– Мы собирались все ему рассказать. Даже день наметили. Понимали, конечно, что без осложнений не обойтись. Бедняга Джоель, легко себе представить… Жена тебя покидает и уходит к твоему дяде, в годах к тому же… Но мы не успели. Джоель исчез. Этот жидовский психопат его похитил и, скорее всего, убил. Так же, как убил Ангелу.
Понтус Клингберг говорил сам с собой. Ей даже показалось, что он забыл про ее присутствие, пытался облечь в слова горе, выговориться, справиться с нестерпимой болью.
– Она очень страдала, когда Джоель исчез. Он словно бы вырос в ее глазах, стал ей интересен… она даже не хотела со мной встречаться… приехала в Юрхольмен, только чтобы объявить, что между нами все кончено, нашла этого Катца, который притворился, что хочет ей помочь…
Внезапно из носа у него потекла кровь. Несколько капель упали на грудь сорочки. Он прижал к лицу бумажную салфетку и зажал ноздри.
– Родовое проклятие, – сказал он, остановив кровь. – Проходит так же внезапно, как начинается.
Понтус резко подвинулся в кресле, и она рефлекторно отступила на шаг. Но он и не собирался вставать. Сел поудобнее и уставился на огонь.
– Тысяча девятьсот семидесятый год, – сказала она. – Кристофера похитили с вашим участием?
– Вы с ума сошли?
– Джоель рассказывал, что весь этот день за ними следили. Какой-то пьяный, на самом деле вовсе не пьяный, еще какие-то люди.
– У Джоеля всегда была живая фантазия.
– Густаву посылали какие-то загадочные предметы незадолго до похищения.
– И не только тогда. Все время. Мать Яна наложила на наш род проклятие… И это как бы входит в правила игры… такого рода послания. Чтобы поддерживать страх. Вы никогда не бывали в тех краях, вы даже представить не можете, насколько сильна эта вера. Фуку, вуду… страхи, воображаемые и настоящие, самовнушение…
Из носа опять хлынула кровь. Он тихо выругался и откинул голову, зажав ноздри салфеткой.
– Эти игрушки приходили с почтой… Марасса, Эрзули Фреда и как там их еще… эти вуду-божки… но они никакого отношения к похищению Кристофера не имели. Хотя отец-то был убежден, что имели. Его похитила женщина. Скорее всего, с педофильскими наклонностями, и, скорее всего, импульсивно. Шанс подвернулся. Мы с Яном никогда особенно близки не были, но после похищения все изменилось. Нанимали частных детективов… даже парней из военной разведки, кто хотел подзаработать немного. Полиция зашла в тупик… вернее, папа постарался, чтобы она зашла в тупик. Он панически боялся этих карибских баек. Незадолго до смерти брата мы получили информацию из Голландии – якобы эта женщина сразу продала Кристофера какой-то педофильской лиге. Те попользовались им и вскоре убили. И это доконало брата. Через девять лет они с женой поняли, что никакой надежды нет, – и покончили с жизнью.
Понтус Клингберг замолчал. Сидел, уставясь на огонь, и молчал.
Я ошиблась, подумала Эва. Все мои теории разлетелись в пух и прах. И ведь Сандра Дальстрём тоже не поняла, что случилось.
– И еще один вопрос… одна из дочерних компаний «Клингберг Алюминиум» перевела недавно пятьдесят миллионов крон на счет на Виргинских островах. Можете вы рассказать, что это значит?
Понтус Клингберг поднял глаза и посмотрел на нее внимательно. Взгляд его похолодел.
– Мне кажется, вы забыли представиться. Вы ведь из полиции, не так ли?
Их холла послышался какой-то шум. Она повернулась и увидела там… Данни Катца с пистолетом в руке. Человека, которого она не видела с детства.
А если все не так, как она думала… а если это и правда он, Данни Катц, похитил Джоеля и убил Ангелу?
Она повернулась к Клингбергу. У него опять началось носовое кровотечение, на этот раз сильное.
– Кто вы? – повторил он в нос, не отнимая салфетку от лица. – Я хочу знать, о чем идет речь.
Эва не ответила. Попятилась к выходу. Надо поскорее увезти отсюда Катца, пока он не натворил глупостей, о которых сам будет потом жалеть.
Часть третья
Эва присела на лавочку метрах в пятидесяти от игровой площадки. Арвида увидела сразу, будто у нее был встроен радар. Кепочка «Бликстен Маккуин», купленные Улой дорогие кроссовки. И джинсовая курточка, унаследованная от Лизы. Стоит немного в стороне от остальных, держит фрекен за руку. Маленькая фигурка на ярком солнце кажется очень хрупкой.
Что-то сказал, поднял голову и посмотрел на фрекен. Интересно, как это – стоять и разговаривать с кем-то вдвое выше тебя самого?
Сейчас ощущалось почти нереальным, что когда-то у них была семья, что она любила Улу и не могла даже представить себе жизнь с детьми, но без него…
Покосилась на конверт на коленях. По-военному лаконичное сообщение: он нанял адвоката, специалиста по семейным процессам. Хочет получить безусловное право на воспитание детей.
Полномасштабная война.
Первая по-настоящему летняя неделя. Весь город пропах сиренью. Люди возбуждены и радостны.
Может быть, позвонить домой и спросить, как там Данни? Послушать его голос, сказать что-то утешительное. Ей кажется, он теряет надежду…
Она спрятала Катца у себя. Сумасшествие, конечно, но что было делать?
Полиция все еще ищет его. Но пресса, по крайней мере, успокоилась. Все вытеснил предстоящий чемпионат Европы по футболу.
Единственный, кто знал, – Йорма. Он выписался из больницы. Слава богу, травма обошлась без последствий.
А она позвонила своему домашнему врачу. Перегрузка, усталость, депрессия. Сгорела на работе. Благородный доктор выписал больничный на неделю.
И что можно успеть сделать за неделю? Они даже не знают, с чего начать.
Никогда она не забудет эту сцену в усадьбе – Данни Катц, еле живой, мало что соображающий после пыток и лошадиной дозы наркотиков. Она не видела его почти тридцать лет, и все равно – узнала бы в толпе на расстоянии ста метров. Другой человек – и все равно тот же. И нет никаких сомнений – он прикончил бы Понтуса Клингберга, если бы не она. Убил бы невинного человека…
Медленно проехал грузовик, украшенный березовыми ветками. Молодые люди в кузове в белых фуражках кричат, обнимаются, целуются – выпуск гимназистов. Каждый год в это время. Мимо ее лавки пробежал голый по пояс джоггер. Людей в парке прибавилось, пришла еще одна детсадовская группа.
У киоска с мороженым стоят две женщины и разговаривают на языке жестов. Эва всегда восхищалась этим пространственным синтаксисом, красотой движений, драматизмом – вторая сигнальная система без языка, руки как орудие речи. Всегда восхищалась, а сейчас равнодушно посмотрела и отвела взгляд.
Достала мобильник – четыре пропущенных звонка от Даниельссона. Даже не пропущенных, а отклоненных нажатием кнопки. Зря, наверное, – могла бы узнать, не выплыли ли в следствии детали ее детской биографии. Вряд ли.
Глухонемые женщины купили мороженое и присели на лавку.
Она опять посмотрела на площадку – Арвид играл с каким-то малышом. Ее любимый мальчик.
Она вздрогнула – какой-то мужчина приближался к детской площадке с противоположной стороны. Куртка с поднятым капюшоном. Что-то держит в руке. Лица не видно.
И еще один. С другой стороны, где песочницы. В коричневой кожаной куртке, кепке и черных перчатках. Свернул и пошел к игрушечной крепости.
Сердце отчаянно забилось, но она не могла заставить себя встать, ее словно разбил паралич.
Рядом на траве бродили, поклевывая невидимые крошки, сизые голуби.
Человек в капюшоне прибавил шаг, теперь он был в каких-нибудь тридцати метрах от играющих детей. Арвид опять болтал с фрекен, та пожала плечами, он засмеялся и полез в карман брючек – хотел что-то показать.
Эва посмотрела в другую сторону – второй, в кепке, исчез, скрылся за сараем с инвентарем. Она резко повернулась, и голуби дружно взлетели, хлопая крыльями.
Человек в куртке с капюшоном был уже в десяти метрах от Арвида.
Ей показалось, она сейчас умрет. Вдруг незнакомец поднял руку и крикнул что-то – да так, что дети вздрогнули. И только сейчас она разглядела, что у него в руке. Пустой собачий поводок. И сразу же обнаружилась и собака. Бордер-колли – она рыскала между деревьями. Видимо, искала овец или прикидывала, кто из присутствующих мог бы их заменить. Тут же она увидела и второго – тот решительным шагом направился к террасе, где подавали кофе.
