корзина, на треть наполненная сажей, шлаком, золой, где среди этого безобразия хищно поблескивали осколки стекла.
— Господин консул, мне нужно изолированное и очень светлое помещение и чтобы нас не подслушивали, там я смогу дать вам все объяснения. Сможете обеспечить мне такте условия?
— Милая, от тебя мне надо ухватку. — пока Генрих думал, куда меня отвести, я повернулся к Акулине.
— Чаво?
— Варежку толстую, которой горячую посуду берут дай!
— А! Зараз! — мне протянули что-то толстое и закопченное. Пойдет.
В малом кабинете я выставил угольную корзину на широкий подоконник и пока главный немец громко и брезгливо фыркал, присев подальше от меня, на небольшом диванчике у входа, я, смело хватая осколки битого стекла за острые грани толстой варежкой, внимательно рассматривал их на просвет и несколько из них отложил на расстеленную рядом газету «Русский инвалид».
— Господин Котов! — устав своим фырканьем показывать свое неодобрение, воззвал консул: — Вы обещали меня проинформировать.
— Я готов, подходите ко мне поближе и не надо бояться, что замараетесь, это видно только возле окна.
— Во-первых, Генрих Гобольтович, вероятнее всего, кражу совершил кто-то из ваших сотрудников. — зашептал я в заросшее пегим волосом ухо немца.
— Что???
— Не надо так кричать. Где ваше нордическое спокойствие? Повторяю — следы взлома, вероятнее всего, имитация. И, с большой вероятностью я могу утверждать, что злоумышленник был не один, а ему кто-то помогал.
— То, что это неправда, я уверен абсолютно, господин Котов. — немец попытался взять себя в руки.
— Скажете, сколько альбомов с монетами у вас пропали? — я перескочил на другую тему.
— Тринадцать.
— И какова стоимость похищенного?
Генрих открыл рот, потом закрыл, после чего ответил, явно не то, что хотел сказать первоначально:
— Немного. Так, покупал по случаю. Вспомнил юношеское увлечение и решил пособирать старые монетки.
— Хорошо. Пойдем с другой стороны. Кто имеет право доступа в этот кабинет?
— Только я, остальные могут зайти только с моего разрешения и в моем присутствии.
— Что вы знаете о дактилоскопии?
— Э… Что-то слышал.
— Это наука, утверждающая, что папиллярные узоры на руках любого человека в мире больше никогда не повторяются. Вот на этом осколке остался след пальца, на который попала сажа из печи и частички человеческого пота среагировали на нее, оставив вот такой отпечаток. Тут, к сожалению, только фрагмент пальца, но, если мы соберем все необходимые ингредиенты, то сможем точно установить, кто из ваших сотрудников вытаскивал осколки стекла из рамы двери, чтобы засунуть внутрь руку и открыть защелку замка.
— Этого не может быть…
— Я предоставлю вам все необходимые доказательства, и вы сами убедитесь в моих словах.
— Хорошо! Что вам требуется, чтобы предоставить мне полные доказательства?
— Во-первых, чтобы никто не имел доступ к этим осколкам, даже вам нельзя их касаться, а то на них останутся уже ваши отпечатки. Во-вторых, мне нужен фотограф, который быстро сделает увеличенный снимок с поверхности стекла. Потом, мне потребуется графитный карандаш, ступка с пестиком, толстая беличья кисть, штемпельная краска или тушь и резиновый валик, таким пользуются фотографы. И главное — мне крайне необходима сильная лупа.
— Фотографа я вызову, вместе с камерой и валиком. Грифельный карандаш и пестик с ступкой, а также лупу я предоставлю. Штемпельной краски я не найду.
— Господин консул, вы разве не ставите печати на документах?
— Нет, никаких печатей.
— Может быть тушь имеется в вашем хозяйстве?
— Только чернила.
— Нет, чернила слишком жидкие. Ладно, мне надо прогуляться и поискать то, чего недостает. Я постараюсь обернуться быстро, господин Пранк. Берегите осколки, не позволяйте никому касаться их.
На улицу я выходил через черный ход, при этом, по своей профессиональной привычке, осмотрел все ниши и закутки, выходящие на лестницу, начиная от чердака и заканчивая подвалом. Мое внимание привлек новенький навесной замок на грязном угольном ящике, стоящей на площадке пятого этажа. Но выяснять, кому потребовалось запирать, все еще дешевый, уголь на замок, я не стал. Сверху скрипнула дверь и по лестнице зашелестели чьи-то осторожные шаги, надо полагать, мне «повесили хвост».
По вопросу приобретения штемпельной краски и беличьей кисточки я толкнулся в открытую, к моему крайнему удивлению, лавку букиниста, что была обнаружена мной в двух кварталах от немецкой шпионской явки.
На звук колокольчика, из-за высоких шкафов, плотно заставленных книгами, выглянул молодой мужчина в темной блузе, к которой, на груди слева была пришпилена медаль на георгиевской колодке, с надписью «За храбрость».
— Братец, там на подоконнике лежит газета для самокруток, можешь взять, а книги даже не проси. — мужчина равнодушно скользнул по мне взглядом и хотел было вернуться за шкаф.
— А почему вы решили, что мне газета нужна? — я оббил с галош налипший мартовский снег и шагнул в торговый зал.
— Так солдатиков больше ничего не интересует, а страницы из книг рвать мы не даем.
Мужчина подошёл поближе и я смог рассмотреть, что правый рукав был пуст и пришпилен английской булавкой к поле свободной блузы букиниста.
— Воевали?
— Да какой там… Только прибыли на позицию, через два часа осколок германского снаряда лишил вольноопределяющегося Муравьева руки и отправил его навсегда в тыл.
— Сочувствую. Позвольте представится — Котов, правовед. У меня к вам небольшое дельце. Хотелось бы прикупить немного штемпельной краски или туши. И беличью кисть, не слишком тонкую.
— Так вы не солдат?
— Уже нет.
— В любом случае, простите, но мы таким товаром не торгуем.
— А давайте с вами помыслим нестандартно. Я видел на вашей вывеске, кроме слова «букинист», еще написано о частной библиотеке. Этот верно?
— Да, верно. Но какое отношение…
— Насколько я знаю, книги в библиотеках помечают экслибрисом. Вы тоже так делаете?
— Да, но какое…
— Я вас прошу дать штемпельную подушку, которые вы используете для печати своего знака на несколько часов, под залог в десять рублей.
О том, что в лавке пару лет назад торговали всякой канцелярией и, возможно, где-то в кладовой, завалялась пара кисточек из меха белки, букинист вспомнил уже самостоятельно.
Перебрав кучу старых журналов в кладовой, мы нашли набор кисточек для рисования, пару из которых я признал условно годными для моих целей, за которые букинист содрал с меня пятьдесят копеек.
— Простите, как я могу к вам обращаться? — после получения кисточек и штемпельной подушки в жестяной коробке, уходить я не торопился.
— Извините, не представился. Платон Иннокентьевич Муравьёв, владелец лавки.
— Весьма рад знакомству. Если не секрет, Платон Иннокентьевич, мне кажется, что вы проживаете в смежных с лавкой помещениях. — я втянул носом воздух: — Неуловимо пахнет домашним уютом.
Букинист густо покраснел.
— Да, вы правы, господин Котов. Тут раньше располагался
