места, подбежал к женщине и принялся что-то говорить ей по-польски – горячо и сбивчиво. Да и не только говорить, но и еще трясти кулаками над головой женщины.
Выговорившись, Ян умолк и виноватым взглядом посмотрел на Мажарина и Мартынка.
– Могу перевести то, что я ей сказал, – предложил он.
– Не надо, – сказал Мажарин. – И без того все понятно. Я и сам мог бы сказать ей то же самое… Да только толку от этого немного.
– Что со мной будет? – спросила женщина, когда ее уводили.
– Передадим вас в руки польских властей, – ответил Мажарин. – Пускай они решают.
– У меня – дети, – повторила женщина. – Трое детей…
– В лагере тоже были дети, – сказал Мажарин. – Такие же, как и ваши.
Вторую женщину звали Мирослава Седлачек – во всяком случае, так она себя назвала. Она совсем не была похожа на первую задержанную – ни внешностью, ни манерой держаться. У нее было холеное лицо, такие же холеные руки и холодный, надменный взгляд. Похоже, она совсем не боялась тех, кто ее допрашивает, даже, может быть, презирала их.
– Ух ты, какая фря! – насмешливо произнес Мартынок. – Сколько же тебе лет, красавица?
– Двадцать семь, – неохотно ответила задержанная.
– И за что же тебя задержали? – спросил Семен.
– Вам лучше знать, – ответила Мирослава Седлачек. – А я не знаю.
– Так уж и не знаешь? – весело удивился Мартынок. – Ну, а все-таки? Если, допустим, хорошенько подумать и вспомнить?
– Вспомнить что? – спросила женщина, и в голосе ее чувствовалось презрение.
– Твои грехи, что же еще? – пожал плечами Мартынок.
– Я не понимаю, о чем вы говорите…
– Вот прямо-таки и не понимаешь? – широко улыбнулся Мартынок. – Ах ты, моя золотая и драгоценная!.. Не понимает она! Чем ты занималась в лагере? – улыбка моментально сошла с лица Мартынка, лицо его стало жестким. – Ну?
– В каком лагере? – пожала плечами Мирослава Седлачек.
– Детском концлагере «Белая ромашка», который здесь, неподалеку! – отчеканил Мартынок.
– Не понимаю я… Какой лагерь?
– Вот что, красотуля! – Мартынок оскалил зубы. – Нам тут валять дурака некогда. Мы люди серьезные и занятые. А потому у нас к тебе деловое предложение. Или ты отвечаешь на все наши вопросы, или мы прямо сейчас выводим тебя из этих стен и оставляем на главной площади одну, без охраны. Оповестив при этом местных жителей – что вот она, красавица, которая трудилась в детском концлагере «Белая ромашка»! Измывалась над несчастными детишками! И через пару минут от тебя останутся одни ремешки – уж поверь мне на слово! Потому что именно местные жители и назвали нам твое имя и сообщили о твоих подвигах. То есть, можно так считать, вынесли тебе приговор. Они и приведут этот приговор в исполнение. Может, попробуем провести такой милый экспериментик, а? Фу-х! – выдохнул Мартынок. – Я, понимаешь ли, даже притомился от такой длинной и темпераментной речи!
– Ну, так как же? – вступил в разговор Мажарин. – Будете отвечать на вопросы?
– Они меня заставили… – после паузы сказала задержанная. – Фашисты… Я медсестра. Они сказали, что для меня есть в лагере работа… И что если я не соглашусь, то меня саму поместят в лагерь. Что мне оставалось делать? Как бы вы поступили на моем месте?
– Я на своем месте, – сказал Мажарин. – Чем именно вы занимались в лагере?
– Я была ассистенткой, – опять-таки не сразу ответила женщина.
– Подробнее, – сказал Мажарин.
– Я ассистировала врачам.
– Чем занимались врачи?
– Они… они брали пробы у заключенных, – женщина явно не желала отвечать на вопросы, но похоже было, что угроза Мартнынка ее и вправду напугала.
– У детей? – уточнил Мажарин.
– Да.
– Что это за пробы? – спросил Мажарин.
– Вы медик? – глянула на него Мирослава Седлачек.
– Нет.
– Тогда мне будет сложно вам объяснить…
– Постарайтесь объяснить как можно проще.
– Пробы… – женщина помолчала. – Спинномозговая жидкость, спинной мозг и так далее…
– Для чего? – спросил Мажарин.
– Мне не объясняли, – ответила женщина. – Мое дело было ассистировать.
– Понятно. Это было опасно?
– Для кого? – спросила женщина.
– Для детей, – вмешался в разговор Мартынок. – Не для тебя же, красавица! И не для докторов в золотых пенсне! И не для Ирмы Ланг!
– Да, – помедлив, ответила задержанная.
– Подробнее, – сказал Мажарин. Было заметно, что он с трудом сдерживается, чтобы не сорваться. И это – Мажарин, всегда отличавшийся хладнокровием и невозмутимостью. А что уж было говорить о Мартынке и о Яне!
– После этого дети болели, – сказала женщина. – Многие умирали.
– Что делали с больными детьми? – спросил Мажарин.
– В двух километрах от лагеря есть кладбище… – ответила женщина.
– Понятно, – выдохнул Мажарин.
– Кто убивал больных детей? – спросил Мартынок.
– Кажется, охранники лагеря, – ответила женщина.
– Немцы? – уточнил Мартынок.
– Половина охранников состояла из немцев, а другая половина – из местных, – пояснила женщина. – Они и убивали. Местные… Немцы поручали эту работу им.
– Сейчас лагерь пуст, – сказал Мажарин. – Немцы сбежали. А дети?
– Детей они забрали с собой, – сказала женщина. – Немцы говорили: мы отступаем, а потому детей надо уберечь для последующих процедур. Где, мол, сейчас раздобудешь подопытный материал? Вот и увезли. Посадили ночью на грузовики и…
– Куда они уехали? – спросил Мажарин.
– Точно не знаю, – отвела глаза женщина.
– Неужели? – иронично спросил Мартынок. – Ну а если припомнить?
– Куда-то в Германию, – сказала женщина.
– А если еще точнее? – напористо спросил Мартынок.
– Есть такой городок – Штайне, – ответила задержанная. – Вроде туда и увезли.
– А говоришь не знаешь, – ухмыльнулся Мартынок. – Все-то ты знаешь, красотуля! Ну а ты-то сама отчего не отбыла в этот самый Штайне? Ведь, поди, звали?
– Звали, – кивнула задержанная. – Обещали золотые горы. Намекали, что в Германии никто долго не задержится, что всех нас уже ждут в какой-то заморской стране… Потому что уж очень ценные и перспективные у нас опыты.
– Лекарство от старости, – хмыкнул Мартынок. – Понятное дело… Ну и что же ты с ними не отбыла в ту благословенную заморскую державу транзитом через Германию?
На этот вопрос Мирослава Седлачек ничего не ответила. Мартынок хотел повторить вопрос, но передумал, потому что понял – все равно она на него не ответит. Да по большому счету такой ответ был для смершевцев и неважен. В конце концов, это было личное дело Мирославы Седлачек – отчего она не отбыла с немцами. Может, испугалась, может, ощутила нечто вроде запоздалого раскаяния. Некогда было смершевцам лезть в душу к этой женщине, да и не их это было дело. Любой человек всегда должен оставаться со своей душой один на один.
– Ну а куда подевались охранники? – спросил Мартынок. – Те, которые из местных? Я так думаю, что немцы их с собой не позвали?
– Не знаю, – ответила женщина. – Разбежались кто
