После всех переговоров сбор жиганов был назначен в глубине Калашного переулка, в небольшом деревянном особняке, огороженном металлической оградой. До большевистского переворота в этом здании проживал владелец хлопчатобумажной фабрики со множеством домочадцев, но после событий он благоразумно исчез, прихватив с собой немалые капиталы. Уже через год ничто здесь не напоминало о прежних хозяевах — мебель была вывезена, паркет растаскан, а от прежнего великолепия оставались разве что ажурная металлическая решетка с каким-то гербом да декоративные украшения на фасаде. Возможно, отодрали бы и эти замысловатые излишества, если бы не страх упасть с крыши.
Первый этаж был оборудован местными властями под пивную, куда после трудового дня заскакивал рабочий люд. Наверху разместилась недорогая маленькая гостиница, где находили приют какие-то приезжие да лапотники, оставившие земельный надел ради городской доли.
Перед налетом решено было собраться именно здесь. Во-первых, дом был в глубине двора, а во-вторых, имел три выхода, — в случае опасности можно было легко затеряться в массе народа, беспрестанно атаковавшего пивную. Два дня назад в гостинице побывала Елизавета Михайловна, вернувшись, сказала, что лучшего места для сходняка и не отыскать. Она даже призналась, что в родной Хитровке не чувствовала себя более свободно, чем среди разухабистого рабочего люда. Игнат Сарычев увидел на ее груди рубиновое ожерелье. В описи похищенных вещей оно значилось под номером тридцать три. Месяца полтора назад у нэпмана Апраксина пропала старшая дочь. В тот вечер на ней было именно такое украшение. Девушку так и не нашли, но вот ожерелье выплыло на свет. Значит, к преступлению причастен кто-то из постоянных клиентов Елизаветы. Придет время, расспросим!
Игнат переселился в эту гостиницу накануне. За пару часов до сходняка к нему заскочил хмурый Макей. По его злому прищуренному взгляду было заметно, что недавнюю их ссору он не позабыл и продолжает таскать за душой тяжеленный булыжник.
Небрежно поинтересовавшись золотыми вещичками, молодой жиган процедил сквозь зубы, что с питерского положен щедрый магарыч и пусть водки не жалеет, таков порядок, иначе удачи не видать. Игнат Сарычев усмехнулся, заметив, что деньги не печатает. Макей, не замечая рассерженного взгляда питерского, безмятежно продолжал.
— А ты, Хрящ, про зажигалку с часиками позабыл, — с расстановкой чеканил жиган каждое слово, — заложи их у мадам Трегубовой — вот на них и возьми всякой «хавки». А после дела Кирьян у нее побрякушки выкупит. — Брови Хряща нервно дернулись, но он сдержался. А Макей продолжал веселиться: — Она тебе не откажет, у вас ведь дружба, сполна копеек отсыплет!
Игнат сумел даже выжать нечто похожее на улыбку, а когда Макей со смехом покинул его номер, он с размаху швырнул пепельницу в стену, осыпав окурками несвежее покрывало.
После этого он подошел к окну и увидел, что Макей пришел в сопровождении двух жиганов, таких же разухабистых и смешливых, как он сам. Они остановили пролетку и отбыли. Странно, куда это они покатили, ведь до начала схода оставалось совсем немного времени. Может, все дело в очередной хитрости Кирьяна и он решил еще раз проверить его?
Самым непредсказуемым звеном в операции оставался Кирьян. Если других можно было как-то вычислить, то понять Кирьяна было невозможно, он как будто бы находился в закрытой раковине и распахивал ее створки лишь для того, чтобы сделать очередное распоряжение.
На столе лежала газета «Вечерние новости Московского Совета», где извещалось о том, что главарь банды налетчиков Федор Иванович Кушаков, он же Горыныч, расстрелян вместе со своими сообщниками.
Сегодняшним же вечером, по давним традициям Хитровки, будут накрыты столы, и каждый желающий может выпить за упокой незабвенного уркагана. Кирьян, напустив на лицо скорбь, будет чувствовать себя почти именинником и сдержанно станет принимать поздравления от жиганов и примкнувших к ним уркачей. Вместе с поднявшимся статусом он преумножит капиталы и отныне волен с каждой воровской хаты требовать хозяйскую долю.
Кирьян был жиган ушлый и состоятельный. По Хитровке давно уже блуждал слушок, что большая часть его накоплений оседает в одном из варшавских банков. Однажды, растревоженный пьяным угаром, он признался подельщикам в том, что сумел протоптать дорожку на Запад, и как только чекисты станут наступать ему на хвост, возьмет под мышку чемодан с сокровищами и отбудет в благополучную Европу.
Мало кто сомневался в том, что так оно и будет. Кирьян умел не только ставить задачи, но и добивался их осуществления. Кроме чекистов, недоброжелателей у жигана хватало. Некоторые из них пошли бы на многое, чтобы поломать его фарт.
Елизавета Михайловна даже не подозревала, что большинство жильцов гостиницы — неряшливые, неопрятного вида субъекты — на самом деле являлись сотрудниками уголовки. Мужики неистово матерились, дышали перегаром, весело приставали к горничным. И, судя по тому, как повела себя Елизавета Михайловна, убедив Кирьяна в полнейшей безопасности места, следовало признать, что спектакль удался.
А может быть, близкое присутствие больших денег притупило ее острое чутье.
За прошедшую неделю Игнат Сарычев дважды видел Костю Фомича. Жиган держался настороженно, и по его поведению было заметно, что мадам Трегубовой он питерскому не простил. Ясно, что Игнат нужен им ровно до тех пор, пока деньги не будут вывезены из банка. Возможно, они уже разыграли между собой, кто пощекочет его перышком.
Не дождутся!
Сарычев посмотрел на часы. Осталось пятнадцать минут. Он глянул в окно. Облокотившись о металлическую изгородь, у самого входа сидел нищий и, положив на колени шапчонку, собирал милостыню. Вот кому сейчас хорошо — живет в предвкушении очередного праздника, соберет мелочовку — и в кабак!
Из соседней комнаты вынырнул Кравчук. В хромовых сапогах и косоворотке, он очень напоминал молодца, заявившегося в город прикупить деревенским девкам пряников.
— Все на местах? — строго поинтересовался Сарычев.
Спрашивать, конечно, не следовало, он и сам уже не раз прошелся по комнатам и знал, что на каждого гостя определено по трое милиционеров. Даже если кто-то из собравшихся надумает улизнуть через окно, так во дворе его упакуют в лучшем виде.
— Все, — в который раз отвечал Кравчук.
Первым заявился Костя Фомич. Перешагнув порог, он поморщился:
— Питерский, стола не вижу! Ты мою Лизку поимел и даже магарыч за это не хочешь выставить!
Игнат Сарычев улыбнулся:
— Обидеть меня хочешь. Чтобы Хрящ на монету поскупился? Ты в другую комнату пройди, закуси немного, а нажираться потом будем, когда банк возьмем.
Костя Фомич распахнул дверь. Раздался звук разрываемой ткани, и трое дюжих молодцов навалились на него, вжав в пол.
— У-у, сука! — выдохнул Фомич.
— Кляп не позабудьте, а то смердит очень! — распорядился Игнат Сарычев. И когда Фомича связали, заткнув ему рот тряпкой, он проговорил прямо в сверкающие злобой глаза Фомича: — Лизка-то баба ничего и бедрами умеет шевелить. Не разочаровала она меня.
Игнат Сарычев подошел к окну и слегка отодвинул занавеску. Был теплый день, и многие посетители пивной с кружками пенящегося пива в руках вели неторопливые разговоры прямо на улице у входа. Глядя на их оживленные лица, можно было бы принять их за ученых мужей, решивших продолжить диспуты на свежем воздухе. Смущала лишь потрепанная одежда и отчаянный матерок, пробивавшийся даже через закрытые окна.
Чуть поодаль стояли двое мужчин и смолили папироски. Оба с интересом беседовали друг с другом, не обращая внимания на окружающее. Но это только на первый взгляд. На самом деле эти двое цепко осматривали окрестности и внимательно вглядывались в дом, стараясь делать это незаметно.
Докурив и, видно не обнаружив ничего настораживающего, они побросали окурки и зашагали к дому.
— В общем, так, — Игнат отошел от окна. — Берем сразу, как только войдут в квартиру, чтобы без шума. Ясно?
— Да.
На лестнице послышался скрип шагов, а потом раздался условный перестук. Игнат Сарычев предостерегающе приложил ствол нагана к губам и шагнул к порогу.
— Кто там?
— Свои!
Первым прошел Макей, за ним, осторожно ступая, вошел авторитетный жиган с погонялом Гвоздь, правую руку он держал в кармане тужурки. Гвоздь коротко осмотрел убогую обстановку и сдержанно поинтересовался:
— А где же Фомич?
— В той комнате, — сказал правду Сарычев, — тебя дожидается.
Гвоздь повернулся в сторону смежной комнаты, и в этот момент Игнат коротким, но сильным движением ударил его локтем в солнечное сплетение. Жиган сложился пополам, словно тонкая хворостина.
— Легавый! — выругался Макей.
