Услышав прозвучавшее имя, Михаил невольно вздрогнул. Он вспомнил, что Викулов при первой же встрече уверенно назвал девочку по имени. Начальник службы безопасности знал Дину! Говорит, что она похожа на Альбину. Кто это? И что за старую историю он упоминает? Почему несовершеннолетнюю надо срочно упечь в психушку, да еще и навсегда? Эти вопросы терзали душу законопослушного Давыдова. От них веяло неприятным душком.
«А если Дина говорит правду? Допустим, девочка каким-то образом предчувствовала появление огня и убежала от страха. Тогда её вины в пожаре нет. Растерянная, она упорно пыталась доказать свою способность к предвидению. Факты заставляют задуматься. А он поймал её и сам отдал на откуп безжалостному вояке. Нет, так не пойдет. Прежде, чем отправлять человека в психушку, надо во всем разобраться. К черту солдафона Викулова!»
Михаил не стал ломиться к начальнику, а направился к двери, за которой томилась Дина. Квадратная фигура охранника в синей форме перегородила проход — того самого, который упустил подростка на улице.
— Куда? — набычился охранник.
— Мне надо Дину расспросить.
— Не велено! — Сотрудник, допустивший оплошность при поимке, на сей раз был непреклонен.
Давыдов заглянул в комнату через плечо служаки. Неприбранные осколки разбитого стекла, монитор, лежащий на столе… Девочки на прежнем месте не оказалось.
— Где она? Где Дина?
— Я здесь, — раздался звонкий голос из-за перегородки. — Меня к стулу привязали.
— Пусти! — потребовал Давыдов. — Я только переговорю с ней.
— Нельзя! — стоял на своем охранник.
— Дай пройти. Я думаю, она не поджигала пиротехнику. — Давыдов дерзко оттеснил охранника внутрь.
Тот вскипел:
— Да пошел ты! — и с силой оттолкнул настырного айтишника.
Давыдов на ногах устоял и пасовать перед грубой силой не собирался. Два сотрудника уважаемой компании, в миг превратившиеся в противников, насупившись, смотрели друг на друга.
— Осторожно! Сзади! — выкрикнула Дина. Она сумела выкатиться на роликовом кресле из-за перегородки.
Михаил мельком обернулся. Никого. Бритый тем временем отпихнул кресло с девочкой в глубь помещения.
— Не трогай ее! — предупредил Михаил.
— Иди отсюда!
Завязалась борьба. Подтянутый тридцатитрехлетний Давыдов был отнюдь не слабее молодого бритого качка. Но порезанная ладонь то и дело напоминала о себе острой болью. Двое не на шутку сцепившихся мужиков толкались в узкой комнате, задевали столы, опрокидывали стулья. Под ногами хрустели осколки стекол и канцелярских принадлежностей. Охранник теснил непрошеного гостя, но Михаил изловчился, сделал подсечку и придавил рухнувшего противника к столу. Тот хрипел и таращился по сторонам, пытаясь зацепить рукой что-нибудь тяжелое.
Михаил заметил на столе кривой саблеобразный осколок, о который поранил руку. Пальцы бритоголового уже тянулись к нему. Желая отпихнуть опасный предмет, Михаил освободил левую руку и ослабил хватку. Он уже было дотронулся до осколка, собираясь столкнуть его на пол, как почувствовал сзади чье-то присутствие.
Повернуться он не успел. Некая сила сдавила ему в двух точках окаменевшую шею. Разом перехватило дыхание, взгляд затуманился, а подбородок безвольно клюнул в грудь охранника…
Очнулся Давыдов, лежа на безвольном теле поверженного противника. Ему показалось, что он потерял контроль над собой всего на секунду. Но странное дело, охранник уже не сопротивлялся.
Михаил разлепил тяжелые веки. Шея слегка саднила. Он приподнялся, мутным взором заметил длинный разрез на горле охранника, и в страхе отшатнулся, с трудом сдерживая рвотный позыв. Из перебинтованной руки вывалился кривой окровавленный осколок, похожий на изогнутый нож, и разлетелся на несколько крупных кусков. На одном из них четко пропечатались пальцы Михаила.
Страшная догадка пронзила сердце. Он, подчинявший свою жизнь строгим правилам, ни разу не опоздавший на работу, сегодня совершил ужасное преступление. «Я зарезал человека!» Ноги подкосились. Давыдов малодушно осел на пол.
…Шестилетняя перепуганная Дина прячется за новогодней елкой. В нос тычется стеклянный снеговичок. Она сама его вешала два дня назад вместе с мамой. Снеговичок улыбается. Он в шубке и шапке, ему весело и не холодно. А Дине страшно, и всё сильнее мерзнут в снегу босые ноги.
Из горящего дома выскакивают два жутких человека. Один из них, длиннорукий с приплюснутым носом, замечает ее следы, смотрит на елку. Сердце девочки останавливается от ужаса. Шумит огонь, в сполохах пламени она хорошо видит его лицо. Томительно тянутся секунды.
Злой человек убегает. Девочке хочется кричать, но тогда опасные люди услышат ее и вернутся, и она лишь жалобно скулит. А мамы с папой до сих пор нет! Они внутри горящего дома и не пытаются из него вырваться! Дина не выдерживает и с воплем бросается к пылающим стенам: «Мааама! Пааапа!» Она швыряет в огонь снег, но жар такой, что под ногами уже чавкает вода и рвутся ракеты…
Появляются перепуганные соседи. Они кричат, суетятся, пытаются тушить. Но вскоре понимают, что усилия бесполезны, отступают и смотрят, как догорает дерево красивого двухэтажного дома.
«Где мама и папа? Я хочу к маме!» — беспомощно дергает всех раздетая девочка. Люди молчат. Некоторые отводят глаза. Кто-то пытается увести Дину. Она вырывается, но ее держат крепко. Дина ощущает на себе укоризненные взгляды и слышит желчный шепот:
— Она всегда была ненормальной. Сумасшедшая.
— Игралась петардами и подожгла.
— Да. Я видел, началось всё с салютов. Первой загорелась детская.
— Я всегда говорила им, что девчонку надо лечить.
Дина кусает чью-то руку, вырывается и убегает. Ей страшно быть рядом с озлобленными людьми.
— Ловите ее!
— Другие дома подожжет!
Тяжелое дыхание за спиной, Дину нагоняют и валят в снег. Рот и ноздри забиваются холодными льдинками. Щеки колет разбитая ледяная корка.
Машина с красным крестом увозит промокшую Дину. Ей так и не дали теплой одежды. Замерзшие детские пальчики сжимают соскочившую с волос мамину заколку…
Она в маленьком кабинете. Веет сквозняком, но здесь теплее, чем на морозе. Ее осматривает хмурый небритый врач. Когда он задает вкрадчивые вопросы, пахнет водкой. Дина молчит. Ей дают какие-то предметы, просят что-то проделать с ними. Но в комнатке тесно, руки дрожат, у нее ничего не получается. Врач что-то пишет, и Дину уводит санитар. От него тоже пахнет водкой, но еще сильнее — чесноком.
Она оказывается в комнате с железными кроватями и двойными решетками на окнах. Здесь запах еще хуже, чем изо рта санитара. С Дины срывают родную пижаму, взамен швыряют что-то серое и неудобное. Ей всё равно. Она валится на кровать. Острая игла вонзается в попу. Охватывает жар. Ей грезится, что она внутри горящего дома…
— Давыдов, сейчас тебя обвинят в убийстве. Как меня в поджоге.
Михаил медленно поднимает глаза. Дина, привязанная к офисному креслу, выкатилась из-за перегородки и смотрит на него. Серые глаза полны сочувствия.
— Надо что-то делать, — с укором говорит взрослому мужчине хрупкая девочка.
«Надо что-то делать», — мысленно соглашается он. Его гложет болезненное ощущение чего-то непоправимого, перечеркивающего прежнюю размеренную жизнь. Глаза отказываются смотреть на неподвижного человека с окровавленной шеей, с которым он только что боролся.
Распахивается дверь. На пороге возвышается командир охранников Анатолий Бойко. Накачанные ноги, мощный торс, угрюмая физиономия. Стандартный бейджик на широкой груди выглядит маленьким, как княжество Монако на карте Европы. Круглые глазки шарят по комнате, оценивают картину. Губы перекашиваются.
— Убил! — сипит он. — Ты зарезал Лёху Бритого!
— Это не я. Мы только боролись. Я не убивал его, не убивал, — оправдывается Михаил и ловит себя на мысли, что совсем недавно сам слышал подобный лепет от растерянной девочки.
— Ну, погоди! — угрожает Бойко знаменитой фразой Волка из одноименного мультфильма. Только улыбаться от этих слов совсем не хочется. — Я сейчас ребят позову. Уж мы тебя…
Давыдов отступает. Хлопает дверь. Топот тяжелых ботинок говорит о том, что обещанные ребята скоро получат нужную информацию. И тогда… Если огромному Бойко своих сил показалось мало, трудно представить, что будет тогда.
Михаил поднимается. Девочка права, надо что-то делать, времени очень мало.
— Как это произошло? — с надеждой обращается он к Дине.
Сейчас она подтвердит его невиновность, и он вновь превратится в законопослушного офисного клерка с привычным распорядком: сон, работа, блуждание по Интернету, сон.
— Ты с ним дрался. Из-за меня.
— Ты видела, как я стеклом?.. — язык не поворачивается выговорить об убийстве.
