Замечаю, что люди вокруг изменились. Исчезли улыбки и беззаботность, вместо прежней расслабленности, нервные жесты, опущенные плечи, сдвинутые брови. Кто-то пришиблен и погружен в себя, кто-то взвинчен, куда-то спешит или истерит в телефон. А тема одна. Это на Донбассе, уверен, люди радуются референдуму, а у нас напуганы мобилизацией.
Около конторы «Быстрокредит» бросается в глаза желтая «шевроле» Макса Лупика. С ним так всегда, сначала замечаешь машину, а потом хозяина.
Лупик эмоционально нахваливает свой автомобиль хозяйке «Быстрокредита» Ольге Рацкой:
— Ты только глянь на это чудо техники. Красавица! Мощь, скорость, шарм. Сядь за руль, зацени! А хочешь, промчимся? Это не машина, а ракета! Факт!
Я подхожу ближе, чтобы понять, что происходит.
Рацкая морщится:
— Ни к чему мне это.
— Твои подруги умрут от зависти.
— Они и так от меня нос воротят.
— Ладно. Не хочешь покупать, дай кредит под залог эксклюзивного суперкара.
— Лупик, сам продавай свою тачку.
— Да кто туточки такое купит.
— Вот именно! Под твою автомойку еще можно поговорить о кредите.
— Блин! Мойка уже в залоге.
— Ну ты и… — Рацкая подбирает ругательное слово помягче и цедит сквозь зубы: — …бизнесмен.
— А тебе только на рынке цену сбивать! — раздражается Лупик, но тут же берет себя в руки: — Хорошо, уговорила, согласен на два миллиона. Всего два миллиона — и забирай ключи. Вернусь, выкуплю с процентами. Факт!
— Лупик, не морочь мне голову.
— Полтора. От сердца отрываю. Считай, задаром отдаю.
Ольга качает головой. Лупик торгуется:
— Миллион триста! Офигенная музыка, эргономичные кресла, новые диски. Лучше залога не найти!
Ольга разворачивается, чтобы уйти. Макс хватает ее за руку:
— Где Олег? С бабами невозможно вести дела.
— Олег уехал, — признается Ольга.
— От мобилизации?
— Ну да. Как объявили, он покидал вещи в машину и рванул в Грузию.
— Вот и я хочу смыться в Грузию. Но на спортивной машине через горы не проедешь. Я позвоню Олегу, он меня поймет.
Макс набирает номер, топчется с телефоном. Ольга кривится:
— Совсем дебил? Олег сменил номер и чаты почистил.
— Блин! Скажи новый.
— Еще чего. Решай сам свои проблемы.
— Оля, дай деньги хотя бы на «Ниву», — клянчит Макс.
— Не дам! Мужчинам больше никаких кредитов. Вас поубивают, кто отдавать будет?
Лупик замечает меня. Секундный гнев сменяется деловым расчетом:
— Вот! У Контуженого спроси. За смерть положена страховка. Факт!
— И за тяжелое ранение, — добавляю я.
Ольга смотрит на Макса, на меня. Ее лицо бледнеет, ресницы дрожат, из глаз катятся слезы. Еще мгновение — и она трясет кулачками и впадает в истерику:
— Да отстаньте вы все!
Женщина давится рыданиями и уходит в контору. Мы с Лупиком остаемся вдвоем около надраенного для продажи «Шевроле». Две фигуры, разделенные «золотым» символом успеха. Я в привычном камуфляже и растоптанных берцах, Макс в желтом худи и белых кроссовках.
— Бежишь? — говорю я.
— Все бегут.
Я вспоминаю Воинова.
— Мужики остаются. Те, которые с яйцами.
— Да что ты понимаешь! У меня бизнес. Меня мобилизуют, всё развалится. В этой стране вести бизнес невозможно!
— В какой такой этой?
— Ну, в этой. — Лупик разводит руками. — В нашей Раше.
— Если для тебя Россия какая-то Раша, вали в Грузию.
Лупику некогда ссорится. Он озабочен бегством из страны.
— Если бы не обстоятельства, ни за какие деньги. — Макс любовно проводит ладонью по кислотно-желтому капоту автомобиля и заглядывает мне в глаза: — Слушай, друг. У тебя же остались еще денежки за ранение. Бери мою золотую. Всего миллион.
Слышать от прожженного дельца «друг» — худшее оскорбление. Однако я сдерживаюсь и с заинтересованным видом заглядываю в машину.
— Надо попробовать на ходу.
— Факт! — приободряется Лупик. — Садись смелее. Раз прокатишься, не захочешь расставаться.
Он дает мне ключи. Я сажусь за руль, он рядом. Завожу, кладу руку на рычаг передач. «Шевроле» припарковано носом к павильону «Быстрокредит».
— Сдай назад и поехали, — подсказывает Лупик.
Я отъезжаю от павильона. Плавно давлю педаль газа на нейтральной скорости, прислушиваюсь к рычанию мотора:
— Четыреста лошадок, шесть секунд до сотни?
— Факт!
— Тогда лучше пристегнуться.
— Погнали за деньгами, — радуется Лупик.
— Погнали! — соглашаюсь я.
Рука толкает рычаг передач, нога топит педаль газа в пол, мотор ревет в четыреста лошадиных глоток — и мы мчимся на павильон.
— Аааа! — вопит Лупик.
Золотой «шевроле» врезается в кирпичную стенку кредитной конторы. Удар! Меня дергает и сдавливает ремнем. Капот сминается, лобовое стекло брызжет осколками, несколько кирпичей с грохотом осыпаются на машину.
— Приехали, — объявляю я и выхожу, стряхивая осколки.
Из окна павильона плавно, как в замедленной съемке, вываливается витринное стекло. Солнечный зайчик скользит по глазам и убегает в землю. Звон осколков, клубы пыли. В пустом проеме застывает фигура Ольги Рацкой. Лицо, как полотно, слез нет, в глазах пустота.
Лупик отходит от шока и орет:
— Дебил! Ты что наделал?
— Показал войну через замочную скважину, — бросаю я и ухожу.
За спиной бессильная ярость:
— Контуженый! Ты всегда им был. От срочной не увильнул, а на бойню сам подписался!
— Живу по-людски, — соглашаюсь я.
— Ты чокнутый! Контуженый!
— Факт! — Я выбрасываю на ходу руку с неприличным жестом.
37
Вопросов в голове жужжащий рой, а ответов с комариный писк. Я только и делаю, что истязаю мозг в лабиринте загадок. Почему я выжил? Где общие деньги? За что Злата хотела меня убить? И самый главный вопрос, вопрос моей жизни и смерти — кто предатель?
Время сжимает петлю возможностей. Жизнь круто изменилась — в стране идет мобилизация. Меня тоже могут призвать в армию, если сочтут нормальным. Или обнулить, если сочтут предателем. А пока не произошло того или другого, я должен найти предателя.
Кроме меня выжил Русик. Оператор беспилотника находился в минометном расчете не постоянно. Во время затишья он отходил на вторую линию обороны к луганским, там лучше быт, проще зарядить квадрик. В тот роковой день Русик ушел от нас до подвоза боекомплекта или после? Морщу лоб, напрягаю извилины. Дурная башка деталей не помнит.
Если Русик видел приехавшую машину с боеприпасами и знал, что мины не разгружены, то мог передать координаты врагу. Если нет, то главный подозреваемый я, единственный выживший. Корю себя и оправдываю: мой телефон проверен, я не посылал сообщений противнику.
И тут же щелчок в голове — стоп! А как же рассказ Чеха «Кто??». Его диалог с сестрой не выдумка, текст взят из реальной переписки. Но в чатах ничего подобного не было. Чех мог стереть переписку? Ну, конечно!
Трус Рацкий перед побегом в Грузию удалил чаты и сменил номер, стер все сообщения. Чапай нас заставил удалить виртуальную жизнь, чтобы врагу не достались контакты друзей и родственников. Он честно предупредил о грязных методах врагов: «Вы же не хотите, чтобы упыри шантажировали близких после вашей смерти».
Удалить переписку, что может быть проще. Как же я раньше до этого не додумался. Ну точно, Контуженый!
Остатки наших телефонов остались у мастера Кутузова в Луганске. Я набираю его номер.
Мастер меня узнает и радуется:
— Привет, Контуженый! Решил с референдумом поздравить? Послушай, что у нас творится.
Он высовывает телефон из киоска, и я слышу слова знаменитой песни: «Этот день мы приближали, как могли».
— С победой! — кричит Кутузов.
— До победы еще далеко.
— Ты про отступление? Мой тезка французам Москву сдал и что? Все равно врагов прогнали и взяли их столицу!
— Поздравляю, — соглашаюсь я. — Но я не только по этому поводу.
— Опять квадрики везешь? Мы из двенадцати шесть восстановили. Половину! И запчасти на ремонт остались.
