– Спасибо, – мужчина просветлел лицом, – вы сами не можете знать, как вы меня… – он задумался, – порадовали, это не то слово. Воодушевили…
«Странный старик, – подумала девушка, – но все старики странные. Столько всего на их жизнь пришлось. Пережил же он и Сталина-Гитлера, и Хрущева, и Брежнева с Черненко-Андроповым-Горбачевым».
– На Лубянку, – бесцветным голосом проговорил старик, обращаясь к водителю такси, – да-да, на саму Лубянку, к самому страшному зданию во всей Москве.
– Не такое уж оно и страшное, после того как убрали памятник Железному Феликсу.
– Вы не знаете этого, молодой человек, вам не приходилось бывать внутри.
Таксист покосился на странного пассажира.
Уже подъезжая к площади, он поинтересовался:
– Вам к какому подъезду?
– К любому, – отвечал пассажир, глядя на окна здания.
Он расплатился и неторопливо выбрался на асфальт, такси тут же как ветром сдуло.
– Давненько меня здесь не было, – шептал старик, ощущая, как дрожь пробивает все его тело.
Тяжелая дверь подалась с трудом, словно не желала пропускать его внутрь. Дежурный офицер наметанным взглядом определил в старике бывшего «клиента».
– Вы к кому?
– К майору Петрову Ивану Федоровичу. – Старик положил на стойку паспорт, – хотя не удивлюсь, если он уже полковник или генерал. Может, он уже умер, а может, его и звали по-другому. Столько лет прошло, – глаза его затуманились.
– Герчик Илья Ефимович, – прочитал дежурный, развернув документ. – Вы по какому вопросу?
– Вопрос государственный. В вашей картотеке, или как это теперь называется, я должен быть. Пусть сами решат, кому я нужен. А если – нет, то я с удовольствием вернусь домой, только отметьте в своем журнале, что я приходил и вы меня отправили восвояси.
– Присядьте, – дежурный указал на скромный кожаный диван рядом с искусственной пальмой и принялся кому-то названивать.
– Ну что? – тихо произнес Герчик, когда дежурный положил трубку.
– Ждите, к вам выйдут.
– Еще бы, чтобы они да не вышли! – многозначительно произнес старик.
Ждать ему пришлось недолго, по лестнице сбежал моложавый мужчина в штатском, перебросился парой слов с дежурным и махнул рукой Герчику.
– Подойдите, Илья Ефимович.
Герчик расписался в подсунутой ему книге и перешагнул невидимую черту, отделявшую мир здания на Лубянке от всего остального человечества.
– Капитан Прошкин, – представился мужчина в штатском, пропуская Герчика в небольшой кабинет.
– Я бы хотел сказать, что мне очень приятно, но… – Герчик развел руками, – воспоминания у меня не слишком радостные. Вы отыскали мою фамилию в анналах истории своего ведомства?
– Не сразу отыскал, – капитан в штатском с уважением посмотрел на Герчика, так смотрят новобранцы на ветеранов.
– Да, немного осталось в живых фальшивомонетчиков советских времен.
– Законы были суровые. Приговор большинству – высшая мера.
– Для меня сделали исключение, – Герчик вытащил портмоне и положил перед капитаном стодолларовую купюру, – вот изделие моих рук. Сделал я ее двадцать лет тому назад, а сегодня мне ее продали в пункте обмена валюты. Я дважды просил девушку проверить деньги на подлинность.
Капитан рассматривал бумажку, скептически улыбаясь.
– Вы не можете ошибаться?
– Свою работу я узнаю всегда и повсюду. Если пригласите специалиста, я покажу два несоответствия.
– Если вы правы, то мне впервые приходится видеть такую искусную подделку. Я не эксперт.
– Самое странное, что клише для этой бумажки я изготовил по заказу вашего ведомства. Об этом вы вряд ли найдете упоминание даже в секретном архиве. Не знаю, кому и зачем понадобилось такое клише, но у меня не оставалось выбора. За отлично выполненную работу мне дали двадцать лет строгого режима вместо высшей меры.
– Погодите, – капитан с недоверием смотрел на Герчика, – вы утверждаете, что изготовили клише для печатания долларов по заказу ФСБ?
– КГБ СССР, – поправил его Илья Ефимович, – и, как видите, неплохо справился.
Капитан подавил в себе недоверие, Герчик говорил внятно, уверенно, чувствовалось, что он не придумывает, а вспоминает, и вспоминать ему не очень-то хочется.
– Давайте все по порядку, – предложил капитан.
– Я давал подписку о бессрочном неразглашении тайны, – усмехнулся Герчик, – брал ее у меня майор госбезопасности Петров.
– Такого человека не существовало. Я беру на себя ответственность, считайте, что это допрос. Если бы не обстоятельства вашего ареста и не приговор, который за ним последовал, я бы вам не поверил.
Илья Ефимович устроился поудобнее и принялся рассказывать то, о чем молчал долгие годы. Его умение гравера, проявившееся в юности, открывало перед ним единственный реальный шанс разбогатеть быстро и надежно – подделывать деньги. Зачем что-то изготовлять и продавать потом за деньги, когда можно сразу «нарисовать» конечный продукт? Но Илья Ефимович был человеком осторожным, о такой возможности старался не думать, работал мастером в Доме быта, гравировал дарственные надписи на табличках, подрабатывал изготовлением сувениров с видами городов, украшал надмогильные памятники. Зарабатывал не так уж и мало, но не все в Стране Советов продавалось за деньги и не все можно было достать, даже имея неплохие связи. Заболел отец Ильи Ефимовича, и, как оказалось, лекарство для него продавалось только за границей. Пришлось нарушить закон, отправиться к валютной «Ивушке», чтобы купить доллары у валютчика. Заветную пятидесятку Герчик всучил знакомому музыканту, уезжавшему на гастроли. И через месяц получил от него ставшую бесполезной после смерти родителя упаковку с лекарством и зеленую десятку сдачи. Каждый утоляет горе по-своему. Илья Ефимович топил его в работе. По вечерам сидел и повторял рисунок с американской десятки, недоумевая, почему «штатники» делают такие незамысловатые деньги – советские червонцы были выполнены по более сложной технологии.
Чисто профессиональный интерес заставил Герчика проверить свое умение, он пришел под «Ивушку» и сдал валютчику обе десятки – настоящую и поддельную. Фокус прошел на ура. Обмен состоялся. И тут произошло то же, что случается с потенциальным алкоголиком, впервые попробовавшим спиртное. Герчика «затянуло». Сперва он уговаривал себя, что делает подделку для себя, но потом вновь понес ее валютчику. Так продолжалось два года, пока наконец валютчика не взяли «соответствующие» органы. Погорел он не на фальшивке, а на валюте, но сдал всех, от кого получал баксы.
Герчик, никогда прежде не имевший опыта общения с КГБ, раскололся на первом же допросе. Ему казалось, что подделка дензнаков страны потенциального противника – преступление менее тяжкое, чем сотрудничество с американцами, которое ему собирались «пришить». Надо же было как-то объяснить появление у Герчика долларов! Следователь ему не поверил, даже когда Илья Ефимович сам стал указывать на собственные мелкие огрехи. Спасло Илью Ефимовича то, что генералы – народ с выдумкой. Начальник управления разрешил следственный эксперимент и распорядился предоставить Герчику все необходимое из его прежних запасов. Илью Ефимовича поместили в просторную камеру, где он за месяц с небольшим изготовил фальшивые доллары. Старался изо всех сил.
А потом произошло что-то, непонятное для Ильи Ефимовича. Следователь исчез с горизонта, в камеру пришел улыбчивый мужчина, представившийся майором Петровым и пожелавший, чтобы его называли Иваном Федоровичем. Все так же добродушно улыбаясь, майор в штатском осведомился, знает ли Герчик, что за фальшивомонетничество предусмотрена высшая мера наказания? С уверенностью пообещал, что валютчика, который сдал Илью Ефимовича, после приговора суда расстреляют. А затем сделал странное, на взгляд Герчика, предложение – изготовить клише сотенной купюры, пригодное для печатания большого количества купюр. В случае успеха Иван Федорович обещал мягкий приговор – двадцать лет «строгача» с конфискацией. И, естественно, получил согласие.
Герчик не знал, куда его доставили, вместе с ним работали специалисты-печатники. Изготовил он два вида клише – пятидесяток и сотенных купюр. Причем по указанию заказчика ввел два отклонения от образца, которые можно было выявить только на специальном оборудовании. В конце работы его ждала подписка о неразглашении и устное обещание, что судить его будут по статье за валютные махинации. -…вот в общем-то и все, – закончил исповедь Илья Ефимович Герчик, – обещание майор сдержал. До конца срока я не досидел. Валютчиков стали освобождать еще во время перестройки… – Он замолчал, пытливо глядя на капитана Прошкина, а затем с недоверием, как человек, знающий наперед, что его обманут, спросил: – Так это вы меня испытывали?
– В каком смысле?
– Это же вы, зная, в какой обменный пункт я хожу, поручили девушке подсунуть мне одно из моих творений. Проверяли, приду я с соткой к вам или нет?
