Гилберт Уайнант ждал меня в коридоре. Никто из нас не проронил ни слова, пока мы не сели в такси. Затем он спросил:
– Лейтенант думает, что я говорил правду, не так ли?
– Конечно. А разве это не так?
– О, так, однако, люди не всегда тебе верят. Вы ничего не скажете маме о том, что произошло?
– Нет, если только ты сам меня не попросишь.
– Спасибо, – сказал он. – Как вы думаете, где перед молодым человеком открывается больше возможностей: на востоке или на западе?
Отвечая, я представил себе, как Гилберт работает на лисьей ферме у Гилда.
– Сейчас трудно сказать. Хочешь поехать на запад?
– Не знаю. Мне бы хотелось чем-нибудь заняться. – Он принялся возиться со своим галстуком.
Следующие пару кварталов мы проехали в молчании.
Затем Гилберт сказал:
– Мне бы хотелось задать вам еще один странный вопрос: что вы думаете обо мне? – Похоже, он задал этот вопрос еще более серьезно, чем несколько дней тому назад Элис Куинн.
– Ты совершенно нормальный, – ответил я ему, – и в то же время совершенно ненормальный.
Он отвернулся и посмотрел в окно.
– Я так безнадежно молод.
Мы опять помолчали. Затем он кашлянул, и у его рта появилась тонкая струйка крови.
– Этот здоровяк сильно тебя зашиб, – сказал я.
Он стыдливо кивнул и приложил к губам носовой платок.
– Я не очень сильный.
У «Кортлэнда», выходя из такси, Гилберт упорно отказывался от моей помощи и уверял, что дойдет и сам, однако я поднялся вместе с ним наверх, поскольку иначе он бы наверняка не сказал ни слова о состоянии своего здоровья Мими.
Я позвонил прежде, чем он успел достать свой ключ, и Мими открыла дверь. Увидев у Гилберта синяк, она выпучила глаза.
– Ему здорово досталось, – сказал я. – Уложи его в постель и вызови врача.
– Что случилось?
– Уайнант втравил его в одно дело.
– В какое?
– Не стоит об этом беспокоиться, пока мы не приведем Гилберта в порядок.
– Но Клайд был здесь, – сказала она. – Поэтому я тебе и звонила.
– Что?
– Он правда был здесь. – Она энергично кивнула головой. – И спрашивал, где Гил. Он просидел здесь с час или даже больше и ушел всего минут десять назад.
– Ну хорошо, давай уложим Гилберта в постель.
Гилберт упрямо настаивал на том, что ему не нужна помощь, поэтому я оставил его наедине с матерью в ванной и прошел к телефону.
– Звонил кто-нибудь? – спросил я Нору, когда на другом конце провода услышал ее голос.
– Так точно, сэр. Месье Маколэй и Гилд, кроме того мадам Йоргенсен и Куинн просили, чтобы вы с ними связались. От детей пока звонков не поступало.
– Когда звонил Гилд?
– Минут пять назад. Ты не будешь возражать, если сегодня пообедаешь в одиночестве? Ларри пригласил меня на новый спектакль Осгуда Перкинса.
– Хорошо. Увидимся позже. Я позвонил Маколэю.
– Встреча отменяется, – сказал он. – У меня новости от нашего друга, и одному лишь Господу Богу известно, что он замышляет. Слушай, Чарльз, я иду в полицию. С меня хватит.
– Думаю, теперь другого выхода не остается, – сказал я. – Я и сам собирался звонить в полицию. Я у Мими. Он был здесь десять минут назад. Мы только что с ним разминулись.
– Что он там делал?
– Я как раз собираюсь попытаться это выяснить.
– Ты серьезно хотел звонить в полицию?
– Конечно.
– Тогда, может, ты так и сделаешь, а я сейчас приеду?
– Договорились. До скорого.
Я позвонил Гилду.
– После вашего ухода появились кое-какие новости, – сказал он. – Вам удобно будет обсуждать их там, где вы сейчас находитесь?
– Я у миссис Йоргенсен. Мне пришлось доставить парнишку домой. Ваш рыжий здоровяк так зашиб его, что у Гилберта где-то внутри открылось кровотечение.
– Я убью эту гориллу! – прорычал Гилд. – Тогда нам лучше сейчас не говорить.
– У меня тоже есть кое-какие новости. По словам миссис Йоргенсен, Уайнант был здесь сегодня почти в течение часа и ушел всего за несколько минут до того, как приехал я.
Несколько секунд он молчал, а затем сказал:
– Ничего не предпринимайте. Я сейчас же приеду.
Когда я искал номер телефона Куиннов, в гостиную вошла Мими.
– Ты думаешь, у Гилберта серьезные ушибы? – спросила она.
– Не знаю, но лучше немедленно вызвать врача. – Я подвинул к ней телефон. Когда она, позвонив, положила трубку на место, я сказал: – Я сообщил полиции, что Уайнант был здесь.
Она кивнула.
– Потому я тебе и звонила, чтобы спросить, следует им сообщать или нет.
– Я также звонил Маколэю. Он скоро приедет.
– Он не имеет права отнимать их у меня! – возмущенно сказала она. – Клайд передал мне их добровольно – они принадлежат мне.
– Что принадлежит тебе?
– Эти облигации, эти деньги.
– Какие облигации? Какие деньги?
Она подошла к столу и выдвинула ящик.
– Видишь?
В ящике лежали три пачки, перехваченных широкими резинками облигаций, поверх которых лежал розовый чек на десять тысяч долларов компании «Парк Эвенью Траст», выписанный на имя Мими Йоргенсен, подписанный Клайдом Милером Уайнантом и датированный третьим января тысяча девятьсот тридцать третьего года.
– Датирован пятью днями раньше действительного срока, – сказал я. – Что за чушь?
– Он сказал, что сейчас на его счету не наберется такой суммы, и он, вероятно, не сможет в течение еще двух-трех дней сделать новый вклад.
– По этому поводу разразится настоящая буря, – предупредил я ее. – Надеюсь, ты к ней готова.
– Я не понимаю, почему, – запротестовала она. – Не понимаю, почему мой муж – мой бывший муж – не имеет права обеспечить меня и своих детей, если он этого хочет.
– Хватит, Мими. Чем ты его купила?
– Купила?
– Ну да. Что ты пообещала сделать в ближайшие несколько дней? Ведь он пригрозил устроить все так, что если ты этого не сделаешь, деньги по чеку получить будет невозможно, верно?
Она состроила гримасу, выражавшую нетерпение.
– В самом деле, Ник, иногда со своими дурацкими подозрениями ты производишь впечатление недоумка.
– Я учусь быть недоумком. Еще три урока, и можно будет получать диплом. Но помни, я предупреждал тебя вчера, что ты, возможно, окончишь свои дни в...
– Прекрати, – крикнула она и закрыла мне рот своей ладонью. – Зачем ты постоянно твердишь это? Ты ведь знаешь, меня это сводит с ума, и... – Голос ее смягчился, и в нем появились льстивые интонации. – Ты же видел, что мне пришлось пережить в последние дни, Ник. Неужели ты не можешь быть хоть чуточку добрее?
– Не беспокойся насчет меня, – сказал я. – Беспокойся насчет полиции. – Я опять подошел к телефону и позвонил Элис Куинн. – Это Ник. Нора сказала, что ты...
– Да. Ты не видел Харрисона?
– Нет, с тех пор, как привез его к тебе, не видел.
– Если увидишь, не говори ему о том, что я нагородила тебе вчера вечером, ладно? Я сказала это не всерьез, совсем не всерьез.
– Я и не думал, что ты говорила всерьез, – заверил я ее. – Кроме того, я в любом случае ничего бы ему не сказал. Как он себя сегодня чувствует?
– Он ушел.
– Что?
– Он ушел. Он меня бросил.
– Он и раньше уходил. Он вернется.
– Я знаю, но на сей раз мне страшно. Он не поехал в контору. Надеюсь, он просто напился где-то и... но на сей раз мне страшно. Ник, ты думаешь, он и правда любит эту девушку?
– По-моему, он сам полагает, что любит.
– Он тебе так говорил?
– Если бы и сказал, то это ничего бы не значило.
– Как ты думаешь, имеет смысл с ней поговорить?
– Нет.
– Может, ты с ней побеседуешь? Ты думаешь, она его любит?
– Нет.
– Что с тобой? – раздраженно спросила она.
– Нет. Я не дома.
– Что? А, ты имеешь в виду, что звонишь из какого-то места, где тебе неудобно говорить?
– Правильно.
– Ты... ты у нее дома?
– Да.
– А она там?
– Нет.
– Ты думаешь, она с ним?
– Не знаю. Не думаю.
– Может, позвонишь мне, когда сможешь спокойно говорить, или, еще лучше, навестишь меня?
– Конечно, – пообещал я и повесил трубку.
Голубые глаза Мими насмешливо наблюдали за мной.
– Кое-кто всерьез обеспокоен проказами моей дочурки? – Не дождавшись от меня ответа, она рассмеялась и спросила: – Дороти до сих пор строит из себя убитую горем деву?
– Наверное.
– Она всегда будет изображать саму невинность, – пока рядом будут люди, готовые ей верить. И ты, Ник – подумать только! – попался на ее удочку, ты, который боится верить даже в... ну... в то, например, что я всегда стараюсь говорить только правду.
– Это мысль, – сказал я. Прежде, чем я успел продолжить, в дверь позвонили.
Мими открыла врачу – он представлял собой кругленького, пухленького, слегка сгорбленного пожилого мужчину, с пингвиньей походкой, – и провела его к Гилберту.
Я опять открыл ящик стола и посмотрел на облигации; их общая номинальная стоимость, прикинул я, составляла тысяч шестьдесят, а на бирже за них дали бы сразу примерно четверть или треть этой цены.
