—Вам лучше сейчас отправиться домой,— посоветовал я.
—Вы странный, необычный человек,— покачал головой Рындин.— Я всегда подозревал... Послушайте,— неожиданно тряхнул он седеющей нечёсаной копной,— поехали ко мне!
Нормальная реакция «поддавшего» человека, которому другой человек показался чем-то симпатичен — пригласить домой, потому как дома в подобных случаях всегда еще «остается».
Я прикинул ситуацию и согласился. Мы вышли на улицу, где я остановил «частника», Рындин заплетающимся языком назвал адрес. Оказалось, что он живет совсем недалеко от меня, только ближе к центру города. Когда приехали, он сразу потащил меня на кухню, извлек из шкафа непочатую бутылку коньяка.
— Может быть, не надо? — вовсе не из соображений дипломатии спросил я.
— Надо... как вас зовут? Ах, да, Коля... Надо, Коля! Послушайте, чего это вы работаете на Гладышева? Впрочем, сорри, вопрос бестактен и неуместен. Я же сам на него работал. Но теперь — все. Хватит горбиться, хватит своим мозгом питать его ненасытную утробу. Ох и живоглот! Знаете, я, вечный диссидент, начинаю жалеть, что гэкачеписты проиграли. Теперь такие, как Гладышев, рванут. Капитал, его препохабие, как выразился однажды эта дешевка Маяковский...
Тогда я пробыл у него недолго, не больше часа. Мне Рындин был малоинтересен, хотя я чувствовал, что отвязаться от него будет не просто, что он своим существованием как-то вплетен в мое существование — во всяком случае, на время... Месяца не прошло, как я вспомнил его. Да не просто вспомнил. В тот вечер я сидел в своей комнате перед раскрытой дверью на балкон, пытался опять полететь над бескрайней цепью заснеженных вершин, окунуться в золотисто-фиолетовое сияние. И мне почти удалось сделать это, как вдруг возникло видение: подъезд дома Рындина. И чувство сильной тревоги. Потом в моем сознании выстроился весь сегодняшний вечер, с четким соответствием каждой секунды определенному событию. Все начиналось с места и времени, в котором я находился сейчас — моя комната, балконная дверь, половина девятого. Я видел весь вечер, в деталях, но одновременно с вариациями типа: произойдет — не произойдет. И я выбрал вариант, при котором оказывался возле дома Рындина по улице Прямолинейной. Поэтому немедленно отправился к троллейбусной остановке — я чувствовал, что надо спешить.
Напротив этого дома был забор, отделявший двор от каких-то мастерских, У забора росли несколько кленов, дающих довольно густую тень. Отсюда, из-под фонарей, уж горевших, место под кленами казалось совершенно темным. Собравшись направиться в тень, я почувствовал там чье-то присутствие. Я уже знал, что Рындина поджидают, но теперь ощутил точно, откуда исходит угроза.
Я сделал вид, что ищу нужный подъезд, поэтому медленно прошел вдоль всего дома, приближаясь к подъездам и присматриваясь к табличкам с номерами квартир. Конечно же, мне нужен был четвертый подъезд, крайний. Потому что трое парней расположились в тени напротив второго подъезда. Да, от них исходило самое настоящее силовое поле угрозы. Постояв несколько минут в крайнем подъезде, я вышел из него и направился дальше, под арку дома, расположенного перпендикулярно дому Рындина.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять эти трое появились в конусе света, отбрасываемого фонарем. С противоположной от меня стороны к ним приближался мужчина. Они дожидались его? Ответом на мой вопрос стало падание подошедшего. Один из троих сделал подсечку — профессионально, но в то же время так, что стороннему наблюдателю могло показаться, будто он просто камешек отбросил со своего пути. Я не был сторонним наблюдателем и мне ничего не показалось. Я уже мчался, узнав в упавшем Рындина.
Один из троих, стоявший спиной ко мне, ударил его ногой. В следующее мгновенье я ударил его ребром ладони в то место, где шея соединяется с черепом, то есть по воображаемой линии, соединяющей мочки ушей. Удар, наносимый сюда, не влечет перелом шейных позвонков (последнее случается, если ударить сантиметра на два-три пониже), зато гарантирует потерю сознания как минимум на полминуты и сотрясение мозга средней тяжести. Этот боец исключением из правил не был, он рухнул на асфальт, как тюк мокрого белья.
Оставшиеся двое, надо отдать им должное, очень быстро сориентировались в изменившейся обстановке, а то, что их товарищ всерьез и надолго выключен из борьбы, их не смутило. Ребята были молодые, подвижные, скопом — если о двоих так можно сказать — не перли, а рассредоточились по обе стороны от меня, делая ложные выпады и замахи.
И мне, и им мешал восставший из праха Рындин, который бестолково прыгал, тыча кулаками в пространство — его обидчики успевали уворачиваться еще до того, как он успевал замахнуться. Рындина-то я и использовал, как прикрытие. Улучив момент, когда он бросился на одного из парней, а тот, схватив нападавшего за ворот куртки, просто шваркнул его об асфальт, я перепрыгнул через катившегося литератора и, сделав в воздухе разножку, залепил подъемом стопы в ухо молодому профессионалу, отчего тот прошелестел по твердой поверхности асфальта, словно сухой лист, гонимый осенним ветром.
Его напарник дрогнул, я это ощущал. На его месте я задал бы стрекача, чтобы выйти из боя с меньшими потерями. Он же предпочел сражаться, хотя и без прежнего напора. Я прыгнул в его направлении и, развернувшись в воздухе вокруг собственной оси, шарахнул его ногой по шее и ключице с такой силой, что у меня даже стопа заныла. Тут уж и третий террорист искушать судьбу не стал. После кувырка назад, который по законам физики он просто обязан был совершить после моего удара, молодой человек улепетнул достаточно быстрым спортивным шагом. Он мог, наверное, развить и большую скорость, но мой удар ощутимо нарушил его координацию.
Оставленные им соратники опасности больше не представляли, хотя Рындин и пытался догнать одного из них, того, что пал первым от удара по затылку. Я остановил его, тем более, что двое-трое про¬хожих уже наблюдали за нами с улицы, а еще несколько жильцов с балконов.
—Оставьте их в покое,— посоветовал я.— Инцидент исчерпан, они никогда вас уже не тронут, честное слово, я за них ручаюсь.
—Вы-то как здесь оказались? — проворчал Рындин.
—Да уж оказался...
—Эк вы лихо с ними разделались. Умеет Гладышев кадры подбирать.
—Не совсем,— возразил я.— Умелый подбор, кроме профессионализма, должен гарантировать еще и личную преданность.
—Не тривиально вы мыслите...— он внимательно взглянул на меня.
—Опять вас удивляет переразвитый для моих занятий мыслительный аппарат. В функции «гориллы» думать не входит — вы об этом сейчас подумали?
—Ничего я не подумал,— ворчливо возразил он.— Идемте лучше ко мне, а то торчим здесь, как...— Он не нашел подходящего сравнения, заменив его каким-то неопределенным жестом.— Идемте,— повторил Рындин, легонько подталкивая меня в спину ладонью.
—Мои сейчас в отпуске, в отъезде, посему я, как всякий соломенный вдовец и к тому же представитель богемы не мог не превратить свою квартиру в нечто среднее между свинарником и берлогой,— мрачно предупредил меня Рындин. Он был очень озабочен чем-то и абсолютно трезв.
—Кофе, немного коньяка и вот это черствое творение кулинарного искусства, которое когда-то называлось пряником — предложил мне Рындин.
—Вы не на шутку разозлили Гладышева, раз он решился на такие действия, кивнув в ответ на его предложение, сказал я. Он удивленно обернулся от плиты, держа в руке горящую спичку и забыв о ней до тех пор, пока не обжег пальцы.
—Вы связываете эти события с ним? — какая-то надежда на отрицательный ответ слышалась в его вопросе.
—А вы?
—Закономерное, конечно, предположение...— начал он.
—Никакое это не предположение.
—Тогда что? У вас есть какие-то сведения?
—Сведения есть у вас. А я, можно сказать, случайно оказался в нужном месте в нужный момент. Гладышев настроен в отношении вас весьма решительно. Ведь обычно он предпочитает уклоняться от скандала.
—Да, задумчиво глядя на крышку кофейника, произнес Рындин.— А если скандал и случается, то он делает вид, что ничего не произошло. Последите за кофе, я вам сейчас кое-что принесу.
Вернулся он быстро, держа в руках несколько листков машинописного текста.— Вот,— сказал Рындин.— Этот материал уже в типографии. Сейчас, в данную минуту, может быть, набирается. Газета «Город» вам на глаза попадалась? Тираж порядочный — сто тысяч, сейчас это большая редкость. Ее главный редактор Гусев — мой давний знакомый. Порядочный мерзавец, конечно, но нос по ветру держать умеет. И эту статью взялся печатать из-за ее «жарености». Теперь модно изобличать «бывших», искать «деньги партии». А тут все присутствует.
Он подал листки мне. Если отбросить риторику и достаточную дозу демогогии, статья содержала материал поистине взрывной, даже по теперешним временам, когда мало чему приходилось удивляться. В ней шаг за шагом описывалась история создания фирмы «Оникс», рассказывалось о таких злоупотреблениях, которые, появись эта статья лет пять назад, наверняка имели бы следствием для ее героев несколько статей УК. Но я понимал и то, что раньше появление подобного материала санкционировалось высокими инстанциями и представляло собой один из последних пунктов плана по низвержению, по подготовке карьерной и гражданской гибели. А теперь газетные и журнальные публикации прежнего веса не имели.
