Мы стремительно переходим на «ты» и непринужденно говорим на самые разные темы. Отныне даже толстопузый кавказец – владелец рынка – посматривает на меня уважительно и с опаской.
– Расскажи о себе поподробнее, – осторожно просит Станислав.
– О чем?
– Где угораздило потерять палец.
– А, ты про это, – показываю искалеченную ладонь. – Давняя и долгая история.
– А куда торопиться? Кабак закрывается в три ночи – времени целая прорва, да и деньги на выпивку имеются.
– Что-то я перебрал сегодня с выпивкой, – трогаю левую сторону груди и поднимаю рюмку: – За здоровье раненых, за свободу пленных и за красивых женщин! Ладно, слушай…
* * *
– В первом бою я тоже чуть не наложил в штаны от страха – это случалось со многими. Потом к опасности привыкаешь, как привыкаешь лишать жизни других. Поначалу думаешь: неужели смогу убить человека? А потом понимаешь: либо ты, либо тебя. Третьего не дано, – заканчиваю долгий рассказ и, не дожидаясь собеседника, опрокидываю в рот очередную рюмку.
Рассказ выходит обстоятельный: от момента поступления в Рязанское десантное и до выписки из госпиталя после сильнейшей контузии с ранением, в результате которого я потерял часть ладони, а потом был уволен из Вооруженных сил. Изредка я замолкал, отворачивался и печально смотрел куда-то сквозь стены, в бесконечное пространство. Вспоминал молодость, товарищей… Ведь какими бы тяжелыми ни сложились те давние годы, а все равно они были самыми лучшими в жизни.
– Детей, значит, нет? – напоминает о себе Барков.
– Нет. Поначалу страсть как хотели, а сейчас… Может и к лучшему, что не родили.
– Понимаю. Значит, нормальную работу не нашел из-за отсутствия пальца?
Я молча беру в покалеченную ладонь блестящий столовый нож и кручу им так, как оркестровый ударник крутит барабанную палочку. Вращение получается настолько быстрым, что вместо ножа над столом сияет сплошной диск.
– Ого! – вскидывает брови знакомец.
– После госпиталя я год разрабатывал ладонь. Даже комплекс специальных упражнений придумал. Рука восстановилась и работает лучше прежней. Так что дело не в ней.
– Это тоже память о Чечне? – кивает Станислав на шрам.
– О ней.
На эстраде меняется состав – вместо современной группы выходят трое: пианист, скрипач и певица. После первого же исполнения старинного романса камерное трио срывает бурю оваций…
Барков вдруг придвигается ближе, наклоняет голову с густой шевелюрой и щурит левый глаз. Голос его делается хрипловато-резким:
– Послушай, Аркадий… ты не хотел бы принять участие в одной операции?
– В какой?
– Ничего особенного с точки зрения твоей бывшей профессии. И, поверь, ничего криминального – акция разрабатывалась в аппарате ФСБ.
– Странно… А почему «контора» не поручит ее выполнение своему спецназу? Помнится, ребята там служили неслабые.
– Я объясню и суть, и мельчайшие детали, но вначале мне нужно получить от тебя принципиальное согласие.
Я прилично пьян, однако даже это не мешает включить максимальную осторожность – слишком много набил шишек за последние годы, чтобы доверять первому встречному и очертя голову бросаться в очередную авантюру. Потому с ответом не тороплюсь.
– Тебе же нужны деньги, не так ли? На лечение жены, на приличную квартиру, которую ты, безусловно, заслужил. На нормальную жизнь, в конце концов, – гнет свою линию Станислав. – Я всего лишь предлагаю исправить несправедливое отношение сволочных и бездушных чиновников.
Я молчу и мучительно гадаю: «А не ошибся ли я? Может быть, предвещавшая большую удачу интуиция указывала не на молодцов, вскрывших банкомат, а на встречу с этим человеком? Не упустить бы по-настоящему фартовый миг! Надо бы потянуть время: взять передышку, протрезветь и обмозговать ситуацию посвежевшей башкой».
– А сумму, поверь, ты получишь астрономическую! Этой суммы с лихвой хватит на лечение позвоночника твоей жене в самой дорогостоящей европейской клинике. И еще останется на покупку квартиры с машиной…
– Да, деньги нужны. Очень нужны! Но мне необходимо подумать. Не прогулку же за грибами предлагаешь.
– Нет, не прогулку. Но ты ведь и до сего дня находил средства не в лесу, верно? Если не ошибаюсь, закон тебе приходилось нарушать частенько.
При этом он пристально посмотрел мне в глаза. Я тянусь к пачке сигарет, закуриваю… И, выдыхая табачный дым, зло цежу:
– А ты сумел бы прокормить больную жену и престарелую мать на пенсию в триста баксов? Только прокормить! Я уж не говорю о лечении.
– Не заводись – я ж не осуждаю, – лезет Барков в карман пиджака. Достав из бумажника визитку, кидает на стол: – Держи. Но ты уж извини – времени на размышление много не дам. Если в течение суток надумаешь – позвони. Я жду.
Краснодарский край, Новороссийск
14–15 июля
Весь последующий день я промучился похмельем – водки накануне и в самом деле было выпито многовато.
Поднявшись с постели к полудню, опустошил припасенную баночку пива. Не помогло. Четверть часа постоял под холодным душем – окончательно проснулся, но голова продолжала трещать по швам. Гремя на кухне кастрюлями, мать напряженно молчала. И, дабы избежать ее косых взглядов, вызванных поздним явлением в непотребном виде, я решаю выбраться из дома.
Проглотив пару таблеток аспирина, направляюсь в клинику, где уже пару дней на очередном обследовании находится Ира. Это обследование ей назначили несколько месяцев назад, однако денег до недавнего времени попросту не было.
Добравшись до клиники, отгороженной от бойкой улицы чугунным забором и широкой каштановой аллеей, ныряю в калитку. Отыскав нужное окно в первом этаже, стучу. Ходила Ирина медленно – каждое движение причиняло боль. Появившись в проеме через минуту, приветливо улыбнулась и махнула рукой в сторону входа…
– Здравствуй, солнышко, – обнимаю в коридоре жену. – Извини, я сегодня налегке.
– Ничего страшного. У меня остались и фрукты, и молочные продукты, – опирается она на мое плечо. – Как у тебя дела? Что-то ты неважно выглядишь.
Честно признаюсь:
– Водки вчера выпил – расслабился немного.
– Ну и правильно. Чего сердце-то напрягать – и так весь на нервах. Давай сегодня здесь посидим – в холле…
Помогаю Ирине сесть в кресло, устраиваюсь рядом и украдкой вглядываюсь в бледное лицо жены.
Она точно подмечала любое изменение в моем настроении или состоянии здоровья, но сама при этом едва сдерживала стоны при малейшем неловком или резком движении. Способность ходить она не потеряла только благодаря нашим изнурительным и долгим занятиям: дважды в день (утром и вечером) я массировал ее ноги, помогал делать пассивные упражнения. Кроме того, по мере возможности доставал и изучал специальную литературу о травмах спинного мозга. И, вероятно, к сегодняшнему дню знал о стволовых клетках и о последних достижениях медицины в этой области не меньше местного невролога. Месяц назад наткнулся в одной из газет на рекламу московской клиники профессора Андрея Брюховецкого – тот творил чудеса и ставил на ноги безнадежных. Однако расценки на услуги оказались заоблачными.
– Что с обследованием?
Глядя в окно на буйно цветущую зелень, Ирина отрешенно шепчет:
– Знаешь, чем отличается тетраплегик от параплегика?
– В общих чертах.
– Параплегик парализован ниже пояса. А тетраплегик – полностью…
Легонько сжимаю ее ладонь и повторяю вопрос:
– Что говорят врачи?
– Ничего нового. Сомневаются, думают, ждут… Сегодня я случайно услышала разговор в ординаторской. Один из врачей сказал, что из четырех градаций, на которые классифицируются подобные случаи, мне уготована последняя. И что через несколько недель мой спинной мозг уже не будет функционировать, не сможет управлять ни одной конечностью. То есть, очень скоро проснувшись таким же солнечным утром, сама я не поднимусь с постели…
Осторожно обнимаю ее, целую в щеку.
– Этого никогда не будет. Я что-нибудь придумаю. Я обязательно раздобуду денег, и тебя прооперируют…
Последние фразы, сказанные Ириной, долго не выходят из моей головы. Она постоянно мерещится сидящей в инвалидной коляске: и пока я наедине разговариваю с доктором, и пока иду пешком из клиники, и когда взволнованно хожу по крохотной квартирке…
Врач передал мне ксерокопию заключения, перечень показаний для нейрохирургического вмешательства, два экземпляра типового договора с уже внесенными фамилиями и общим счетом за медицинские услуги. Сумма набежала внушительная, но, по словам доктора, без операции рассчитывать на выздоровление Ирины бессмысленно.
Поздно ночью я просыпаюсь, будто от резкого толчка. Несколько секунд бешено вращаю глазами, пытаясь сообразить, где нахожусь и который час. Придя в себя, нащупываю ступнями тапочки.
