– В каком смысле?
– Это же вы, зная, в какой обменный пункт я хожу, поручили девушке подсунуть мне одно из моих творений. Проверяли, приду я с соткой к вам или нет?
– Спасибо, что пришли, – бесстрастно ответил молодой комитетчик, – и учтите, что ваша подписка срока давности не имеет. – Он подписал пропуск, придвинул его к граверу: – На всякий случай в ближайший месяц никуда не уезжайте из города.
Герчик поднялся, выразительно посмотрел на свою сотку, вздохнул. Но капитан не стал предлагать ему равноценной замены.
– Понятно, – грустно произнес Герчик, – за все в жизни приходится платить, особенно дорого обходится само право жить. Я узнавал, валютчика-таки расстреляли. Передавайте от меня привет майору Петрову.
* * *
– И не спорь со мной, – Клим властно высвободил локоть из-под руки Лады и ступил к бордюру, – ты идешь со стороны домов, я – со стороны улицы.
– Почему? – Сельникова упрямо не хотела делать больше ни шагу.
– Так мне легче охранять тебя. Неприятности обычно начинаются со стороны улицы. Подъезжает машина, сбавляет ход и…
– Я не привыкла видеть мир таким, каким видишь его ты. Так бы раньше и сказал, – устало произнесла женщина и сделала шаг.
Узкая юбка не давала ей широко шагать, и Лада буквально семенила рядом с Бондаревым. Они прошли несколько кварталов. Сельникова скользила взглядом по вывескам кафе и ресторанов, Клим не упускал из внимания ни одного прохожего.
– Ты только и делаешь, что подозреваешь людей.
– Согласен, но еще я хочу есть. Если ты не забыла, то именно ради этого мы выбрались из дома.
– О! Ты начинаешь злиться, это радует. Нормальная человеческая эмоция голодного мужчины. Я бы могла приготовить поесть и у тебя дома, но готовить в гостях – дурной тон. Ты можешь черт знает что обо мне подумать.
– Например?
– Будто я собираюсь надолго у тебя задержаться.
– Это угроза?
– Но тебе приятно чувствовать себя в одной компании со мной.
– Если я поем, может, и найду силы подумать об этом. Пока же я не могу понять, чем тебя не устраивает этот ресторан. – Бондарев замедлил шаг и прочитал вслух: – Пицца «Экзотическая». – Эти слова были выведены мелом на черной доске.
– Пиццу не люблю, – капризно произнесла Лада, ей доставляло удовольствие немного помучить Бондарева, на какое-то время ощутить свою власть над ним.
– Выбирай, я тебя не тороплю.
– Я же чувствую, как ты начинаешь сопеть, лишь только до нас долетает запах еды.
Сельниковой вообще-то было все равно, где обедать, в еде она была непривередлива, поэтому, вдоволь насладившись своей иллюзорной властью, остановилась под вывеской рыбного кафе, вспомнив о пристрастии Бондарева к рыбалке.
– Кажется, я нашла то, что нужно.
– Мне или тебе?
– Нам обоим.
– Я рад, что ты выбрала закрытый зал, а не отгороженный участок улицы.
– Конечно, безопасность на первом месте.
Сельникова недолго выбирала место в небольшом уютном зальчике, который немного напоминал гостиную в доме Бондарева: чучела и муляжи рыб, штурвал от корабля, скрещенные весла, выполненные на мешковине карты российских рек и морей.
Официант в странном наряде – пиджаке, надетом поверх тельняшки, положил перед гостями меню.
– Неплохо, – резюмировал Клим, пробежав глазами последнюю страницу, – в меню только белое вино и крепкие напитки, как и положено подавать к рыбе.
Сельникова выбрала не самое дорогое блюдо – лосося, тушенного в сметане. Бондарев, не колеблясь, повторил заказ, добавив к нему бутылку вина на усмотрение официанта.
На столике уже были расставлены керамические горшочки, салатницы, официант разлил вино в бокалы. Бондарев приподнял свой и, любуясь через светло-соломенное вино женщиной, произнес:
– За тебя.
– И за тебя.
Бокалы сошлись с мелодичным звоном. Клим хотел уже сказать, какая именно нота прозвучала, но боковым зрением отметил остановившуюся напротив окна легковую машину. Ее шофер Климу сразу не понравился, он разглядывал через окно посетителей и одновременно что-то шептал в мобильник. На другой стороне улицы притормозил небольшой автобусик, и из него споро выбрались четверо крепко сложенных мужчин в одинаковых костюмах, под пиджаками без труда угадывались кобуры с пистолетами.
– Если ты нальешь мне еще, я с удовольствием выпью, – произнесла Лада, – люблю белое вино за то, что его пьют холодным, – она требовательно подвинула свой бокал на середину стола.
– Погоди, – одними губами проговорил Бондарев, руки его оказались под столом.
Лада непроизвольно глянула вниз и чуть слышно ойкнула. Клим уже сжимал в пальцах пистолет, до ее слуха долетел чуть различимый щелчок предохранителя.
– Если я кивну, тут же падай под стол, – прошептал Клим, – а если сделаю вот так, – он повел подбородком слева направо, – беги на кухню. Поняла?
– Ты уверен?
Но Клим даже не удостоил ее ответом, он, не поворачивая головы, уже смотрел на то, как в зальчик входят двое «близнецов» в расстегнутых пиджаках, чтобы легче можно было выхватить оружие. Он чуть приподнялся над стулом, готовый в любой момент вскочить или броситься в сторону. Мужчина, сидевший за соседним столом, внезапно побледнел, вилка, поднесенная ко рту, остановилась, с куска жирной сельди на скатерть сорвалась капля.
Один из пришедших наклонился к самому его уху и тихо произнес:
– Расплатитесь и следуйте за нами.
В руке у второго пришельца мелькнуло удостоверение. Мужчина часто заморгал и махнул рукой официанту. Рассчитывался он нервно, путая купюры, официанту даже пришлось собирать оброненные на пол деньги. Мужчина поднялся и, заложив руки за спину, двинулся к двери. Один из пришельцев поднес к уху рацию, звук был отрегулирован плохо, поэтому все, сидевшие в зале, услышали:
– Паша, проверь мудака за соседним столиком, он с шикарной дамой.
Тот, кого назвали Пашей, приблизился к Бондареву.
– Разрешите…
– Что именно? – Бондарев спокойно смотрел ему в глаза.
– Руки…
– Пожалуйста, – Клим положил руки на стол, – если вам неудобно, могу подняться, – он встал.
Паша заглянул под стол и выпрямился, бросил в рацию:
– Все чисто, тебе показалось.
– Извини, Лада. – Клим, прищурившись, глянул на Пашу. – Передайте своему напарнику, чтобы не кричал в рацию во время спецоперации, а говорил тихо.
Пришедшие вместе с задержанным покинули ресторан. Легковая машина и микроавтобус уехали.
– Но я же сама видела пистолет в твоих руках, – шептала Лада, подавшись вперед, – куда ты его дел?
– Загляни под столик, – предложил Клим.
Сельникова заглянула, но ничего, кроме фанерной столешницы, не увидела.
– Там нет ничего, – разочарованно сказала она.
– Конечно, нет.
– А где?
Бондарев развел руками:
– Исчез, испарился.
Лада морщила лоб, затем глаза ее стали хитрыми-хитрыми, она нагнулась еще ниже и увидела под сиденьем стула Клима тускло поблескивающий пистолет. Оружие держалось непонятно на чем.
– Магнит?
– Нет, жвачкой приклеил. Забудем об этом. Когда я с тобой, то поневоле становлюсь нервным. Еще немного, и стал бы палить в безобидных ментов.
– Ничего себе, безобидные, человека арестовали, – возмутилась Лада, ей показалось, что Бондарев расстроен своей ошибкой, – не переживай, я испугалась больше. Сидела и думала: «Чего он медлит? Почему не стреляет?» Был бы пистолет у меня в руках, всю бы обойму расстреляла.
– Не думай, что убить человека так просто. Некоторые на это просто не способны.
– А я?
– С момента нашего знакомства я только и думаю об этом.
– Мог бы спросить и у меня самой.
Закатное солнце окрасило шатры колоколен, позолотило купола коломенских храмов. Ветер то налетал на старый парк с реки, то мгновенно утихал, и тогда деревья замирали, будто время останавливалось. Зеркальная поверхность Москвы-реки переливалась в лучах заходящего солнца.
Михаил Изидорович Хайновский сидел в раскладном деревянном кресле на носу прогулочного теплохода «Аэлита». К правому борту течением прибило всякую дрянь, на воде покачивались потускневшие от тины пакетики из-под чипсов и сухариков, сморщенные пластиковые пивные бутылки, размокшие окурки. Да и сам прогулочный теплоход уже не выглядел таким нарядным, выгорели на солнце цветные флажки, потемнели и потеряли блеск от городских кислотных дождей латунные поручни, на досках палубы подрагивали безвременно пожелтевшие березовые листочки.
Олигарх зябко повел плечами, вечерняя прохлада у реки давала о себе знать. Он поправил удочку, чуть потянул за леску, неподвижный до этого поплавок ушел под воду и вынырнул точно напротив носа корабля. Порфирьев вот уже битый час сидел у надстройки и не мог понять, какого черта его хозяин вместо того, чтобы заниматься каким-нибудь делом, словно буддийский монах, созерцает медленно текущую реку. Пара уток крутилась возле корабля в расчете на поживу, но от Хайновского им так ничего и не перепало. Мобильный телефон Михаила Изидоровича молчал с самого обеда, будто его выключили. Чем хуже шли его дела, тем меньше оставалось близких людей.
