— Милый, родной, любимый!
На всякий случай он быстро ощупал ее с ног до головы: нет ли аппаратуры, но Лиза восприняла это, как сигнал, хохоча, перевалилась на расселенную, смятую кровать.
— Ну иди ко мне скорее, родной мой!
— Где ты была, Лиза?
— Ой, даже не спрашивай… Любимый, какие же мы с тобой дураки!
— Почему?
— Вокруг столько замечательных, дивных людей, вот хоть наш доктор Захар Михайлович, который меня уволил, а мы с тобой… а мы с тобой… — Лиза давилась смехом, — все жуликов и бандитов ловим. Сережа, это же так глупо! Неужели не понимаешь?
Сергей Петрович покашлял в ладонь, отвернулся к окну, чтобы не тревожить девушку внимательным взглядом. Он думал: если это наркотики, то еще полбеды, а если что-то другое… Но что — другое?
— Лиза, у тебя ничего не болит?
— Что ты, Сереженька, мне так хорошо. А у тебя? У тебя все зажило? Все твои маленькие смешные ранки?
— Ты встречалась с Зенковичем?
— О да, я все сделала, как ты велел.
— Что-нибудь выяснила?
— Что я могла выяснить, Сереженька? Он такой несчастный и смешной. Его убили, а потом он опять воскрес. Знаешь, как это мучительно?
Лиза залилась радостными слезами, а Сергей Петрович, кряхтя, нагнулся, достал из тумбочки сигареты и закурил.
— Мы с ним, с Генечкой, оба ждем сигнала, — добавила Лиза сквозь слезы.
— Какого сигнала?
— Не знаю, любимый. Но я догадаюсь, когда просигналят. Почему ты не ложишься? Давай немножко поспим. У меня прямо глаза слипаются. А у тебя?
— Поспи пока одна. Я докурю и тоже лягу.
— Хорошо, любимый… — Лиза повернулась на правый бочок, подложила ладошку под щеку и через мгновение сладко засопела. С ее губ не сходила идиотская улыбка абсолютного удовлетворения.
Майор прикрыл ее ноги одеялом, немного полюбовался прекрасным спящим лицом молодой женщины, потом потихоньку покинул палату. Передвигаться ему было еще трудно, но он упорно, день за днем наращивал нагрузку и чувствовал себя, в общем-то, сносно для человека, в котором наделали сколько дырок. Доктора Чусового обнаружил в «ординаторской», где тот в одиночестве смотрел новости по телевизору и пил кофе.
— Садись, Сережа. Кофе хочешь?
— Пожалуй, чашечку выпью горяченького.
С любопытством проследил, как ловко доктор управился с чайником, сливками и порошком. Все, что бы ни делал этот человек, вызывало у майора восхищение. Доктор Чусовой являл собой блестящий образец ясного, осмысленного отношения к жизни, проявляющегося в любой мелочи. Такими же были генерал Самуилов и старинный друг Олег Гурко, пребывающий ныне в заграничной командировке. Они были совершенно разными людьми, возможно даже, если брать проблему шире, людьми из разных миров, но в личностях обоих присутствовал некий таинственный элемент высшего знания, спрятанного, увы, для Сергея Петровича за семью печатями. Он не взялся бы определить, в чем, собственно, заключалось это знание, даже в общих чертах. Но уж, конечно, не в количестве прочитанных книг. Доктору Чусовому было немного за пятьдесят, но Лихоманову-Литовцеву он представлялся мудрым старцем: и речи не было, чтобы он посмел обратиться к доктору на «ты», зато дружеское «Сережа» воспринимал с благодарностью, как незаслуженную ласку.
— Что с ней, доктор? — спросил он, дождавшись, пока Чусовой закончит кофейные манипуляции.
— А ты не понял?
— Я ничего подобного не видел. Какой-то новый наркотик?
— Она уснула?
— Да.
— Ее превратили в зомби, Сережа, — доктор смотрел на него с сочувствием. — Она теперь как управляемая ракета на орбите. Важно как можно скорее узнать, в чьих руках пульт. Иначе…
Майор почувствовал, как непривычно, ледяным комом сжалось его сердце.
— Договаривайте, Захар Михайлович.
— Что уж тут договаривать… Иначе она обречена.
— В каком смысле?
— В самом естественном. В смысле жизни и смерти. В ней тикает часовой механизм.
Кроме льда в сердце, Сергей Петрович ощутил вялость в руках и поспешно опустил чашку на блюдечко.
— Что же делать?
— Пока подержим ее в коме, на уколах… Тут нужен специалист не моего профиля, и к тому же, высочайшей пробы… Сережа, паниковать не стоит, но считаю своим долгом сказать: девочка попала в большую беду.
Прилив слабости сменился вспышкой раздражения, и майору стало легче. Сердце отпустило.
— Где можно найти таких специалистов?
— Думаю, следует немедленно проинформировать генерала. Если хочешь, я сам это сделаю.
— Доктор, она необыкновенный человек, она справится.
— Все мы под Богом, Сережа… Посиди здесь, я пойду распоряжусь…
Вернулся доктор быстрее, чем Сергей Петрович успел выкурить сигарету.
— Все в порядке. Она спит.
— У меня на постели?
— Нет, ее перенесли в реанимацию… Так что, будем звонить генералу?
Майор успел кое-что обдумать.
— Не так все просто. Я не знаю, что с ней сделали и зачем, но привели сюда на веревочке — это точно. Так что, Захар Михайлович, больница теперь под наблюдением. Возможно, и телефоны прослушиваются. С Лизой поработали серьезные люди, они не шутят.
— Им нужен ты?
— Говорю же, не знаю, — Сергей Петрович лукавил, у него были некоторые соображения. — Но зачем рисковать. Пошлем шифровку. У вас есть факс?
— Обижаешь, солдатик. Если скажу, чего у меня в больнице нет, тебе плохо станет.
Самуилов приехал под вечер, часов около десяти. Литовцев и мысли не допускал, что генерал способен на такое. Как говаривал классик: что ему Лиза? Второе: риск. Майор поделился в шифровке своими опасениями, правда скупо. Но — приехал! В сопровождении мрачного, средних лет господина, внешне и выражением лица похожего на профессионального бухгалтера, у которого в очередной раз не сошелся дебет с кредитом. Генерал сухо его представил: Землекопов Валентин Исаевич.
Литовцева они застали врасплох: лежа одетый на постели, он тянул пиво из жестянки — тут генерал и вошел без стука. Сразу оценил обстановку.
— Нарушение режима… Теперь понятно, почему у вас, майор, подчиненных зомбируют.
— Нервный срыв, — пояснил Сергей Петрович, изображая стойку «смирно» возле кровати.
Хмурый бухгалтер (в ту минуту Сергей Петрович еще не знал, что Землекопов — нейрохирург и психиатр с мировым именем) молча переминался за спиной генерала, как нелепый вопросительный знак.
— Давай, пожалуйста, без клоунады, майор, — Самуилов не злился, но и не радовался встрече, — Донесение сумбурное, со множеством неясностей. Доложи подробнее. Кстати, где сама Королькова?
— В реанимации. Вам разве доктор не сказал?
— Он на операции… Ну давай, мы тебя слушаем.
Доклад майора уместился в пять минут. По его предположению, вокруг Зенковича, знаменитого племянника, действует какая-то новая, солидная, с хорошим материальным обеспечением группировка, которая решительно отсекает всякий несанкционированный контакт с ним. Его случай и история с Корольковой — тому подтверждение, но не только это. Вся возня с похищением Попрыгунчика и его чудесным воскрешением из мертвых дурно пахнет. Он, майор, как известно, простой опер, вдобавок предприниматель и новый русский, не ему делать выводы, но все же хотелось бы знать, что это за теплая компания и какие цели она преследует.
— По-человечески поймите, Иван Романович, — сказал Литовцев, — мне Королькова почти что жена, а вы поглядите, что они с ней сделали. То смеется, то плачет, и разум — как у птички.
Самуилов в переживания сотрудника, естественно, вникать не стал, а задал еще два-три вопроса, на которые майор, как ни тужился, не сумел толково ответить. Ну как, к примеру, ответишь на вопрос, какое он имел право посылать Королькову на такое задание, не согласовав это со своим непосредственным начальством? Майор пытался крутить вола: дескать, не придал значения, рутинное поручение, хотел вызнать, кто его ножиком пырял, но звучало неубедительно. Самуилов сказал:
— Ты, Сергей Петрович, как-то быстро переродился, когда стал капиталистом. Но ведь мы твой «Русский транзит», учти, можем в два счета национализировать. Воровских шарашек у нас навалом, а вот хорошие защитники — все наперечет.
— Ради Бога, — сдерзил Литовцев. — Хоть сегодня напишу рапорт.
Самуилов взглянул на него исподлобья и промолчал. Зато вступил хмурый Землекопов:
— Иван Романович, может быть, нам лучше пройти к больной? Может быть, меня ваши другие дела не касаются?
— Касаются, — заметил генерал. — Разве не видишь, друже, это тоже твой пациент, не сегодня, так завтра.
В реанимации — отдельной палате со стеклянной дверью и со стеклами вместо двух стен, утыканной аппаратурой, как пасть акулы зубами, к ним присоединился доктор Чусовой, вернувшийся с операции. Лиза лежала на высокой кровати, к вискам подведены два крохотных датчика. Выражение лица умиротворенное, самодовольное. И во сне она счастливо улыбалась.
