаркой мотаться. И вот шо я вижу, как там и тут. Здесь на Донбассе наша судьба бороться за Родину. Другого пути у нас нет. А там позволяют себе ворчать, шо с наскоку Киев не взяли. Их бы сюда. Нам людей не хватает.
Я согласен:
— Россия большая. Припрет, всем страной на врага навалимся.
— Уже приперло! Пора навалиться! Когда мы все вместе начнем биться за общую Родину, то никакое НАТО нам не страшно. Потому что мы хотим на своей земле жить, а они хотят нас убить. Жизнь всегда побеждает смерть.
— Жизнь за Родину — это по-людски, — соглашаюсь я.
— А Родина у нас общая, — подтверждает Лиза.
Я слышу тихий стрекот. Задираю голову. В небе висит беспилотник. Черт! Мы рядом с линией фронта. Здесь нельзя расслаблять!
Всё просто. Оператора беспилотника привлек микроавтобус с символикой Z. Теперь он разглядел трех человек рядом. Я в прежней военной форме, Михалыч в спецовке защитного цвета, даже на Лизе камуфляжные штаны, которые ей очень идут.
Сейчас оператор передаст координаты легкой цели и по нам отработают.
Я вскакиваю, тычу в небо пальцем:
— Сматываемся!
Беспилотник начинает резко снижаться. Реальность оказывается еще проще и страшнее — над нами барражирующий боеприпас. Шансов умчаться нет!
Я прыгаю на Лизу и падаю с ней в канаву. Михалыч скатывается рядом. И в этот момент грохает взрыв. Комья земли шлепают по спине, звуковая волна бьет по контуженному мозгу. Я лихорадочно отползаю на четвереньках. Падаю в позе зародыша, зажимаю уши, закрываю глаза.
Проходит время. Кто-то разжимает мои руки, заглядывает в зрачки. Это Михалыч.
— Ты как, сынок?
Я понимаю, что пережил неконтролируемый приступ паники. Мне стыдно. Оправдываюсь:
— Это пройдет. Врач обещал.
С помощью Михалыча я выхожу на дорогу. Пошатывает, в глазах огненные круги. Микроавтобус опрокинут и сильно поврежден взрывом. Игнорируя дым из-под капота, Лиза мечется, пытается извлечь коробки с беспилотниками. Михалыч саперной лопаткой засыпает тлеющие провода.
