— Черт возьми! — воскликнул, прочитав письмо, Ростовцев. — Нам их сдали.
Ларису Бабушкину настолько увлекла работа в редакции «Оранжевого шара», где она теперь не только снималась обнаженной и одетой, но и участвовала в обсуждении материалов и компоновки номера, а особенно охотно — читала письма, постепенно дрейфуя от должности фотомодели к должности руководителя отдела писем. Свое же письмо, ради которого она пришла в «Оранжевый шар», Лариса все время откладывала и с каждым днем все больше сомневалась, стоит ли вообще его писать. А в это время Макс Игрунов и Паша Качуркин обсуждали, как им обезопасить себя. Макс, который трясся при одном воспоминании о нападении на лейтенанта Цыганенко, не хотел больше никого убивать. Паша, может, и не прочь был бы уничтожить все источники опасности, не исключая и самого Макса. Но он, как человек неглупый, понимал, что если убить Ларису, то правоохранители очень легко могут выйти на Макса — ведь не зря же она жаловалась на него в милицию. Если же устранить самого Макса, то тут уж его отец церемониться не станет, поставит на уши всю милицию и свою дивизию впридачу, и никуда Паша Качуркин после этого не денется. К тому же Паша никогда не стал бы убивать кого-то своими руками. Нет. По мнению Паши Качуркина Ларису Бабушкину следовало не устранить, а просто запугать. Что касается Макса, то он и так запуган достаточно. Он запуган до такой степени, что ему нельзя даже поручить запугивание. И хотя Паша очень не хотел лично участвовать во всех этих делах, ему пришлось лично спуститься к телефону-автомату и произнести голосом вампира из плохого фильма ужасов такие примерно фразы.
— Ты даже не понимаешь, дурочка, во что ты вляпалась. Твоего парня убила мафия, и она убьет всех, кто интересуется этим делом. А тебя прикончат первую. Ты будешь умирать долго и мучительно. У тебя только одно спасение: молчи, кто бы тебя ни спрашивал об этом деле. И так далее и тому подобное. И все это было бы вполне эффективно, если бы касалось девушки, загнанной в тупик нежеланием официальных властей возвращаться к делу об убийстве Алексея Черкизова. Но у Ларисы теперь был адрес «Трибунала», и телефонные угрозы произвели эффект, обратный ожидаемому. До такой степени, что Лариса даже не стала ждать удобного момента. Она тем же вечером помчалась в «Оранжевый шар», оставив Юру Гарина дома одного. Юра недавно нашел надомную работу и теперь клеил какие-то коробки, в которые потом некие бизнесмены закладывали фальшивую продукцию с фальшивыми этикетками. Лариса надеялась, что в редакции будет только охранник, но оказалось, что Арик именно в этот вечер решил заняться съемками и любовью. С ним были две сектантки, и Лариса буквально остолбенела, взглянув на одну из них. Юра Гарин как-то показал ей фотографию своей уже исчезнувшей семьи. На снимке были изображены сам Юра, его покойная ныне жена и дочь, ушедшая после смерти матери в секту. Эту фотографию Юрик всегда носил в засаленном паспорте, а паспорт держал во внутреннем кармане того пиджака, который был одет на нем, когда его били в лесопарке. Когда голенькая сектантка выбежала из студии и, ничуть не стесняясь охранника, направилась по коридору к туалету, Лариса поразилась, до чего она похожа на Юрину дочь. А потом, сопоставив это сходство с тем фактом, что Арик очень дружит с «Храмом Сверхнового завета», поняла, что это она и есть. Наташа Гарина, дочь Юрика, свихнувшаяся на религиозной почве из-за смерти матери и отцовского алкоголизма. Впрочем, сейчас она вовсе не напоминала сумасшедшую. Когда она возвращалась в студию, Лариса окликнула ее.
— Привет, тебя как зовут?
— Наташа, — ответила девушка и лучезарно улыбнулась.
— А я Лариса, — представилась Лариса и, изображая полную неосведомленность, поинтересовалась: — Ты фотомодель?
— Нет, это мой обет перед Господом, — ответила Наташа. «Странные, однако, бывают обеты», — подумала Лариса и, заглянув в студию, спросила у Арика.
— Можно я на компьютере поработаю?
— Конечно, ответил Арик, одетый несколько необычно. На голове у него была маска палача, на плечах — черный плащ, а в руках — бутафорский меч. У его ног на коленях стола нагая девушка со связанными за спиной руками. Наташа выполняла роль фотографа, прильнув к видоискателю аппарата.
— Закончишь — присоединяйся к нам, — предложил Арик. — Мы тут побалуемся, а ты поснимаешь. Или наоборот. За дополнительную плату. Лариса кивнула, но не очень уверенно. Арик в одеянии палача выглядел пугающе. Вместе с тем, эта сцена укрепила решимость Ларисы написать-таки письмо в «Трибунал». Она представила, как вот такой же палач влечет на место казни убийцу ее Алексея, проклятого Максима Игрунова, который не желает не только раскаяться, но и просто угомониться. Черт возьми, если бы он оставил Ларису в покое, она бы наверняка ответила ему тем же. Лариса уже умела запускать программу электронной почты и отправлять сообщения.
Труднее всего было напечатать текст. Освоение компьютерной клавиатуры требует длительной тренировки, а у Ларисы было не так уж много времени на это. Поэтому она постаралась сделать письмо покороче и отказалась от мысли пустить «Трибунал» сразу по двум следам — Макса Игрунова и квартирной мафии, преследующей Юру Гарина. Лариса написала только: «Моего жениха Алексея Черкизова убил Максим Игрунов. В милиции говорят, что это не он, потому что у него отец генерал. А он всем хвастается, что убил, и говорит, что он мафия и ему за это ничего не будет». Лариса не стала подписывать письмо — даже не подумав при этом, как же «трибунальщики» будут разбираться, кто такой Черкизов, кто такой Игрунов и кто такая она сама. Она просто отправила сообщение, отерла пот со лба и выключила компьютер. Лариса не знала одного — что все отправленные сообщения сохраняются на диске редакционного компьютера, и тот, кто знает пароль, легко может их просмотреть. Пароль, действительный для просмотра электронной почты всех сотрудников «Оранжевого шара» знал только Арик. Он хотел иметь полное представление, с кем и о чем переписываются его сотрудники. И хотя перлюстрация писем считается аморальной, в данном случае человеку, который скрывается от преследования, такой грех был простителен. Но как уже сказано, Лариса понятия об этом н имела, а потому просто закрыла программу, выключила компьютер и задумалась, что делать теперь — идти домой или принять участие в театрализованном действе, которое устроил в студийной комнате Арик. Лариса подумала и решила принять участие. За дополнительную плату.
А тем временем Корень, уже вроде бы решивший откупиться от несговорчивых иногородних партнеров, в очередной раз передумал. То есть не совсем передумал, а решил, что отдавать деньги так просто за здорово живешь — это по меньшей мере глупо. Проще подешевке заказать подпольным химикам еще одну партию наркотика и убедить иногородних, что им выгоднее будет все-таки взять порошок. Хотя бы потому, что денег Корень все равно не даст, а если иногородние зашлют киллеров, чтобы убрать Корня, то это будет для них чистый убыток. Киллерам надо платить, а от мертвого Корня заказчики не получат ни денег, ни порошка. Надо заметить, что иногородних удалось убедить без особого труда. Настолько легко, что Корень даже подумал — а не блефуют ли они насчет киллеров. Но давать обратный ход было глупо — а вдруг они все-таки не блефуют. Дело в общем и целом уладилось, но Корень не учел одного. Одного, но самого главного: Ткач, не желающий выпускать из своих рук контроль над торговлей наркотиками в Белокаменске, по своим каналам вышел на химиков, делающих зелье для Корня. После массовых сокращений в научно-исследовательском институте химических удобрений, гербицидов и инсектицидов (в народе его называли НИИ химических удобрений и ядов, чаще — сокращенно), который в советское время разрабатывал отравляющие вещества и разные хитрые препараты для армии и КГБ, таких умельцев-химиков в Белокаменске было больше чем достаточно. И некоторые из них не хотели работать на Ткача, который требовал полного подчинения законам группировки. Эти некоторые хотели просто делать зелье и продавать его, не интересуясь делами и заботами покупателей. И первые партии они в рекламных целях сбывали по очень низкой цене. Ткач постепенно выявлял этих самородков, но, зная, что мозги на рынке труда — товар штучный и особо ценный, не уничтожал, а заставлял работать на себя. Вычислив контрагентов Корня, он устроил им день ожидания казни, а потом побеседовал с ними лично и получил парочку превосходных стукачей. Когда Корень обратился к ним с новым заказом, химики немедленно обрадовали Ткача этим сообщением, и тот объявил.
— Все. Мне это надоело. Раз он хочет войны — будет война. Хотя какая там к черту война! Бойцы Корня настолько деморализованы, что разбегутся при первых же выстрелах. Достаточно прикончить самого Корня, чтобы остальные упали в руки Ткача, как переспелые груши. С гнильцой, правда, груши — но ничего, за третий сорт среди брака сойдут. А чтобы уже совсем обезопасить себя, Ткач решил не поручать ликвидацию Корня своим людям, а заплатить подороже и нанять стороннего киллера. Насколько он знал, иногородние угрожали Корню чем-то подобным, и если все пройдет гладко, то никто из братьев-авторитетов даже не спросит: а чего это ты, друг Ткач, нарушаешь договоренности и убираешь конкурента, даже не сделав ему предъяву, не обсудив дело на сходняке. Хоть Ткач и первый среди прочих, а законы преступного мира должен уважать. Пожалуй, Ткач без труда добился бы выгодного для себя решения и на сходняке, но тогда непременно объявились бы другие претенденты на территорию Корня и остатки его группировки, и с ними пришлось бы договариваться или даже воевать. А Ткач не хотел ни того, ни другого. Он хотел неожиданно прихлопнуть и подмять под себя ослабленную группировку конкурента вместе с территорией. И добиться этого он мог одним-единственным выстрелом.
