списков живущих. Таких оказалось всего трое; все они умерли не своей смертью, и во всех трех случаях уголовные дела были закрыты за отсутствием признаков состава преступления (что, как подозревал Глеб, являлось несомненной заслугой адвоката Фарино).
Юрий Казанцев, сорока восьми лет, бизнесмен, приятель Вронского еще со студенческой скамьи, занимался книгоизданием – то есть одним из немногих дел, не входящих в обширную сферу интересов Александра Леонидовича. О деловой конкуренции не могло быть и речи, политикой Казанцев не баловался и, если верить показаниям многочисленных свидетелей, до самой смерти оставался с Вронским в приятельских отношениях. С годами дружба их поостыла, встречи стали редки, но как раз это существенно снижало вероятность ссоры на какой бы то ни было почве. Тем не менее, два года назад Казанцев на огромной скорости вылетел с трассы на своем «ягуаре» и разбился насмерть, наскочив на придорожное дерево. Следствие установило, что причиной аварии стала лопнувшая покрышка, и пришло к закономерному выводу, что здесь имел место типичный несчастный случай.
Причин не доверять выводам следствия у Глеба не было – пожалуй, кроме одной: времена, когда московские книгоиздатели экономили на такой ерунде, как автомобильные покрышки, остались в далеком прошлом, а качественная импортная резина не лопается просто так, ни с того ни с сего. Причин для такого печального происшествия может быть масса (после недавних событий Глеб разбирался в этом, как никто), и одной из таких причин могла стать пуля, выпущенная из придорожных кустов по-настоящему метким стрелком.
В общем-то, видимых поводов для такого тщательно организованного, явно заказного убийства не было. Издательство Казанцева публиковало беллетристическую макулатуру, старательно держась в стороне от политики и интересов большого бизнеса. Впрочем, деньги и здесь крутились немалые, а они во все времена служили самым распространенным мотивом для убийства. Убрать Казанцева мог кто угодно – например, обиженный им автор, решивший разыграть в реальной жизни сцену из собственного детективного романа, или конкурент. Но при чем здесь Вронский и серая «девятка»?
«Ну, во-первых, Вронский мог-таки приложить к этому руку, – подумал Глеб, задумчиво выпуская сигаретный дым в монитор, на котором красовалось прижизненное фото покойного издателя. – А во-вторых, кто-то из друзей и близких погибшего мог ошибочно обвинить Вронского в его смерти. Дыма без огня не бывает, а присутствие на всех допросах Вронского по этому делу его личного адвоката господина Фарино – это такой дым, что его трудно не заметить».
Мысленно поставив галочку напротив фамилии Казанцева, он двинулся дальше. Следующим по списку был Марат Валиев – фантастически везучий татарин, на заре девяностых приехавший на гастроли в Москву из родной Казани и каким-то чудом ухитрившийся не только выжить и заработать денег, но и осесть в столице. Это чудо звалось Александром Вронским. Обстоятельства их встречи были покрыты мраком забвения, но после этого знакомства двадцатилетний бритоголовый крепыш из далекой Казани сменил широченные штаны и телогрейку с припрятанным в рукаве металлическим прутом на деловой костюм, обзавелся модной прической и пластиковым кейсом и был зачислен в штат принадлежавшей Вронскому риэлтерской фирмы «Вся Москва».
Упомянутая фирма, как ни странно, существовала по сей день, и до недавнего времени Валиев являлся ее бессменным руководителем. С годами казанский браток основательно пообтесался и даже обзавелся модными и весьма дорогостоящими пристрастиями, одним из которых оказался дайвинг. Он успел понырять с аквалангом чуть ли не во всех морях и океанах планеты, прежде чем погиб во время одиночного погружения в таком не сулящем дайверам никаких сюрпризов водоеме, как Красное море. Его раздутый труп был обнаружен рано утром на пляже через три дня после исчезновения; видимых повреждений на теле не было, дыхательная трубка болталась на груди, но это ни о чем не говорило и ничего не объясняло: выпустить ее изо рта Валиев мог по тысяче причин, в том числе и после смерти.
С Валиевым Глебу было немного проще. Возглавляемую им риэлтерскую фирму по-прежнему контролировал Вронский, который вполне мог, уличив татарина в присвоении денег, прибегнуть к крутым мерам. Никакого уголовного дела по факту смерти, разумеется, не было и в помине, но фамилия адвоката Фарино, к удивлению Глеба, присутствовала и здесь. Лет пять назад Валиева привлекли к суду по обвинению в совращении малолетней, и Фарино выступал в его защиту – выступал, как всегда, блестяще, подтверждением чему стало закрытие дела ввиду отсутствия состава преступления.
Участие Фарино в том судебном процессе прямо указывало на то, что пять лет назад отношения между Вронским и Валиевым были просто прекрасными. А может быть, Вронский вывел своего подчиненного из-под удара просто затем, чтобы контролируемая им фирма не оказалась замешанной в грязном скандале? Как бы то ни было, убрать Валиева он мог, и кто-то из родных или земляков татарина мог, в свою очередь, захотеть расквитаться с обидчиком.
Еще одна воображаемая галочка заняла подобающее ей место напротив фамилии незадачливого дайвера. Последним в списке предполагаемых жертв Вронского значился некто Аркадий Витальевич Зайцев, в начале девяностых работавший управляющим принадлежавшей Вронскому сети платных общественных туалетов.
В отличие от своих соседей по списку, Зайцев не добился в жизни видимых успехов – сначала застрял в «туалетном» бизнесе, потом прогорел, а потом был уличен в педофилии, отдан под суд и от звонка до звонка отсидел причитавшиеся ему по приговору пять лет. Ввиду явной никчемности господина Зайцева в судебном процессе по его делу адвокат Фарино участия не принимал. После освобождения из колонии Зайцев одиноко проживал в принадлежащей ему однокомнатной квартирке в Ховрино, нигде не работал и, если верить соседям, злоупотреблял спиртным. Содержимым городских помоек он не интересовался, пустую стеклотару и прочий утиль не собирал, но какие-то деньги у него водились. Откуда они брались, никто не знал; Глеб предположил, что в данном случае речь могла идти о вульгарном шантаже. Возможно, Зайцев знал о своем бывшем шефе и компаньоне что-то такое, что тот предпочитал держать в секрете, и тянул из Вронского деньги. Тому это в конце концов надоело, и в один далеко не прекрасный день Зайцев непонятным образом очутился на пригородной железнодорожной платформе, откуда и сверзился прямиком под колеса проходившей мимо электрички. Если верить результатам вскрытия, был он при этом пьян, как сапожник, и это обстоятельство послужило единственным, хотя и не особенно убедительным, объяснением того, каким ветром его занесло на платформу дачного поселка, где ему было решительно нечего делать.
Глеб очень сомневался, что кто-то стал бы мстить
