–А?
Шофёр, чего-то шаривший рукой под брызговиком, обернулся.
– Можно инструменты грузить уже?
– Можно, почему нет?
– Тогда давайте. Все вместе.
В корму автобуса через заднюю дверь начали затаскивать носилки, жестяные короба для керамзита и остальную мелочь типа шпателей и деревянных затирок. Последней вглубь полетела плотная пачка новеньких строительных рукавиц – мастер расщедрился напоследок. Плюс каждый вместе с комбезом тащил в рюкзаке ещё и свои бэ-у, лишними они никогда не бывают.
– Колян!
Обернувшись, Николай увидел, что ему машут из окна штабного домика.
– Чего ты стоишь? Мы тебя ждём!
Закинув в автобус свой собственный рюкзак, отличающийся от остальных пришитой на верхний клапан красно-жёлтой эмблемой ЛСО, он направился к штабу, размышляя над тем, что хорошего ему могут там сказать. Ждут они, видите ли. Если бы нужен был, так десять минут назад позвали бы.
Зайдя и прикрыв за собой дверь, он обнаружил, что штабисты с Усой уже употребляют аперитив – по четверти пластикового стаканчика. Натощак, да ещё при такой жаре, больше не влезало бы, наверное, даже в самые тренированные организмы.
– Наливаем бригадиру, наливаем!
Усам всё так же балагурил, видать характер такой.
– Да он не пьёт.
– Как не пьёт? Пьёт! Нехорошо!
– Не пью, – угрюмо сказал Николай, стараясь не морщиться совсем уж открыто. Пить такую дрянь на такой жаре не хотелось даже из вежливости. – Невкусно.
– Невкусно! – Захохотал Усам. – Во даёт! Штабисты заулыбались, но смеяться всё же никто не стал. Верность принципам: быть некурящим в отряде или, скажем, не пить, когда есть что, они уважали. Да и самим больше достанется.
– Ну ладно, мы ему в дороге нальём, чтобы ехать веселее было. Так мы обо всём договорились?
– Обо всём. Сейчас вот только…
Олег достал из стоящего под столом сейфа печать, открыл подушечку, прижал к лежащей на столе официального вида бумаге, перелистнул, прижал ещё раз, потом проштемпелевал ещё какой-то документ и протянул, наконец, Усаму.
– Ну вот, – он с щелчком закрыл печать, вкинул её в сейф и разогнулся, удовлетворённый. – Теперь всё. Пятнадцать дней, бригада из двенадцати человек, плюс повариха. Сейчас аванс, когда привозите ребят – остальное. КТУ (коэффициент трудового участия) они сами потом распределят. Всё?
– Всё, дарагой!
Акцент Усама стал совсем уж ярким, как в грузинских комедиях.
– Колян, вот тебе отдельно телефон правления, мне там всегда передадут, если что. Ну… Звони, если какие вопросы. Ребята там нормально?
Николай пожал плечами. Как ещё они могли быть. Конечно, нормально.
Поварихи, с час назад осознав, что уезжающая бригада останется и на ужин, расстарались, и ещё в столовой Николаю пришлось украдкой расстегнуть пуговицу на джинсах, прикрытую строевкой. Давно он так хорошо не наедался. После ужина все вместе курили на крыльце, ребята подкалывали остающихся, комиссар отряда, ездивший в БАМовские выезды девяностых, принёс гитару и исполнил нечасто вспоминаемую песню отъезжающей вахты «Я хочу в Бодайбо! Я так хочу в Бодайбо!…» Стало почему-то грустно.
– Ну что, Колян, давай прощаться…
Олег подошёл к нему и обнял за плечи, потом начал жать руки остальным отъезжающим.
– Ну, давайте тут тоже… Берегите почки.
– И простату.
– Свою береги. Не перенапрягай Ирочку. – Последняя фраза всё же была сказана вполголоса.
Вспышка жизнерадостного ржания заставила прощающегося с одногруппниками Руслана обернуться, но начала он не услышал, поэтому снова обернулся к своим.
– В автобус!!!
Командир изобразил регулирующего движение гаишника и, крутанув кистью руки, с коротким свистом указал на открытую переднюю дверь прибывшего за ними драндулета. Задняя была уже закрыто намертво, чтобы не вываливались напиханные вповалку в проходе рюкзаки.
– Пока, ребята!
– Бувайте.
– Доодза одаджи ни.
– Чего?
– В смысле, будьте здоровы.
Они расселись в автобусе, в котором полсалона ещё оставалось пустым, и сразу же начали открывать форточки и продухи на крыше, – в простоявшем три часа на солнцепёке жестяном гробу было непереносимо душно.
Последним в салон вошёл Усам, тоже прощавшийся позади со штабистами.
Семён уже щёлкал на приборной доске какими-то переключателями, покрутил рукой чуть ли не на метр торчащую из пола рукоятку переключения скоростей и вопросительно посмотрел на своё начальство.
– Поехали!
Усам легко хлопнул шофёра по плечу и, развернувшись, уселся на оставленное свободным переднее сиденье. Семён повернул ключ в замке, мотор старого автобуса взревел, пронзив всех дрожью сверху донизу. Дёрнувшись, они тронулись с места и, набирая ход, покатились вокруг лагеря, в сторону ведущей из села асфальтированной дороги. Сбоку мелькали машущие руками ребята и девочки, наискосок пересёк окно и исчез флагшток с российским флагом, ряд спальных бараков – и всё, автобус выскочил на асфальт. Поехали.
Пить в автобусе начали почти сразу, как только выехали из Горькой Балки, и ворвавшийся в окна ветер вытолкнул из автобуса застоявшуюся жару. Усам достал из щели между сиденьями ещё пару пластиковых канистр и пакет с одноразовыми стаканчиками, и вскоре их, наполненных до половины дешёвым местным коньяком, начали передавать по цепочке в конец автобуса. Одновременно он с энтузиазмом рассказывал о Кабардино-Балкарии, о том, какой там живёт замечательный народ и как ему там здорово жить. В качестве закуски имелся оставшийся невыгруженным ящик помидоров и полпакета крупной соли.
Нить Николаю не хотелось, но дорога предстояла тяжкая, часов пять тряски, поэтому он все же выпил, закусив половинкой помидора. Гадость. Коньяк, подпрыгивающий вместе с автобусом, сразу запросился из желудка наружу, но усилия воли в сочетании с глубоким дыханием открытым ртом хватило, чтобы удержать его на рабочем месте.
– Как? – с любопытством поинтересовался Усам, улыбающийся со стаканом в руке, как будто увидел что-то по-настоящему радостное.
Николай мог только молча помотать головой, потому что боялся, что вместе со словом из него выскочит и что-то лишнее.
– Хороший коньяк! Я же говорил! Бренди!
Он отвернулся, и продолжил рассказывать заинтересованным о том, как делают коньяк, какие для этого нужны особенные бочки и, главное, такой виноград, который больше нигде не растёт. Через полчаса автобус свернул с неплохой двухрядной дороги пятигорского направления на однорядную, с синим указателем «Прохладный».
– Вот сейчас Новопавловская тут же будет, – рассказывал Усам тем, кто его слушал, – потом Солдатская, потом Прохладный, потом такой изгиб – и Доксукино.
– Как-как? – засмеялся один из бойцов, молодой стоматолог, вообще-то смеющийся по любому поводу.
– Доксукино!
На этот раз засмеялись почти все.
– А что такое? – Усам даже не обиделся. – Хороший посёлок, я там сахар покупал. Большой, домов много, даже поезд ходит из Нальчика. Но нам туда далеко, мы люди деревенские. У нас очень просто всё, а вот Нальчик или Орджоникидзе, скажем, это го-о-род…
Слово послужило сигналом, и в середине автобуса начали с увлечением исполнять песню об одном мальчике, «который ездил побираться в город Нальчик». После неё плавно перешли вообще к географическим песням, включая песни «про город Светогорск» и село Глинки, куда «Первый Мед» исторически ездил в колхоз, «на морковку». Впрочем, для всех, кроме самого Николая, это уже было просто абстрактной легендой.
Петь в отрядах любили и умели. Не петь было чем-то странным, как в своё время было странным, например, не уметь кататься на коньках. Многие сочиняли песни, обычно «на злобу дня» – про злого прораба, про ленивого коменданта и тому подобное. Такие песни жили недели три от силы. Изредка же в среде дилетантов рождались бессмертные шедевры, выплёскивающиеся иногда на страну с телеэкранов КВНовских состязаний или со сцен Грушинских фестивалей. Дорога тянулась и тянулась, и ребята пели всё подряд, заставляя Усама всхлипывать в восторге от особенно залихватских припевок. Постепенно все утомились, и песни стали потише и попротяжнее. Когда ребята дошли до киплинговского цикла, Николай уже уснул.
Проснулся он от того, что ужасно затекли плечи, изогнутые так, чтобы из пары ладоней создать под щекой какое-то подобие подушки. Спина ныла, ныли и согнутые в течение последних часов в коленях ноги. Автобус мерно подвывал мотором, чуть рыская при каждом нарастании звука. За окном было уже темно, и в полумраке было чуть заметно, как ветер колыхал занавески из прикрытых форточек. Вот мотор взвыл особенно густо, с позвякиванием, и шофёр, вполголоса выругавшись, переключил передачу. Автобус, перейдя на басовые ноты, с урчанием тащил себя куда-то в гору, раскачиваясь и фыркая каждые несколько секунд.
Стараясь проснуться, Николай, растирая щёки, разглядывал окружающее. Судя по всему спали все, кроме всё так же чертыхающегося себе под нос водителя. Сзади на спинку сиденья навалились, почти соприкасаясь головами, Шалва с приятелем-стоматологом, через пару сидений через проход спали в обнимку Руслан со своей подругой. Усам что-то пробормотал во сне на непонятном языке и, всхлипнув из-под усов, начал похрапывать. Пустая канистра бессильно ползала по проходу взад и вперёд, крышки на ней не было. И похоже, это была уже вторая…
