Кстати, когда мы отрабатывали приемы с моим приятелем, то нельзя было заметить хотя бы два совершенно одинаково исполненных движения. Собственно, высшая сущность айкидо в том и заключается, но моему приятелю, кроме чисто эстетического удовольствия от экспромтов и вариаций, надо еще тренировать учеников, которые платят ему за занятия. И наставничество за деньги отбирает у него абсолютное большинство времени. Шоу перед публикой мы устраиваем достаточно редко.
Так вот, на этот моего приятеля попытались «наехать», если использовать современную терминологию, распространенную в известных кругах. В том зале, где преподает он, занимаются еще каратисты и кикбоксеры. Парни, этот маховик завертевшие, давно поняли, что теперь избалованную публику танцами-ката в зал не заманишь, надо подавать товар лицом. И они товар подавали. Спарринги на каждом занятии проводили такие, что никаких видео боевиков не надо смотреть. Так вот, айкидо начинали заниматься с десяти вечера, а эти наследники Чака Норриса и Брюса Ли к десяти должны были закругляться. Но так уж получалось, что они постоянно «заигрывались».
Казалось бы, лучшего и желать не надо — три часа выделяют им в самое удобное вечернее время, зал просторный, айкидо, с его скрупулезным оттачиванием приемов и проблематичностью в смысле достижения скорого и заметного результата, явно не способно переманить к себе занимающихся, но... Это уж психологи в состоянии поместить людей, подобных Кочетову, шефу каратистов-кикбоксеров, в определенную клетку своей классификации. А по мне у него была карма пожирателя, захватчика, агрессора. Он явно вытеснял моего мягкого в обращении приятеля — хотя вовсе не слабохарактерного! — из зала. Беседы их на стыке смены групп носили практически всегда один и тот же характер — вызов со стороны Кочетова на поединок и вежливый отказ со стороны моего приятеля. Плюс неприкрытая реклама искусства мордобоя руками и ногами и столь же неприкрытое охаивание «этих шманцев» — характеристика, выданная Кочетовым айкидо.
Дело для моего приятеля осложнялось тем, что. Кочетов был настоящим бойцом, не из тех прохиндеев, которые еще несколько лет назад объявляли себя сэнсеями всех сэнсеев. Нет, этот худощавый, среднего роста, внешне не очень приметный мужчина в возрасте под тридцать в любой момент был готов «вправить мозги» всем желающим, невзирая на разницу в росте и весе. Я сам был свидетелем недавнего поединка Кочетова с одним из его лучших учеников, увешанным разными званиями, выезжавшим даже за рубеж и там успешно выступавшим. Ученик был выше учителя сантиметров на двадцать. К тому же двухметровый детина обладал неплохой «растяжкой», то есть, эластичностью мышц и подвижностью в суставах — ноги его так и реяли над головой Кочетова. Именно реяли, потому что попасть в голову ему ни разу не удавалось. Зато уж Кочетов попадал почти во всех случаях, когда ему того хотелось. Завершил он схватку эффектным прыжковым ударом, развернувшись в воздухе и поразив своего рослого воспитанника пяткой в грудь, отчего тот потерял равновесие и завалил стойки со штангой в углу, куда был раньше оттеснен настырным сэнсеем.
И вот я бросил вызов этой совершенной машине. Мне было достаточно понаблюдать за ним пару раз (а я наблюдал его спарринги как минимум трижды), чтобы составить полное представление о Кочетове как о специалисте. Прыгуч, резок, координирован, но реагирует только после действия противника, его выручает быстрая реакция. Работает короткими связками: либо два удара, либо блок плюс удар, либо ложный выпад плюс акцентированный удар. Типичный боксер. Однако Кочетов плохо бил по быстро движущейся мишени, это являлось главным его недостатком.
В тот раз я сказал ему:
— Слушай, что ты привязался к человеку. Неважно в конце концов, что за стиль, школу или даже вид борьбы ты представляешь. Вверху все сходится. Если человек близок к вершине, то не имеет значения, дзюдоист он, специалист по тайскому боксу или каратэ.
Я выделил слов «если близок к вершине» и, произнося их, посмотрел в глаза Кочетову. В ответ он сказал то, что должен был сказать:
—Философствовать все мастера.
—Почему же философствовать,— пожал я плечами,— могу и поработать с тобой пару минут.
—Почему так мало? — пощурился он.— На большее дыхалки не хватит?
—Будем считать, что так,— согласился я.
И мы вышли на татами. Покрытие в зале в самом деле можно было приравнять к матам из рисовой соломы — достаточно жесткое, но все же не голый пол.
Разумеется, Кочетов напал первым. Вернее, не напал, а имитировал нападение. Я ушел в сторону — именно в ту, в которую нужно было ему. И он нанес удар, который должен был нанести — в каратэ это называется маваши-гери, то есть, круговой удар ногой. Бил он, как обычно, быстро. Быстро для кого угодно: для своих учеников, для бойца его уровня, для обычного человека, который ни разу за свою жизнь серьезно не дрался, но только не для меня. Он нес ногу так долго, что я успел поразмыслить — естественно, в данное понятие я вкладываю свой смысл — над тем, что с этой ногой делать: захватить ее, блокировать, или... Я выбрал вариант «или», то есть, дождался, пока его ступня почти коснется моего левого виска, сделал молниеносный нырок, а левой рукой провел его ногу дальше по кругу. И он оказался спиной ко мне — как раз в тот момент, когда я приблизился вплотную к нему. Затем я схватил своего противника за воротник куртки и сильно потянул назад и вниз. Естественно, он упал, но упал, как падает хорошо тренированный человек — сгруппировавшись, согнув спину колесом, моментально придя после переворота на согнутые ноги и быстро выпрямившись.
Я не стал производить лишних действий, как то: догонять катившегося противника, изображать добивание или в самом деле пинать его ногой, но просто подождал, пока он снова станет лицом ко мне. Я мог бы сыграть в его игру, эффектно стрельнув круговым ударом ноги в его челюсть, у меня бы хорошо получилось. Но я не стал этого делать, а просто изобразил атаку правым прямым ударом руки ему в голову, намеренно подставив живот под ответный удар. Он «купился», как зеленый новичок. И в следующее мгновенье рухнул на пол, вскинув к светильникам на потолке грязно-белые ступни.
Когда он поднимался с пола, я сокрушенно покачал головой, словно со мной, а не с ним такой конфуз приключился. Он разъярился (несколько его учеников еще оставались в зале, и кроме того за боем наблюдали все айкидока) и ринулся на меня, атакуя довольно примитивной связкой: ногой в корпус, потом рукой в голову. Ни один из ударов не достиг цели потому что я оказался сбоку от Кочетова. А оказавшись там, я нанес хрестоматийный удар крюком в его незащищенное солнечное сплетение. Но исполнение удара было моим, короче говоря, нетривиальным. Он согнулся пополам, потом подогнулись его колени, потом мой противник лег на бок...
В чувство его привели не раньше, чем через минуту. Только в чувство, потому что он не мог ни дышать толком, ни тем более двигаться, просто сидел на пятках, тупо смотрел перед собой и со всхлипами втягивал воздух в легкие. Это был знаменитый — в данном определении нет ни тени иронии — Кочетов, побеждавший соперников в собственной стране и за ее пределами, где он и его ученики нещадно избивали изнеженных достатком, цивилизацией и комфортом европейцев.
В общем, после того случая мой приятель смог вовремя начинать тренировки. Кочетов оказался весьма понятливым. В данном случае я мог стопроцентно рассчитывать на этого накачанного быка, несмотря на его природную тупость. Все поступки подобных типов берут начало в инстинкте самосохранения, а он у них, как правило, переразвит...
Это место не имеет географической привязки на планете Земля. Если моему телу когда-либо будет суждено переместиться туда, в горы, где днем всегда ярко светит солнце, я не найду его — виденного столько раз, знакомого до валуна у тропинки, до каждого камня в кладке стен. Хотя обнаружу много похожего: врезанные в горы дзонги --массивные монастыри-крепости, храмы, вокруг которых трепещут на высоких жердях десятки узких, длинных флажков со словами молитв, а внутри установлены большие и малые молитвенные барабаны, монахов в бордовых и шафрановых тогах, чьи головы стрижены, и коричневые лица изборождены глубокими складками.
Но где-то все же существует то место, куда я попадаю не только в снах, но и в своих утренних и вечерних медитациях. Оно постепенно дополняется деталями, оттенками, восприятие его становится все более четким и ярким. Сравните это с проявлением цветной фотографии и вы получите приемлемую аналогию.
Там цветут ярко-голубые маки, я вижу их не менее отчетливо, чем цветы на столике в своей комнате. Иногда, когда солнце бросает на них косой луч при закате или восходе, они начинают играть ярким пурпуром. Воздух там чист, он настолько прозрачен, что видны горы в фантастическом отдалении, километров за двести. i
