Она прикинула, что если внезапно нажать на ручку дверцы и навалиться на нее всем телом, то, коли повезет, можно свалиться под заднее колесо. И тогда кончится все.
— Не делайте глупостей, — будто разгадав ее мысли, посоветовал чекист, сидевший рядом. — Ничего не выйдет…
Сердце у Ганны тоскливо сжалось. Это был конец ее курьерского рейса, ее борьбы, которой она отдала много лет жизни. Ей хотелось кричать от невыносимой тоски, от жестокой душевной боли, будто тисками сковавшей все ее существо.
Чекисты сидели спокойные, уверенные в себе, и от этого стало еще горше. Если бы они кричали, ломали руки или хотя бы ткнули кулаком… Это помогло бы собраться в тугую пружину, возродило бы волю к сопротивлению.
Но парни в штатском вели себя так, будто каждый день брали кого-нибудь с «той стороны», и работа эта им уже малость приелась. Ни любопытных взглядов, ни понуканий — они делали свое дело сноровисто, без суеты.
И еще Ганну поразило — они говорили на чистом украинском языке, мягко и певуче. А Мудрый утверждал, что все чекисты москали.
— Куда вы меня везете? — с трудом разжав губы, спросила Ганна.
— Увидите…
Спокойствие чекистов действовало на Ганну завораживающе.
Лишь со временем она с ужасом вспомнила, что не выполнила непреложный, нерушимый закон особо доверенных курьеров: в случае опасности ареста немедленно покончить с собой. Эти двое взяли ее как сопливую девчонку, без труда, без риска.
Все случившееся казалось невероятным, дурным сном.
Уже во время следствия, в камере, когда времени для размышлений было более чем достаточно, Ганна мысленно проанализировала каждый свой шаг на пути из Мюнхена до украинского города, где оборвался так неожиданно ее курьерский рейс. Она перебрала в памяти все встречи, все явки, которыми пользовалась, припомнила всех людей, с которыми пришлось войти в контакт. Где-то в этой длинной цепи из паролей, явок, конспиративных встреч была расставлена ловушка. Где?..
Ганна не могла найти причину своего провала.
Юлий Макарович с удивлением читал объявление на афишной тумбе у областного Дома народного творчества. Объявление извещало, что в актовом зале педагогического института состоится встреча с кандидатом в депутаты областного Совета М. Ф. Коломийцем, приглашаются все желающие. Методист областного Дома народного творчества Юлий Макарович поправил пенсне и вновь перечитал афишку. Все правильно: избирателей приглашали встретиться именно с М. Ф. Коломийцем, кандидатом в депутаты областного Совета.
— Демократия… — процедил сквозь зубы Юлий Макарович и поспешно оглянулся: не услышал ли кто?
Дело в том, что, как доподлинно было известно Юлию Макаровичу, М. Ф. Коломиец имел звание полковника и являлся начальником областного управления государственной безопасности.
Юлий Макарович решил обязательно пойти на эту встречу: было заманчиво вблизи увидеть и услышать человека, которого он считал в этом городе врагом номер один. Тут читателю следует открыть одну тайну: Юлий Макарович был референтом службы безпеки подпольного краевого провода ОУН. Но об этом знали только два — три его особо доверенных помощника. В картотеке же закордонного провода Юлий Макарович числился под псевдо «Бес».
…За пять минут до начала встречи Юлий Макарович появился в актовом зале. Здесь было уже много избирателей, и не составляло особого труда отыскать себе удобное место в задних рядах. Вообще-то Юлий Макарович был личностью неприметной, костюмы выбирал скромных тонов, избегал всего, что могло бы выделить его. Разве только пенсне — старомодное, так называемое «адвокатское», могло привлечь к нему чье-либо внимание. Однако оно было своего рода свидетельством интеллигентности Юлия Макаровича, так сказать, деятеля на ниве народной культуры. Коллеги Юлия Макаровича по работе привыкли, что он носит сорочки снежной белизны, галстук — «бабочку», что глаза его смотрят из-за стекол пенсне на окружающий мир ласково и отрешенно. Они бы очень удивились, если бы узнали, что у Юлия Макаровича отличное зрение и на явки к своим связникам он приходит в стареньком пальто, в неброской сорочке и без пенсне.
Еще недавно Юлий Макарович счел бы личным оскорблением, если бы к нему обратились по имени-отчеству: звучало бы это «по-восточному». Но с некоторых пор он сам стремился к тому, чтобы быть таким, как ненавистные ему «схидняки». И даже закордонному центру рекомендовал: я для вас для всех — Юлий Макарович, и никто иной…
Юлий Макарович внимательно слушал, как доверенное лицо представляет М. Ф. Коломийца избирателям. Полковник был в военной форме, и Беса это немного удивило. Ему казалось, что чекисты всегда носят штатскую одежду.
Полковник между тем рассказывал о программе, с которой шел к выборам блок коммунистов и беспартийных. Он говорил о том, что крепнут колхозы области, реконструируются цехи самого крупного в городе предприятия — машиностроительного завода, что намечается в городе развернуть жилищное строительство.
Его слушали внимательно, степенно. Чувствовалось, что кандидату в депутаты верят, как верят и Советской власти, которую он представлял на этом собрании.
— Предлагаем вопросы задавать в письменном виде, — сказал председательствующий, когда полковник под аплодисменты сошел с трибуны.
Юлий Макарович поерзал в кресле. О, он бы мог задать начальнику областного управления госбезопасности много вопросов! Жаль, не может этого сделать…
Перед полковником положили целый ворох записок. И пока выступал слесарь машиностроительного завода, рабочие которого выдвинули М. Ф. Коломийца кандидатом в депутаты, полковник прочитал записки, рассортировал их.
Вопросы были разные. В одной записке спрашивали, когда соединят трамвайной линией центр города с рабочим поселком. В другой — почему так трудно определить ребенка в ясли. Но больше всего вопросов задали о том, как ведется борьба с остатками националистического подполья.
Полковник отвечал на все вопросы основательно.
— Банды буржуазных националистов практически уничтожены, — сказал он, — речь сегодня идет о том, чтобы окончательно выкорчевать этот дурной бурьян.
От слов полковника Юлия Макаровича передернуло, он заерзал в кресле и посмотрел на выход.
— Да не вертитесь вы, — проворчал сосед.
— Простите, — пробормотал Юлий Макарович.
— Однако мы с вами должны понимать, что борьба еще не окончена, — продолжал полковник. — К сожалению, отдельным, глубоко законспирированным группам националистов удалось уцелеть, выжить. Их подрывная деятельность направляется из-за рубежа сборищем предателей и палачей, укрывшихся под вывеской «Центрального провода закордонных частей ОУН». Оуновцы ревностно служат империалистическим разведкам. Выполняя их задания, они стремятся максимально использовать остатки своих сил для шпионажа, диверсий, террора против Украины.
Коломиец рассказал о мерах, которые принимают Компартия и правительство Украины для того, чтобы окончательно очистить леса западных областей от националистических бандитов. Полковник вновь подчеркнул, что почти все банды украинских националистов на территории области уничтожены, их главари погибли или арестованы, а тем бывшим бандеровцам, которые осознали свою вину перед народом, предоставлена возможность заняться мирным трудом.
Для Беса эти слова прозвучали похоронным звоном. Он сжал в кармане рукоять пистолета. Если стрелять навскидку, то можно уложить полковника наповал, а там — будь что будет! Бес ясно представил мгновение тишины после выстрелов, потом волну паники. Уйти, конечно, не удастся… Ну и что же…
Бес мог бы авторитетно подтвердить, что все сказанное кандидатом в депутаты — правда. Бандеровские сотни действительно разгромлены, подполье ликвидировано, только в лесах или городках еще сохранились одиночки, но и они обречены. Бес знал почему, хотя даже себе боялся в том признаться: побеждала новая жизнь, она наступала стремительно, властно.
Бесу было хорошо видно, как зал неодобрительно зашумел, когда полковник сказал, что кого-то из бандеровцев простили.
— Они нам — пулю, мы им — хлеб-соль? — поднялся пожилой человек, по виду рабочий.
Коломиец переждал шум.
— Не надо крайностей, — рассудительно сказал он. — Чекисты никогда еще хлебом-солью бандитов не привечали. Не об этом речь. О другом. О том, что среди бандеровцев было немало обманутых. И всегда надо отличать, где бандит, а где заблудившийся селянин, которого бандеровцы угрозами и страхом смерти загнали в лес. Борьба с буржуазным национализмом — это борьба классовая. И естественно, у нее много граней. Разве просто иному полуграмотному, не имеющему политического опыта хлопцу разобраться в том, что проповедуют националисты? Ой как непросто! Мне, скажу вам доверительно, — по-доброму улыбнулся полковник, — не раз приходилось «беседовать» с бандеровцами: и бывшими, и такими, кто не раскаялся. Знаете, что поражает? Полное незнание жизни, целей, за которые борется наш народ. Иные так заплутают меж трех сосен, что только диву даешься… Вы, конечно, понимаете, что говорю я не о тех, кто сознательно встал на путь борьбы с Украиной Советской и мечтает об установлении буржуазного строя, о собственных заводах и хуторах, адвокатских конторах и торговых фирмах. С такими у нас и разговор другой. А вот обманутым надо глаза открывать.
