Мы ему доверяли…
— Как планировали осуществить подрывы?
— Почти так же, как и до этого проводили минирования, — пояснил Владимир Зеленин. — Две группы, каждая со взрывчаткой и взрывателем, выдвигались отдельно друг от друга в сторону Боруна. У моста взрывчатку должны были заложить внизу первой опоры и пропускного пункта на стороне, которая уходит к дороге. А на территории завода Марлен обещал сделать в ограждении на задниках цехов пробоину. Через нее мы проникли бы на территорию и заминировали цеха. Там много горючих материалов, смазки — всё сдетонировало бы от взрывов и перешло в большой пожар. Однако ни до моста, ни до завода мы не дошли. Обе группы взяли на подходе к Боруну, нас ждали сотни автоматчиков. Мы шли почти без оружия, огромное количество взрывчатки пришлось переносить вручную. У каждого заряды, проволока, взрыватель. Из-за груза и не убежать, и в драку не кинуться. Поэтому нас взяли в два счета, огонь открыть не успели. Кто попытался убежать — получил удар ножом от эсэсовцев. Их отправили на захват диверсионной группы, а не стрелков. Немцы боялись стрелять, потому что полыхнула бы взрывчатка прямо на людях и волной осколков всех бы там снесло насмерть. И своих, и чужих. Поэтому нас брали отряды штурмовиков СС: они обучены рукопашному бою, ножами отлично действуют. Десять человек порезали при захвате, троих уложили насмерть прямо там. Из семи еще трое умерли в тюрьме, в винокурне, из-за кровопотери. Остальные пока выкарабкиваются, ранения не такие сильные, хоть мы в этих условиях ничем им помочь не можем. Без лекарств, да что там, и бинтов-то чистых нет. Надеюсь, знахарка им поможет, она умеет лечить травами, одна надежда на помощь леса. За годы войны он нам стал домом, кладовой, аптекой и укрытием. Одно плохо — совсем не осталось провианта, в деревню за ним теперь не отправиться: слишком опасно. Как будем выживать эту зиму, даже не знаю.
Голос за спиной прервал Владимира:
— Каждому здесь тяжело. Но как только начнем себя жалеть и сдадимся перед трудностями, то станем слабыми. Нельзя падать духом. — Они обернулись… Хрупкая и тонкая, она не сводила с них сверкающего взгляда. — Вы обязательно найдете возможность подобраться к заводу. Никто не сможет помешать: ни Житков, ни немцы, ни СС! И вы, товарищ Шубин, как никто, это знаете! Мы втроем справились с вооруженной охраной тюрьмы. Значит, снова сможем обхитрить немцев, хоть сколько оружия у них будет! Мои девчата готовы пойти по деревням и наблюдать за передвижениями немецких частей. К женщинам внимания меньше — можно подобраться совсем близко. Скажите, что надо узнать, и мы отправимся сегодня же в Борун, в Юрты, в Яблоневку, куда скажете, и обязательно всё узнаем.
Шубин поднялся:
— Спасибо, товарищи! Я знаю, что вы готовы отдать жизнь, чтобы выполнить приказ. Я тоже, как боевой офицер, разведчик, готов сделать всё для победы. Однако без подробного плана диверсии мы не можем собирать информацию, вести подготовку. Мне нужна карта, чтобы обдумать все этапы операции. Если у кого-то будут хорошие идеи, как нам проникнуть на территорию завода в обход часовых, то с радостью выслушаю. Вы знаете эти места лучше, чем я, жителей местных, поэтому лучше понимаете, как тут можно действовать.
Зеленин вытащил из потрепанного вещмешка офицерский планшет с кипой карт:
— Вот, товарищ разведчик. Это карты района с отметками после наших прежних вылазок. Всё, что мы узнали о силах противника, здесь отмечено. Изучайте, смотрите — отвечу на любой вопрос.
Глеб перехватил пачку карт и поблагодарил. Он отошел подальше от костра, чтобы случайный уголек не поджег драгоценных карт, и склонился над серыми большими листами, испещренными условными метками. В сумерках Шубину приходилось почти утыкаться лицом в карту, тем не менее он упрямо исследовал каждую черточку или квадрат, расшифровывая сокращения, условные значки.
— Товарищ разведчик, вот, держите. Так получше будет: не ровен час, глаза заболят. — Кто-то рядом воткнул самодельную лучину из щепок и промасленной травы. Он поднял лицо и обрадовался: Елизавета!
Девушка присела рядом, обтерла бисеринки пота со лба концами платка:
— Ух, умаялись дрова собирать по лесу. Тяжело тут на заимке, валежник огромный, вчетвером с девчатами еле сволочили. Мне товарищ командир сказал, что звали меня.
Капитан не удержался от похвалы: так его восхищала стойкость этой простой деревенской девушки. После тяжелой операции она не рассиживается и не кичится своим героическим поступком, а работает изо всех сил вместе с остальными. Он протянул ей котелок с травяным отваром:
— Вот, Лиза, попей и передохни. Ты столько всего успеваешь делать, смотреть приятно, когда в человеке такая внутренняя сила.
Смутившись, девушка промолчала: годы войны отняли у нее то время, когда юноши ухаживают за приглянувшимися девицами. Поэтому непривычно было, что кто-то хвалит ее и восхищается ею.
Уже серьезным тоном разведчик уточнил:
— Помнишь мальчишку, который возит воду на завод и метет территорию?
— Кузька-телепень?! — откликнулась девушка и смутилась. — Ну, его все так называют.
— Почему? — удивился капитан.
— По-нашему это, местные так прозвали, значит — блаженный, дурачок. Он раньше нормальный был, учился в школе, как все, в Мироновке. А как немцы пришли… у него отец и мать инвалиды, немые. И фашисты над ними издеваться стали, били, уши и языки отре́зали. Злились, что они молчат. Кузя кинулся на старшого у фрицев с батогом — родителей защитить. Фрицы его за это повесили на яблоне во дворе, родителей — рядом. Ветка над Кузей надломилась, так он и выжил. Уж не знаю, как не удушился, вот только после того умом повредился. Припадки у него, странный стал: заговаривается, бывает, или кричит, а то танцует так странно или скулит, как собака. Правда, добрый, помочь всегда хочет, работящий. Его потому немцы на завод взяли, что любую работу дай — всё сделает, а умом тронутый. Такого можно не бояться, что болтать будет. Он и живет в будке прямо на заводе: раньше собаки охраняли территорию, от них вольер остался. В будке Кузька живет, я ему поесть носила каждый день со столовой остатки и одежу из дома, что от брата осталась.
— А как с ним поговорить не на территории завода? Кроме как за водой, он еще куда-нибудь выходит оттуда?
Лиза задумалась:
— На
