— Что ты молодец, Цзы! — Саня показал китайцу большой палец в знак одобрения.
— Почему? — удивился переводчик.
— Здорово по-нашему шпрехаешь. А куда ехать-то?
— В Колумбию. Решай.
«Да что тут решишь? — думал Орлов. — Мишки до сих пор нет. Кругом обложили, как волка, флажками…» Он подвинул стакан китайцу. Выпили по маленькой. Помолчали. Саня обратил внимание на журнал.
— А это что? Тоже переводишь?
— Нет. Тут те плохие новости, про которые я тебе говорил, — Ли Цзы полистал журнал, найдя наконец нужное место, ткнул пальцем в большую цветную фотографию. — Во!
— Чего — «во»? — передразнил его Саня, но, взглянув на фото, поразился.
На профессионально четкой фотографии был он, Александр Орлов, в «пустынке»[65] и… Ахмад Шах Масуд, вождь пандшерских моджахедов с чашками чая в руках. Мирная идиллическая картина на фоне гор с пронзительно-синим небом.
— Ну и что? — недоумевал Орлов, вопросительно взглянув на китайца.
— А то, что здесь ты, со слов американского журналиста, обыкновенный предатель. И ты не просто пьешь чай с главарем душманов, а воюешь на его стороне. Даже заголовок репортажа называется просто, как выстрел: «Еще один советский офицер перешел на сторону моджахедов». Дальше по тексту: «В их священной войне против советских оккупантов наступает коренной перелом». Вот и твоя фамилия указана.
— Ты не брешешь? Я же английский плохо знаю.
— А чего мне брехать? Брешут собаки. Какой смысл? Ты и так весь в говне.
— Смотря для кого. Для себя — нет. А что это за журнал, Ли?
— «Тайм» — известный американский журнал. По всему миру ходит, как доллар.
— Значит, и у нас, в Союзе…
Китаец, соглашаясь, пьяно кивнул головой:
— Да уж теперь, конечно… знают.
Саня отчаянно рубанул рукой по воздуху:
— Вот сволочь — этот американец!
Ли Цзы, подтвердив кивком головы, закурил и, выпустив клуб дыма, пояснил Сане:
— Обыкновенное дело. Война, Саша, идет не только пушками и танками. Это черная пропаганда. У вас, в Союзе, красная пропаганда. Вот и вся разница.
Орлов встал, заходил по комнате. Глаза глядели на окружающие предметы, но не видели их. Мысль была только одна: «Всем скажут, что я предатель. В училище, в городе, в школе. А дома? Плохие вести быстрее летят, чем хорошие. Все будут думать, что я предатель. И как оправдать себя? Кто мне поверит? Когда тут такое написано. И фотография. Как я буду глядеть в глаза „афганцам“, простым русским офицерам и солдатам, матерям и отцам погибших парней? Теперь надо вернуться домой по любому. Найти бы этого писаку да разобраться с ним. Я б его…»
Цзы, посапывая, дремал в кресле. Орлов присел на кушетку. Алкоголь совсем не «забирал» парня. Мысли, как часы, отщелкивали одна за другой. «Что ж, теперь ждать Мишку бессмысленно. Надо достать этого янки. С Колумбии, конечно, поближе, да может, и возможностей будет больше. Я оттуда сорвусь, хрен меня возьмешь. Видал я их всех, или я не из РКПУ…».
Он растолкал китайца.
— Эй, толмач, проснись! Передай своим начальникам и этому гостю… Ну, ты знаешь кому. Я согласен.
Ли Цзы заулыбался, потер ладони друг о друга:
— Ну вот и хорошо. Я им скажу, Саша. Хотя мне жаль с тобой расставаться.
Орлов, приняв решение, внутренне успокоился. Окружающий мир стал приобретать привычные очертания. Похлопал китайца по плечу, улыбнувшись, спросил:
— Ли, а чего это ты сегодня так нажрался? На тебя непохоже.
Переводчик-консультант помрачнел, от улыбки не осталось и следа, махнул в отчаянии рукой:
— Сегодня и для меня плохие новости пришли. Власти Красного Китая наконец разрешили гонконгцам посещать у себя близких родственников.
— Ну и что? — Саня не понимал.
— А то, что теперь, когда приоткроют границу, с той стороны тоже полезут сюда из военной разведки, из политической. У них будет гораздо больше возможностей. И, боюсь, они скоро вычислят меня. Тогда мне конец. Они и раньше здесь были и теперь есть, но перед ними стояли другие задачи. В Красном Китае очень не любят перебежчиков-предателей. Так что мне тоже надо бежать отсюда. Только пока не знаю, как и куда. Так что, Саша, давай на посошок. Может, больше и не увидимся.
— Ну что ж, давай, Ли. Молодец, помнишь русские обычаи!
Выпили. Китаец печально махнул рукой.
— Я русских люблю. Только правители у вас, как в Красном Китае, хреновые. А русские — хорошие.
— Ну, давай, Ли, иди, — провожал его Орлов, видя, что китаец скоро упадет в пьяную спячку.
Переводчик согласно кивнул и вышел, шатаясь. Орлов задумался на несколько секунд, выскочил за ним.
— Ли! Ли! — встряхнул он китайца так, что у того голова замоталась, как у куклы. — Как зовут того американца? Того, что написал в журнале про меня? — Орлов боялся, что Ли Цзы забыл по пьянке имя журналиста.
— Американца? Да зачем тебе он? Он вон где, в Штатах.
— Имя помнишь? — Саня уже разозлился.
— Конечно. Ник Джексон. Да, точно. Ник Джексон из «Тайма».
«Пьян-то пьян, а мозги работают», — подумал Орлов, а вслух сказал, похлопывая китайца по спине:
— Хорошо, Ли. Иди по-тихому, не упади.
Вернувшись в свою комнату, устало плюхнулся на кушетку. «Что ж, как говорят французы, „вино откупорено, его надо пить“. Мое горькое вино», — подумал Саня. Вращающиеся лопасти вентилятора под потолком напомнили ему лопасти вертолетов в Афгане…
Огромная туша суперавиалайнера «Боинг-747» заходила на посадку в нескольких десятках метров от вершин небоскребов.
С интервалом не больше часа с моря над жилыми кварталами Гонконга в строгой очередности садились самолеты-гиганты со всего мира в аэропорту мини-республики. Натужный вой турбин глушил все звуки вокруг. Гонконгцы давно привыкли к нему, как и к воплям чаек с моря. Аэропорт Гонконга уникален по своему расположению, и только первоклассные пилоты могут взлетать и садиться здесь.
В пестрой толпе авиапассажиров, снующих туда-сюда с багажом и без, затерялись двое неприметных на первый взгляд мужчин, которых вряд ли узнала бы даже родная мама. Оба блондины, в строгих европейских костюмах, в черных очках, с небольшими кейсами в руках. Их никто не провожал и тем более не встречал. Но обоих искал Интерпол по всему миру.
Орлов и Альмейдо. Судьба связала этих двух людей.
Преступная гонконгская организация «Уважение и справедливость» проводила их на другой материк со всей тщательностью. Несколько часов над каждым из них трудились высококлассные гримеры. Результат оказался великолепен, как и документы каждого. На конспирацию в солидной триаде денег никогда не жалели. Один шанс из тысячи, что таможенники или полицейские аэропорта смогли бы опознать Альмейдо по фотографии, а неизвестного европейца — по фотороботу.
Альмейдо внимательно вгляделся в огромный черный щит табло, где перечислены были все сегодняшние рейсы, и наконец найдя нужный, кивнул Орлову.
— О’кей. ВА-151[66].
Орлов поискал эти цифры на табло, и маленькая надежда на удачу окрылила его, потому что ВА-151 — это «Гонконг — Лос-Анджелес». Мысль была проста, как гвоздь в доске: «А не свалить ли мне в Штаты? На хрена мне эта Колумбия? Для начала разберусь с журналистом, а потом… потом будет видно».
Колумбиец слегка толкнул Саню локтем, показал на табло и свои часы:
— Three hours. Let’s go to bar,[67]
— О’кей, — кивнул Орлов.
He спеша они пробрались к бару через мешанину людей. Толпа разнолика, разноязычна — все краски земного шара, и Саня невольно разглядывал ее и прислушивался к ней.
Американского типа бар оказался полупустым, потому что с интервалом в полчаса улетело несколько бортов. Смуглый бармен-китаец, одетый по европейскому стандарту с бабочкой на шее, приветливо улыбнулся усевшимся за стойку клиентам.
— Whiski? — спросил Альмейдо Орлова.
Саня отрицательно покачал головой:
— Vodka. Russian vodka.
— О’кей, — колумбиец сделал заказ.
Когда бармен наполнил высокий стакан всего на 1/5 объема, Саша вопросительно показал пальцем на мини-дозу и просто пояснил:
— Russian drink — fife american.[68]
Китаец заколебался, барменам запрещено наливать клиентам больше установленного количества: двойная порция — дважды по 30 грамм — это предел. Но клиент всегда прав, и вообще, кто их поймет, этих «недопеченных белых», поэтому он выполнил заказ Александра. Восторг и удивление прочитал Саня в глазах бармена и Луиса Альмейдо, когда одним махом проглотил упятеренную американскую порцию.
Жадно закусывая безвкусной пресной сосиской в булочке (хот-дог — «горячая собака»?!), Орлов спросил колумбийца, показывая на стакан:
— Ну а ты, господин хороший, смогешь russian drink? А? Или кишка тонка?
Альмейдо понял, хоть и не слова не знал по-русски. Что ж тут не понять? Но болел Альмейдо с похмелья всегда тяжело, с надрывом, поэтому отрицательно покачал головой. Саня задорно подмигнул, ткнул пальцем ему в живот, засмеялся:
