— Из-за кого? Из-за тебя, что ли, Контуженый?
— Ты точно знаешь, что Злата не беременна? — требую я.
— Да! — резко отвечает Маша.
Я смущен. Чех выдумал разговор с сестрой? Трогаю свой нос — капелька крови. Да и в голове нехорошо. В отличие от Маши Чех написал правду.
— Не ври, — прошу я.
Маша гнет свою линию:
— Ты говорил про аборт. Я тут разведала. В нашем городе аборты делают в одном месте. И там Златы Солнцевой не было!
— Тебе не сказали. Тайна пациента.
— Я тебя умоляю.
— Она могла обратиться в другом городе.
— А могла и нет.
— Давай, не будем гадать.
— А ты чего бы хотел? Беременность или аборт?
— Правду!
— Все-таки хочешь ее. — Маша опять отворачивается и говорит в стену. — Я сходила в школу к Павлу Петровичу. Злата работает проводницей на фирменном поезде «Таврия». Рейс Москва — Симферополь.
Я вскакиваю. Теперь у меня зверский аппетит.
— Накормишь?
Она качает головой:
— Ищи Злату. Я не хочу ждать на запасном пути. — Она бросает на кровать мою одежду: — Я погладила. Уходи, Контуженый.
— Спасибо, — выдавливаю я и торопливо одеваюсь.
Уже в прихожей Маша указывает на черный пакет:
— И пистолет не забудь.
Я прячу пакет с оружием за пазухой. За спиной хлопает дверь. Маша расстроена, а я одухотворен. Сбегаю по ступенькам. Теперь я знаю, где искать Злату.
Дома смотрю расписание поездов. Через Дальск «Таврия» не проходит. Самая длительная остановка поезда в Тамани, на полчаса. За это время можно обойти все вагоны.
Решение принято. Я буду караулить Злату на станции в Тамани. И встречать каждый поезд «Таврия». Проводники во время стоянки должны находиться на перроне. Злате от меня не уйти. Ей придется ответить на трудные вопросы.
Вчера к ним добавился самый сложный: зачем она хочет меня убить?
35
На улице свежо. И одежда после стирки пахнет освежителем, на ней ни пятнышка. Смотрю на чистые руки и вспоминаю, как тащил окровавленное тело убийцы. Холодная голова подсказывает, в паровозной будке лучше прибраться.
Дома сую в рюкзак моющее средство, тряпки и баклажку с водой. Окольными путями пробираюсь в тупик к паровозу «Победа». Затираю в будке следы крови, нахожу гильзу и расплющенную пулю. Крохотный кусочек металла мог разнести мою голову, а разорвал шею убийце. Сам виноват — не делай другому то, чего не желаешь себе.
Кто он такой этот убийца? Как связан со Златой?
Напрашивается горестный вывод. Злата не хочет встречи со мной. Только я знаю правду об исчезнувших деньгах. Она опасается нашей встречи до такой степени, что наняла киллера. И заплатила ему деньгами, украденными у моей матери.
Будка отмыта. Протер даже пыльное окно, чтобы в следующий раз не перепутать ожидание с действительностью. В тайник под сиденье прячу пистолет, если и найдут, на нем нет отпечатков. На задворках железнодорожных путей избавляюсь от тряпок, патрона и пули. Кажется, больная голова всё предусмотрела.
Иду к вокзалу мимо ремонтного депо, где раньше работал. Можно заглянуть по старой памяти, но замечаю у путей патрульный автомобиль Константина Воинова. Рядом полицейский микроавтобус с распахнутой дверцей и несколько сотрудников. Теперь понятно. Труп на путях уже обнаружили, и полиция проводит расследование. Не мешало бы узнать, что они выяснили.
По-свойски подхожу к Косте Воинову. Обычно приветливый Воинов сегодня сам не свой. Он чем-то встревожен, а я пытаюсь выглядеть беззаботным.
— Привет, неподкупной полиции! Как дела?
— Как сажа бела.
— Дерьмовая работа, — соглашаюсь я. — Говорят, пьяный мужик под поезд угодил.
— А ты откуда знаешь? — с подозрением реагирует Воинов.
Приходится сочинять:
— В депо к своим заходил. Люди болтают.
— Сегодня совсем о другом болтают, — хмурится Костя.
— Да ладно! О чем же?
— Ты что, не слышал?
По тону Воинова я понимаю, что пропустил нечто важное и даже сногсшибательное. Оглядываюсь, видимых изменений не замечаю.
Делаю кислую мину на постном лице:
— Что с меня взять, я Контуженый.
— Президент объявил референдумы о присоединении к России.
— Где?
— Везде, где сейчас наши. В Луганске, Донецке, Херсоне и Запорожье. Голосование начнется уже на этой неделе.
Меня новость радует:
— Наконец-то! Там люди заждались. Теперь они станут Россией.
— Станут. Если мы защитим. Объявлена мобилизация.
— Мобилизация? — Я слегка ошарашен: — Как в Отечественную, всё для фронта, всё для победы?
— Типа того. Пока частичная, триста тысяч призывают.
— И когда?
— Военкоматы с утра повестки разносят.
Не знаю, как реагировать на новость. Говорю, как думаю:
— Давно пора. Девчонки волонтеры и седые добровольцы не справятся с чубатыми нацистами и натовской нечистью.
— Теперь мне жинка не указ! — с ожесточенной решительностью рубит Воинов.
— Пойдешь воевать?
— Позвонили с отделения. Мне повестку через начальство передали. — Костя борется с внутренним демоном. — Я же Воинов! Срочную мотострелком прошел. Кто, если не я?
— И правильно! Чем тут пьяниц с рельсов соскребать, лучше на фронте врага бить.
Воинов показывает подъехавшим санитарам, куда идти за телом. Возвращается ко мне, брезгливо отмахивается от железной дороги:
— Размотало бедолагу.
— И кто такой неловкий? — мне хочется знать как можно больше о киллере.
— Документов при нем не нашли, но по пальчикам опознали.
— Кто-то из местных?
Костя с сочувствием смотрит на меня:
— Ты и правда, Контуженый. Страна гудит о мобилизации, а ты рецидивистами интересуешься.
— Он рецидивист? — я гну свою линию.
— Три ходки. Погоняло Пуля. Из Ростовской колонии недавно откинулся. Даже паспорт не успел получить, а уже кого-то ограбил.
— Ограбил?
— При нем деньги нашли. Наверное, в Ростове кого-то грабанул. Мы им сообщили, пусть разбираются.
Я перехожу к щекотливому вопросу:
— И как он под поездом оказался?
— Да что ты заладил. Тебе больше всех надо?
— А вдруг ему кто-то помог?
— Если бы кто с умыслом пришиб, то забрал бы деньги.
— Верно. — Я мысленно хвалю себя, что не позарился на чужое.
— Напишем — самоубийство, и дело с концом.
Подспудное напряжение отпускает. Пронесло, я выкрутился. Не могу сдержать облегчения:
— Туда ему и дорога.
— Скорбеть не будем, — соглашается Воинов и возвращается к главной проблеме: — Как я жинке скажу? Мне завтра в восемь утра в военкомат с вещами.
— Она поймет. Поплачет и примет, — заверяю я.
— Думаешь?
— Ты лучше, Костя, не теряй время. Собери самое необходимое.
— Что?
— Записывай. И другим скажи. Термобелье, трекинговые ботинки, спальник…
Я говорю о самом необходимом, что поможет бойцу жить на войне и выжить. Когда дохожу до женских прокладок, Воинов уже спокоен.
Даже шутит:
— Будет, что с женой обсудить. И тампоны? Отпад!
Он получает задание и уезжает, диктуя кому-то по телефону мой список.
Санитары, дядьки в летах, уносят останки тела несостоявшегося убийцы. Как и все в стране они обсуждают не сиюминутную работу, а эпохальное — референдум и мобилизацию. Главные новости их радуют и тревожат одновременно.
Я остаюсь один. Опасность миновала, мне снова повезло.
Сегодня повезло и Михалычу, и Кутузову, и Лизе, и Алене, и уставшим бойцам на тысячекилометровом фронте, и всем-всем-всем донбасским, луганским, херсонским и запорожским жителям. Они дождались просвета на небосклоне будущего.
36
Под гнетом новых обстоятельств я медленно иду домой. В голове гудят набатные новости: референдум, мобилизация. Значит, война теперь будет по-настоящему. Обидное отступление на фронте заставило страну проснуться. Теперь без вариантов, либо мы их, либо они нас. Сражаться будем за Россию в прямом смысле этого слова. А для победы потребуется народная воля, общие усилия и геройские жертвы.
