демона. – Хорошо.
– Спасибо, отец, – кивнула та, тяжело дыша. Адреналин постепенно покидал тело, а с ним на Оливию навалилась жуткая усталость. Она бы упала, если бы не Регина, которая подбежала к ней и позволила опереться на себя. – Сраный ублюдок. Платье мне порвал.
– Не выражаться, девочка, – насупился Брутус и, подойдя к корчащемуся демону, коротко пробормотал отходную молитву и нажал на курок. Пуля моментально разнесла редитуму голову, и тело исчезло в шипящей вспышке. – Я к Эли за наградой, а вы здесь приберитесь. Негоже оставлять после себя срач.
– Да, отец, – кивнули девушки и, дождавшись, когда он уйдет, тихо рассмеялись.
– Кто знал, что моим первым будет редитум, – хмыкнула Оливия, вытирая нож и убирая его за голенище.
– Тебе еще повезло. Мне два абсора достались.
– Пф. Ты их разнесла на куски из автомата, а мне пришлось ножом добивать, – рассердилась Оливия. – Повезло ей, блядь.
– Перестань так сквернословить, – поморщилась Регина. – Отец этого жуть как не любит.
– Ага. Он еще не знает, что ты журналы с голыми мужиками полночи рассматриваешь, – ехидно бросила Оливия и ласково потрепала сестру по голове. – Не дуйся, сестренка. Я не со зла. Просто вымоталась.
– И чуть не погибла.
Оливия вздрогнула, когда Регина вдруг расплылась и исчезла, а свет померк. Она завороженно посмотрела в угол, где стоял отец Брутус. Когда он вышел на свет, девушка зажала рот рукой и, дрожа, покачала головой.
Брутус опирался на покореженную винтовку и правой рукой зажимал кровоточащую рану на животе. Его лицо было бледным, левый глаз вытек, и вместо него зияла жуткая дыра, а на губах застыла злобная усмешка. Он, хромая подошел ближе, и хрипло рассмеялся. – Спасла свою жизнь ценой моей жизни.
– Отец, я… – растерянно пробормотала Оливия, пятясь назад и качая головой, как заведенная. – Я не виновата. Это редитум. Он сошел с ума.
– Ты должна была не играться с ним, а убить. Но ты игралась. Ты всегда любила игры, дрянная девчонка, – прошипел он, с ненавистью смотря на искаженное страхом лицо Оливии. – И доигралась. Заставила его броситься на меня, чтобы получить больше времени.
– Нет. Он сам бросился на тебя. Ты крикнул и привлек его внимание. Но у тебя не было ножа, а винтовку он разгрыз в два счета, – воскликнула девушка.
– Нож был у тебя, а ты замешкалась. Дала ему шанс, и он вырвал мне кишки. Знаешь, как это больно, Оливия?
– Отец. Прости.
– Что мне твое раскаяние? – буркнул он, тяжело опускаясь на пол. – Вы – мои дочери. Моя надежда и гордость. И вы подвели меня.
– Прости, отец, – Оливия всхлипнула, а потом помотала головой, когда поняла, что сидит спиной к стене в каком-то темном помещении, а Брутус ласково гладит её по щеке. – Отец, где мы?
– Там, где и были, Оливия. В пустоте, – грустно ответил он. – Это мой дом до скончания времен.
– Я не хотела, отец, – всхлипнула монахиня, прижав руку Брутуса к щеке. – И дня не проходит, чтобы я не думала об этом. Снова и снова, как в замедленной съемке. Редитум бросается на меня, а ты прыгаешь между мной и ним. Прости, отец.
– Ты изводишь себя. Зачем? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – Это прошлое.
– Это моя вина. И будет моей виной всегда, – хрипло буркнула Оливия, пытаясь подняться с пола. Она удивленно охнула, когда ничего не получилось. – Я не могу встать, отец!
– Вина давит на тебя, девочка. А может… ты действительно виновата?
– Нет! – воскликнула та, а потом замолчала, смотря на бледное лицо Брутуса. – Отец. Ты улыбаешься?
– Что тебя удивляет? – ласково улыбнулся он и отпрянул, когда Оливия взяла с пола нож и угрожающе зашипела. – Что ты делаешь, девочка?! Немедленно опусти нож!
– Забери, – недобро усмехнулась Оливия. – Не можешь? Ты не Брутус. Он никогда не боялся, а ты боишься. Боишься этого ножа и боишься меня.
– Что ты несешь?!
– Истину, уродина ты тупорылая, – грубо выругалась монахиня и, размахнувшись, вбила нож в правый глаз. – Отец никогда не улыбался. Никогда…
*****
– Оливия! – Регина схватила Оливию за руку и потянула на себя. Монахиня упала на спину, а затем, повернувшись, уставилась на бледную тварь – помесь человека и какой-то рептилии, которая яростно шипела и держалась бледной лапой за правую сторону морды.
– Сука! Это Правитатис, – рявкнула Оливия, снимая со спины дробовик. – Хули вы ждете?
– Он присосался к тебе, – серьезно ответил Малит. – Мы ждали, пока ты не очнешься. Выбора не было.
– Точно, блядь. Связь разорвать может только жертва этого любителя искажений, – кивнула Оливия, поднимаясь на ноги и передергивая цевье. – Он искажает душу и играет на внутренней боли человека. Ладно. Сейчас я поиграю на его боли. Реальной.
– Ох, сестра, – поморщился Малит, когда Оливия четыре раза выстрелила в тварь.
– Понравилось, уебок? – прошипела монахиня, подходя ближе. Она вздохнула, прицелилась и, пробормотав молитву, снесла твари голову. – Отправляйся домой, сукин сын.
– Как ты? – тревожно спросила Регина. – Он мучил тебя обликом отца?
– Угу. Спалился на улыбке. Брутус никогда не улыбался, – кивнула Оливия, наблюдая за тем, как медленно исчезает растерзанное тело демона. – Черноглазый, этот выродок был в твоем списке?
– Да. Правитатис давно сеет смуту на земле. Я удивлен, почему он сидел в засаде, а не сбежал, когда мы только вошли.
– Это все сраный Барри виноват, – вздохнула монахиня, подходя к перепуганному одержимому. – Слышь, бздолов. Где твой босс сидит? И учти, моя блядская выдержка висит на соплях.
– Идите туда и найдете его, – буркнул ребенок, со страхом смотря на Оливию. Он указал рукой в глубину коридора и потупил глаза.
– Погоди. Это семнадцатый этаж? – удивилась монахиня. – Правитатис меня сюда утащил?
– Ты сама шла, когда он к тебе прицепился, – ответила Регина. – Мы могли лишь молча следовать и ждать момента, когда ты освободишься.
– Я думала, что все реально. Этот ублюдок проник в такие уголки, куда я и сама заходить боюсь.
– Достаточно одной ошибки, чтобы человек все понял.
– Ты не представляешь, Регина. Реальность зашкаливала. Я чувствовала боль… Я все чувствовала, – пробурчала Оливия. – Вам на пути больше никто не попадался?
– Абсоры, – буднично ответил Малит. – Мы отправили их домой.
– Странно это все. На кой ляд этому ебучему Барри устраивать такой цирк? И с чего демоны так перед ним лебезят? Слышь, пиздюк вредный, чем так Барри вас
