Анатолий Чехов - Передаю цель...

Лейтенант Воронцов приказал проверить, нет ли у них холодного оружия, и начал было допрашивать нарушителей, но Кайманов остановил его.

— Товарищ лейтенант, прикажите солдатам охранять задержанных. А вас, — он обернулся к младшему лейтенанту Пинчуку, — прошу подойти со мной вон к тому роднику…

Когда все подошли, он спросил:

— Так сколько здесь было нарушителей, товарищи начальники?

— По всем данным — двое, — ответил Пинчук, — и оба в армейских сапогах.

— Что в сапогах, то верно, — согласился Кайманов, — а вот то, что только двое — этого я не говорил.

Некоторое время они внимательно рассматривали влажный песок у родника, изучая отпечатки армейских сапог. Те же отпечатки видны были на тропинке возле лужицы прозрачной воды, выбивающейся из-под камней.

На влажном песке Кайманов без труда отыскал след затыльника приклада одной винтовки. В полутора метрах от этого места увидел маленькое полукруглое углубление диаметром всего в две копейки — отпечаток рукоятки затвора второй винтовки. Но не эти отпечатки он здесь искал.

Вернувшись к самому роднику, Кайманов еще раз осмотрел всю площадку вокруг него и там, где была примята трава, собрал в бумажку белый пепел от дорогой папиросы.

Это уже была находка. Такой пепел бывает только от легкого табака. Запустив пальцы под травянистый кустик, Кайманов вытащил втиснутый в землю окурок с золотым ободком на мундштуке.

— Вот вам и третий, — с удовлетворением сказал он. — Срочно сообщите коменданту подполковнику Журбе. — Те двое, что по нас стреляли, наверняка таких папирос и в глаза не видели…

Самый тщательный осмотр всего пространства вокруг родника не дал больше никаких вещественных доказательств. Но Кайманов снова и снова, шаг за шагом, пядь за пядью исследовал камни и траву у самой лужицы прозрачной воды, песок, кусты шиповника, подступавшие к самой тропинке, взял в спичечный коробок земли с того места, где нашел окурок, у самой тропки, ведущей к роднику, сгреб в клочок газеты щепотку пыли. Присмотревшись к кусту шиповника, аккуратно срезал небольшую веточку вместе с шипами, тщательно завернул ее в носовой платок, затем в газету.

— Разрешите задать вопрос, товарищ майор, — наблюдая за ним, сказал младший лейтенант Пинчук. Он тоже внимательно обследовал с лупой в руках всю площадку вокруг родника. — Если не секрет, для чего вы срезали шиповник?

— Для гербария. Собираю листики-цветочки…

Может быть, ответ показался Пинчуку невежливым, но не мог же Кайманов выдавать за неопровержимые доказательства свои предположения, скорее догадки, основанные на едва заметных признаках. Он их скорее чувствовал, чем видел, эти признаки, одной лишь интуицией заподозрив возможность оставленного здесь кем-то даже не самого следа, а лишь тени следа. Правда, эта «тень», если предположение подтвердится, впоследствии сможет рассказать о многом…

Продолжая осмотр тропинки, Кайманов краем глаза заметил, как, привлекая внимание Воронцова, Пинчук сделал неопределенный жест, пожимая плечами, дескать, в следопыта играет старик, набивает себе цену.

«Цыплят по осени считают», — никак не показав, что заметил это движение Пинчука, подумал Кайманов. Он совершенно справедливо решил, что молодым всегда присуща некоторая самонадеянность и что к правильным выводам такие, как Пинчук, приходят обычно через свой собственный горький опыт.

— Теперь остается проверить, в каком направлении он выходил отсюда, — сказал Кайманов.

Вся группа вслед за ним некоторое время пробиралась между обломками скал по направлению к дороге, затем вышла на открытое пространство.

У куста верблюжьей колючки, на ровном, как стол такыре, Кайманов обнаружил в пыли след хромового сапога с явственно отпечатавшимися шляпками гвоздей на каблуках. Сапоги были по меньшей мере сорок четвертого — сорок пятого размера. Следы вели к дороге.

— Вот здесь, пожалуй, стоит задержаться и, если вам это нравится, сфотографировать след, — обращаясь к Пинчуку, сказал Кайманов.

Он быстро прошел к проселочной дороге, осмотрел пыльную обочину. Худшие предположения оправдались: неизвестный нарушитель сел в попутную машину и уехал. Успеют ли его перехватить на шоссе, ведущем в город? Поедет ли он туда?

— А теперь, лейтенант, — сказал Кайманов Воронцову, — давай команду срочно вести сюда задержанных.

Когда те, конвоируемые нарядом с соседней заставы, подошли, Кайманов спросил:

— Где третий, что с вами был?

От его внимания не ускользнуло, как быстро переглянулись нарушители. Старший, что с бородкой, вскинул голову, быстро заговорил:

— Был терьякеш. Короткий ватный халат на нем, старые чарыки. Курил терьяк…

— Куда пошел?

— В горы пошел. Говорил, родник Ак-Чишме…

— Я не о нем спрашиваю. Где тот, которого вы проводили сюда, до этого места? Высокий, сильный, в хромовых сапогах. Каблуки подбиты косячками: на одном косячке три гвоздика, на другом — четыре?

— Начальник, откуда взял? Не знаем такого!

Кайманов показал окурок с золотым ободком. С минуту длилось молчание. Наконец нарушитель, опустив глаза, едва выдавил из себя: — Если скажем, нас убьют, семьи вырежут…

— Вы уже сказали.

— Ай, начальник! Ничего мы не знаем! Был маленький терьякеш! Пошел родник Ак-Чишме! Никакие папиросы он не курил, терьяк курил.

— Маленький терьякеш уже на небесах у аллаха. Терьяк отравлен. Если вы тоже курили, скоро встретитесь…

Кайманов расчетливо нанес удар, чтобы проверить, какую реакцию вызовет это сообщение. Оба нарушителя с таким неподдельным ужасом глянули друг на друга, что сомнений не оставалось: с ними расправились так же, как с «маленьким терьякешем».

Кайманов вызвал по радио коменданта, доложил б задержании, передал свои соображения:

— Надо перекрыть все дороги и тропы к городу, выслать наряды на железнодорожный вокзал и в аэропорт. Имейте в виду: нарушитель высокого роста, физически очень сильный, крайне опасен своей решимостью. Одет в военную форму. Погоны и фуражка погранчастей. На ногах хромовые сапоги, каблуки подбиты косячками. На правом косячке — три гвоздика, на левом — четыре… И еще… Задержанные курили отравленный опий, направляем их в комендатуру, прошу немедленно вызвать врача.

— В каком направлении ушел тот, кого вы сопровождали? — обращаясь к нарушителям, спросил Кайманов.

Бородач рухнул на колени, поднял кверху лицо, воскликнул в отчаянии:

— Начальник! Я понимаю по-русски! Спаси нас! У нас семьи, маленькие дети! Мы правду скажем! Бай послал проводить через гулили большого господина. Здесь он шел. В этом месте нас оставил. Приказал стрелять, если на его след выйдут геок-папак. Сказал, если не будем стрелять, его люди убьют нас дома, вырежут жен и детей. Мы стреляли в воздух, в вас не стреляли!..

— Скажи, не попали, — поправил его Кайманов. — Как одет этот ваш господин?

— Ты все сказал правильно: в советском военном… На голове — зеленая фуражка. Китель. Погон — четыре звездочки. Хромовые сапоги, какие ваши офицеры носят. Всю дорогу мы своими сапогами, что нам бай дал, его следы топтали… Начальник! Маленькому терьякешуи нам он давал один и тот же терьяк! Вези, начальник, скорей к доктору!..

— Товарищ майор, у рации подполковник Журба, — лейтенант протянул Кайманову микротелефонную трубку.

Комендант сообщал о том, что поисковая группа выслана и что, тем не менее, сам он выезжает в район развилки дорог, где будет ждать Кайманов.

— Ефрейтор Демченко, отвезете задержанных в комендатуру, — приказал майор. — Мы трое, — он обернулся к Воронцову и Пинчуку, — в сопровождении наряда Семина следуем по направлению к аэропорту. Туда же выезжает и комендант подполковник Журба.

Демченко с задержанными и своим младшим наряда сели в одну машину, Кайманов и Воронцов с Пинчуком в сопровождении Семина и Гуляева — в другую.

Водитель, получив приказ майора «жать на всю железку», резво тронул с места, «газик», проковыляв некоторое время по проселочной дороге, выбрался на асфальт, помчался по шоссе.

Некоторое время все молчали.

— Не довезет ефрейтор до медпункта этих горе- проводников, — сказал Кайманов.

Пинчук и Воронцов не ответили, но видно было, думали о том же. Майор мог бы сказать, что неизвестный, отправивший с такой хладнокровной решимостью на тот свет трех человек, кроме всего прочего, оставляет в грунте следы не менее глубокие, чем сам Кайманов, а это значит — идет с грузом. Если же у него такой собственный вес, то их противник, учитывая скорость его передвижения по горам, — не человек, боевая машина. Задерживать такого будет чрезвычайно трудно…

Некоторое время все трое молча наблюдали, как, словно взлетная полоса, мчится навстречу дорога, как в свете начинающегося дня алеют на зеленых коврах по обе стороны шоссе тюльпаны и маки, покачиваются на ветру, белея гнездами, какие-то полевые цветы, спешащие покрасоваться, пока еще не набрало силу среднеазиатское солнце.