я ни от кого зависеть, не люблю навязываться.
Пока мы говорили о делах, остальные бурно обсуждали произошедшее с Алексом. Мужики галдели не очень долго, и когда я сказал, что собрание, в общем-то, закончено, все стали расходиться. Сам я поехал домой на троллейбусе.
Голову не покидали мысли о том, что уже сегодня вечером, дома меня могла ждать ловушка. Я договорился со Степанычем, что соберу мои немногочисленные вещи прямо сейчас и сегодня же вечером приеду к нему.
Машину я думал пока оставить. Вдруг будет слежка? Я почти уверен, что возле моего подъезда дежурит кто-нибудь из пацанов Михалыча, ведь в разговоре с Ряженым, пока мы ехали к Армавиру, я узнал, что он жил едва ли не в двух домах от меня. А дружбан его, и вовсе обитал в доме напротив, считай, в одном дворе со мной.
Когда я вернулся, тут же стал собирать вещи, которых, впрочем, было немного, и все они поместились в одну лишь большую клетчатую сумку. Потом позвонил хозяйке и сказал, что съезжаю.
Владелица квартиры, конечно, была раздосадована таким поворотом, однако мы с ней договорились, что оплата за месяц вперед, которую я внес заранее, целиком и полностью остается ей.
Собирая остатки пожитков на кухне, я поглядывал в окно, выходившее во двор. Его пришлось открыть, и холодный сквозняк гулял по квартире. Но делать было нечего. Так, я мог отслеживать каждую машину, которая зашумела бы у подъезда. Я то и дело возвращался к окну, аккуратно, не сильно отсвечивая своим лицом, поглядывал, что творится на темной, освещенной тусклыми фонарями улице.
Закончив сборы и попив солоноватой воды из-под крана, я вышел из кухни в коридор, где меня уже ждала моя сумка.
— Так, ладно, — вздохнул я, — теперь на выход.
Я взгромоздил сумку на плечо, оглянулся в последний раз на квартиру, в которой прожил совсем недолго.
В следующее мгновение на кухне разбилось стекло и что-то тяжеленькое с характерным звуком стукнуло о засаленный линолеум. В следующее мгновение на весь дом прогремел взрыв.
Хлопнуло. Из дверного проема на кухню вылетел клуб белой известняковой пыли. Я машинально пригнул голову, защитился руками и припал к несущей стене, укрывшей меня от осколков.
Когда взрыв прозвучал, я услышал, как что-то грохнуло, посыпалось. Сначала зажурчала, а потом и хлынула бурным потоком вода.
— Вот зараза, — выругался я и добавил матом.
Еще через несколько мгновений в кухне осыпалась штукатурка, а потом наступила гнетущая тишина. Спустя пару мгновений, я услышал женский крик откуда-то со двора.
Аккуратно отодвинув брошенную на пол сумку, я медленно пошел к проему. Тихонько заглянул, ожидая еще какой-нибудь опасности: второй гранаты или выстрелов. Ничего этого не последовало.
Нахмурившись, я стал наблюдать, во что превратилась кухня. Окно вынесло, мебель разметало по всей комнате. Сорвало обои. Стены покрошило осколками. Спустя мгновение на выжженный у окна линолеум с потолка грохнулся огромный пласт штуки. Кухонные столики разворотило, не уцелел и умывальник: металлическую раковину искорёжило, а кран сорвало. Вода хлестала на то, что осталось от его деревянного корпуса, заливала куски штукатурки.
Когда запахло газом, я, пригнувшись, вошел в кухню. Прокравшись к вентилю за искореженной плитой, перекрыл его, косясь в голый оконный проем.
Чуть-чуть не успел. Проклятье… Выйди я на час раньше, не застал бы взрыв. С другой стороны, пусть лучше так, чем если бы подорвали квартиру с новыми жильцами или хозяйкой, затеявшей тут, после меня, уборку. Погибли бы совершенно непричастные люди.
— Что там произошло⁈ — Кричал кто-то на улице.
— Кажись, взрыв!
— Газ?
— Да хер его знает!
Также крадучись, я покинул кухню и перекрыл воду в туалете. Поток прекратился, но соседей снизу, скорее всего, залило.
Пришлось звонить хозяйке, и она, напуганная до чертиков, тут же помчалась в квартиру. Милицию вызвал кто-то из соседей.
— Граната, говоришь? — Спросил Максим Аравич Мкртичан — вездесущий следователь по особо важным, прибывший на место вместе с нарядом милиции, участковым и скорой помощью.
— Господи! Господи ты боже мой! Да как же это⁈ Да почему же это⁈ — Плакала над разрушенной кухней хозяйка квартиры — женщина немного за сорок по имени Тамара Павловна.
Полная, одетая буквально в халат под дубленку, она закрыла плоское и круглое лицо полными руками. Ее супруг — худощавый, похожий на крыску мужичок, поглаживал женщину по покатым плечам, пытался успокаивать слабым голосом.
— Граната, — кивнул я, сидя на табурете в прихожей. — В окно закинули.
— Странно все это выходит, — проговорил Мкртичан и подозрительно посмотрел на меня.
Высокий и худой, как палка, он походил на вешалку для милицейской формы. Лицо следователя выглядело болезненным. Глаза окружили темные круги.
— Где ни случится какая-нибудь херня, ты тут же там оказываешься.
— Я сам в ахере с этого всего, — безэмоционально проговорил я.
Больше всего во всей этой истории мне было жалко хозяйку. Ни в чем не виноватая женщина просто убивалась. Не в силах стоять, она тяжело села на табурет, который подставил ей муж. Последний посматривал на меня с тревогой и даже каким-то страхом. Понятно было, за кого он меня принимает.
— Тогда, в больнице, ты был тут как тут. И то дело, после которого мы встретились самый первый раз тоже, — сказал Мкртичан.
Потом следователь глянул по сторонам, посмотрел, где шарятся остальные его коллеги. Присел передо мной на корточки.
— Ты под кем ходишь? Кирпичный? Черемушки? Мясуха, может?
— Я охранник, говорил же вам, — вздохнул я. — Не под кем не хожу.
— В охранников, понимаешь, так просто гранатами не кидаются.
— Знаете, сколько я слышу угроз убийством на каждой смене?
— Сколько? — Спросил вдруг армянин, то ли не поняв, то ли проигнорировав мой сарказм.
— Много, Максим Арович. Иной раз бандюков тоже приходится выводить из какого-нибудь кабака. Они, как вы понимаете, обычно на такие вещи очень обижаются.
— Что-то не слышал я раньше, чтобы в простых охранников гранаты кидали, — недоверчиво повторил Мкртичан. — Давай, между нами. Слышал я, какие ты объяснения дал участковому. Глупости это все. Глупости и вранье.
— Никакого вранья, — я пожал плечами. — Все было ровно так, как было. Пришел, решил переехать, а прилетела граната. Это мог сделать кто угодно, затаив на меня обиду на смене.
— А чего это ты так быстро решил переехать? А?
—
