— Так ты Контуженый или Кит?
— Никита Данилин.
— И кем был Контуженый Кит Никита Данилин помимо минометчика?
— Слесарь в вагоноремонтном.
— Значит руки из правильного места растут. Пойдешь к нам на завод, Никита Данилин? Нам очень не хватает… мужиков.
Мы смотрим друг другу в глаза. Алена красивая, прямолинейная и ждет моего решения. Не только как начальник цеха.
Она трогает меня за руку. Голос тихий, но грудь вздымается:
— С жильем на первое время можно у меня.
Я признаюсь:
— Сегодня мне ночевать негде.
— Вот и договорились. — Она сжимает мою ладонь. Шага навстречу не делает, но становится ближе.
Я чувствую, как теплеет ее рука, и боюсь обидеть:
— Но завтра я уеду.
Легкое разочарование в ее глазах сменяется усмешкой:
— Не можешь соврать девушке?
— Не могу.
— Ты точно Контуженый. И это мне нравится.
Мы уходим с завода вместе.
Я в гостях у радушной прямолинейной женщины. На заводе она Алена Анатольевна, а для меня уже даже не Алена, а заводная чертовка. Гость сыт, помыт и обласкан. Голые и утомленные мы лежим в постели.
Алена уже выяснила про мою контузию, водит пальчиком по следам ран и уверяет:
— Пациент здоров. Я проверила. Где поставить печать?
Она касается губами моих губ:
— Такой печати достаточно?
Мне хорошо и я молчу. Начальнице не требуются советы, она знает, что делать. И точно.
— Недостаточно, — шепчет Алена, и ее губы исследуют мое тело: — Еще здесь… Здесь… Здесь… А как насчет этого…
Новые ласки, новое возбуждение, новый взрыв плоти и окончательное утомление. Погружаясь в сон, я слышу:
— Оставайся, Никита. Твой друг — хозяин завода. Он сделает тебя руководителем.
Я обнимаю гибкое тело настойчивой женщины. Кажется, даже шепчу: Алена… А во сне вижу Машу. Я с нею рядом, а она очень далеко.
С первым пробуждением сон ускользает и в контуженной голове новый образ — Злата. Теперь мысли только о ней. Как Злата связана со смертью Николая Краско? Зачем к ней приезжал его сын Русик? Чего она испугалась?
Ответов нет. Есть убеждение — Злату надо найти обязательно! И встретиться с Русиком. Как он выжил? Что знает о гибели расчета?
За завтраком я показываю Алене фотографию Златы:
— Ты видела эту девушку? Она приезжала к Николаю Краско.
— Красивая, — цедит Алена. — Твоя невеста?
Я обещал не врать и признаюсь:
— Заявление в ЗАГС написали, но…
— Дай угадаю! — прерывает Алена. — Ты ушел воевать, она не дождалась. Но отношения до конца не выяснены, и ты на что-то надеешься.
Приходится признать:
— Алена, ты хорошо разбираешься в людях.
— Научилась! — Алена с шумом убирает чашки и тарелки в раковину. — И вот, что я тебе скажу. Уезжай скорее, Контуженый. Мне на работу.
Я встаю из-за стола. Не знаю, как попрощаться:
— Спасибо за всё.
— Да ну тебя. — Алена отворачивает лицо. Ее изломанная рука словно выталкивает меня: — Исчезни! Не мучай.
30
По дороге в Дальск я трясусь в автобусе. Времени много, несколько раз перечитываю рассказ Чеха «Кто??». Теперь я уверен, что это его диалог с сестрой, скопированный из чата. Вряд ли он что-то в нем изменил.
Злата с детства называла Антона Тохой. Она пишет лично ему, но говорит обо всей нашей троице.
«— Привет, Тоха! Как у вас там? В отпуск отпустят?
— У нас контракт, сестренка. На шесть месяцев, сейчас пятый.
— Пятый месяц, уже пятый. Захочешь, не забудешь. А Шмелев и Данилин это помнят?
— Таких не знаю. Есть Кит и Шмель. И я давно не Тоха, а Чех.
— Я в вас запуталась, Шмель-Кит, животный мир какой-то. Кто есть кто?
— Какая разница.
— Если тебе все равно, то и мне. — Злата задумывается и продолжает в следующей строчке: — Тоха, у тебя есть девушка?
— Ага! Стройная, прямая, обычно холодная, а иногда просто огонь. На руках ношу, называется минометом.
— Армейский юмор, ржу не могу. Я тоже знаю. Одна извилина — и та от фуражки! Это про вас?
— У нас каски.
— Проехали, занесло. А вот будет у тебя девушка, ты кого бы хотел, сына или дочку?
— Я хочу выжить.
— Говорят, все парни мечтают о мальчиках.
— Ты чего завелась, сестренка?
— Пятый месяц. Можно увидеть.
— Чего?
— Не чего, а кого. Мальчика или девочку.
— Ты про что?
— Про живот и про то, что в нем.
— Пиши нормально! У меня в ушах гудит после боя.
— Пишу — беременность. Вроде без ошибок. Слышал такое слово?
— Кто? Ты! От кого?
— На первый вопрос сам ответил. А на второй — тайна покрытая мраком.
— Злата, ты беременна? Пятый месяц?
— Теперь и ты завелся. Пугает слово беременность? Еще есть слово аборт!
— Ты сделала аборт?
— Аборты делает акушер-гинеколог, а я проводница.
— Кто он? Я его знаю?
— Сплошные вопросы, как в викторине. Накидываю варианты: Шмель, Кит, святой дух. Кого бы ты выбрал?
— Они? Он? Кто??
— Палец дрогнул, а получилось, как у меня в голове — два вопросительных знака.
— Кто-то из них? Шмель или Кит?
— «Какая разница». Это твои слова.
— А твои — «если тебе все равно, то и мне»!
— «Пони бегает по кругу и в уме круги считает» — не твои и не мои, но про нашу болтовню.
— Злата, у меня уже ум за разум… — После паузы прямой вопрос Чеха: — Беременна или аборт?
— А Кит и Шмель что бы выбрали для любимой девушки?
— Любимой? Не слышал про таких.
— Еще бы, дур мало… — Теперь уже паузу берет Злата и строчит: — А ты спроси. Если телка залетит, как они поступят? Только про меня не трепись.
— Почему я? Сама спроси.
— Мне поздно спрашивать.
— Блин! Злата! Ты меня запутала! — злится Чех и, успокоившись, продолжает: — Лучше отвечу на первый вопрос: как у вас там? Проще, чем у тебя, сестренка. Потому что живем по приказу, и в голове не бывает вопроса: кто??
— Теперь будет. Слышишь, постукивает. Кто?? Кто??»
На этом диалог обрывается. Чех посчитал, что это тема для рассказа, и сохранил его. А для моей больной головы это тема для раздумий.
Беременность, аборт — про такое девушки не шутят. Шутливый тон Златы — это самозащита. На самом деле в ее душе клокочет вопрос — кто? Кто отец ее ребенка? Она ответила: «тайная покрытая мраком». Тайна для нас или для нее тоже?
А может, в туманных словах доля истины. У меня со Златой случилось ночью в мрачном месте. Мрак отчаяния клубился в ее открытых глазах. И у Дениса с ней было там же во мраке вечера. В тот раз мрак источали мои глаза.
Я хлопаю себя по лбу — приди в чувство! О каком отцовстве я рассуждаю. Беременности нет, Злата сделала аборт!
Однако вопрос остался. Кто? Ей больно, и она хотела передать свою боль мне, подлецу. Или, наоборот, чтобы Денис узнал, что мог стать отцом. Злата мучилась и сомневалась. А вдруг, отец я? И избавилась от сомнений.
31
Я приезжаю в Дальск поздно. Мать ушла в ночную на хлебозавод, но в холодильнике, конечно же, есть ужин — только разогрей. Мама ждет меня в любое время. Я ем без аппетита и падаю в постель.
За окнами мирный город — ни отдаленной канонады, ни выстрелов систем ПВО, ни шума вертолетов, уходящих на ночную охоту. Казалось бы, спи, как младенец, но мирного сна не получается.
Только смыкаю веки, и в подсознании всплывает ужас роковой ночи. Сквозь туман памяти проясняются детали.
В тот день был долгий бой, мы израсходовали все боеприпасы и смертельно устали. К ночи снабженцы подогнали машину с минами. Десятки тяжелых ящиков нужно было таскать за бруствер, распределить по окопу, а утром грузить обратно. В тот день наши штурмовые отряды оттеснили вэсэушников, с утра предстояла передислокация на новое место.
В гибели расчета, в смерти лучших друзей виноват только я.
Я, как командир, принял решение спрятать машину с боекомплектом между хатой, в которой мы расположились на ночлег, и раскидистой старой яблоней. Рассудил, что уже ночь, с беспилотника враги не заметят. В конце концов, они тоже выдохлись и падают с ног. Те счастливчики, кто еще на ногах.
