Ответом было рыгание и дружно кивающие головы. Восемь уставившихся на меня глаз стали еще шире.
– Уверена, вам всем мое представление придется по вкусу… Я постараюсь изобрести для вас даже что-нибудь новенькое, найти подход к каждому… А если кому придет в голову что-то свое, пусть подойдет и шепнет мне на ухо. Я готова играть в любые игры. Но только с одним условием. Меня должны отвезти обратно в город. И я должна выйти отсюда целой и невредимой, как и вошла сюда. И никакого насилия.
Один из парней, по-видимому решивший, что его мужское самолюбие страдает, бросил:
– Слушай, ты, сука, если я захочу тебе вмазать, то долго раздумывать не стану.
Я собрала свои нервы в кулак и наклонилась к нему, стараясь выглядеть как можно уверенней:
– Если ты захочешь мне вмазать, как ты говоришь, это значит, что я плохо сделала свою… работу. – Я сглотнула комок в горле. – Можешь называть меня сукой или как тебе вздумается еще, но давай сначала попробуем, как у нас вместе получится… хорошо?
Мне понадобилось еще минут сорок, после того как они все же согласились посмотреть мое шоу, чтобы их наконец угомонить. Я положила каждому из них в пиво по таблетке валиума и велела всем сесть на кушетку – пить и смотреть мое представление.
Никогда в своей жизни я так не боялась. Забудь, Дневник, о моих ночных кошмарах, забудь все те случаи, когда на мокром шоссе меня чуть не сбивала машина, мчащаяся на полной скорости. Даже БОБА – и того забудь. Потому что по сравнению с нынешним страхом то было как один к четырем. И каждый из этих четырех казался таким огромным, что вполне мог съесть меня вместо закуски перед обедом.
Все парни уселись на кушетку, кроме одного, которому я велела стоять у двери, чтобы никто не подумал, что я хочу удрать. Затем я выдвинула стул на середину комнаты. Деревянный, с красивой высокой спинкой… почти идеальной формы, даже слишком. Пройдясь по комнате, я выключила весь свет.
Медленно раздеваясь, я старалась запомнить, куда что бросаю из одежды, чтобы, если парни отключатся, как я рассчитывала, можно было бы тут же одеться и бежать.
При этом я все время разговаривала вслух, убеждая себя в том, что наглоталась наркотиков и сейчас могу расслабиться. Как же я боялась, что кто-нибудь из них вскочит и заорет: «Кончай показывать нам старье, детка!» Но к счастью, никто этого не сделал.
Свое выступление, как обычно, я начала с номера «Маленькая девочка заблудилась в лесу»… это любимый номер Лео и Жака, потому что после него я очень быстро могу перейти к роли «Мамочки».
Я молила Бога, чтобы у парней не пропал интерес к моему шоу до тех пор, пока их веки не начнут слипаться. Подойдя к стражу у дверей – наверное, самому отвратительному из всех, – я взяла его руку, она оказалась на удивление податливой, положила себе на грудь и начала нежно приговаривать.
Добрых пятнадцать минут он поглаживал меня и что-то бормотал мне в ответ: я чувствовала, что он совсем размяк, прямо как Жак. Один из сидевших на кушетке не выдержал такой несправедливости и крикнул:
– Эй, а как насчет того, чтобы подойти сюда!
– Не беспокойтесь, мальчики. Я не выдохнусь. Это дело мне никогда не наскучит. И о каждом из вас я прекрасно помню.
Нельзя было допустить, чтобы у них испортилось настроение. Я развернула стул и села лицом к стражу, попросив его опуститься на колени. При этом я старалась говорить как можно ласковее, чтобы он не обиделся. Потом я стала танцевать, кружа по всей комнате… и присматриваясь к каждому из них… оценивая их состояние, замечая любое их движение… продолжая морочить им голову… Никто из них пока не вырубился.
В конце концов я вернулась обратно к стулу в центре комнаты. Теперь начиналась самая главная часть моего представления… откровенно эротическая, вызывающая обычно похотливое улюлюканье. Я принимала самые разные позы, то сидела на стуле, то вертелась вокруг него. Все сидевшие на кушетке вытянули шеи в мою сторону и таращили на меня глаза. Я же продолжала в прежнем духе, придумывая все новые положения тела… словом, продлевала свое шоу.
Я делала все, что можно, чтобы вызвать у них не только физическое, но и эмоциональное возбуждение. Парни выглядели уставшими, однако у них хватало еще сил хлопать и свистеть. Короче говоря, представление продолжалось до тех пор, пока трое окончательно не отключились. Я осталась всего с одним. Здоровый детина с трехдневной щетиной, глубоко запавшие глаза.
– Ты меня прямо загипнотизировала, – наклонился он ко мне и предложил пройти с ним в соседнюю комнату. По его словам, у него был ключ.
– А может, можно в грузовике? Ты как? – спросила я.
– А что я? Спина-то твоя, малютка, – ухмыльнулся он.
Я похватала все, что могла, из своей одежды, кроме носков и лифчика, которых не нашла, и выскочила в ночную темень, лихорадочно соображая, как бы мне отсюда смотаться… и как можно быстрее добраться до дома. Во что бы то ни стало.
Сразу же забравшись в кабину, я тихонько позвала его. Он тут же скользнул по дерматиновой обивке сиденья и ткнулся лицом мне в грудь. Ну, Лора, подумала я, действуй! Нашарь рукой бутылку… Вот она! Не двигайся слишком быстро, отвлеки его и… бей!
Я треснула его по голове бутылкой и увидела кровь. Он весь был в крови. Выпрыгнув из грузовика, я побежала что есть силы… наполовину раздетая… ну и пусть! Мне надо было убежать, пока те не сообразили, что я наделала.
Я бежала к хижине Жака, надеясь застать его и Лео вместе с Роннетт.
Добравшись туда, я была совершенно без сил, все мои чувства смешались. Разрыдавшись, я бухнулась на колени. Подоспевшая Роннетт помогла мне добраться до диванчика. Слезы так и лились – я не могла их остановить. К тому же мне было еще и стыдно, что я купила себе свободу такой ценой… Боже, какая это все грязь! Да, БОБ, выходит, был прав. И еще как прав!
Крепко ухватившись за руку Роннетт, я услышала ее слова:
– Она же вся в крови! Надо скорей все смыть. А то она никогда не успокоится, пока будет видеть следы крови на своем теле.
Дальше я ничего уже не помню. Очнулась я у себя в кровати. В стиснутом кулаке была зажата записка.
Дорогая Лора!
Мы старались как могли тебя успокоить, но ты была невменяема… все время повторяла, что хочешь домой. По-моему, никто не слышал, как мы вошли в дом. Но если тебя накроют, лучше расскажи им, как все было на самом деле.
Сейчас все уже в порядке. Ты просто очень перепугалась.
…Может, через пару дней повидаемся? Тогда и поболтаем с тобой по душам. Идет?
Роннетт
Вот какая была ночь! Теперь мне – так ты, наверное, думаешь – пора бы извлечь кое-какие уроки, но почему-то у меня ничего из этого не получается.
Представь, проснувшись сегодня утром, я даже стала думать, как еще можно было построить свое выступление перед теми шизиками! Мысли мои возвращаются к событиям той ночи – снова и снова. Как будто пластинку заело. Только каждый раз, прокручивая ее в мозгу, я вижу, как могла сделать все гораздо лучше, быть куда более раскованной. И говорить умнее, и держаться… Я ловлю себя на том, что хотела бы отправиться туда и разыскать их!
Нет, я все-таки схожу с ума!.. Как можно такое думать? Со мной творится что-то неладное!
Поговорим с тобой позже. Лора
4 марта 1988
Дорогой Дневник!
Вчерашний день я провела с Донной и поняла, что нам с ней больше не о чем разговаривать. Конечно, мы беседуем и все такое, но все то время, что я была там, я думала лишь о том, как бы поскорее уйти из их дома. Эти чистые светлые стены давят на меня!
Она завела меня к себе в комнату, закрыла дверь и стала шептать, что они с Майком скоро себе позволят все. Это событие они тщательно распланировали. В четверг вечером? Точно не помню.
И вот она мне все это рассказывает, а я, по-видимому, должна была поразиться: «О, Донна, а ты уверена, что хочешь этого?»
