скрючились в сиденьях, сложив головы на грудь, и дурно пахли. Вся суть пьяной русской натуры была такова: пока пьян — смел и отважен, а протрезвел — виноват и покорен.
Бесцельно уставившись в окно, Егор провожал взглядом и Ростов, и грязный пригород, и редкие неразрушенные сёла с домами по пояс в земле, и овраги, и деревья, и свою прежнюю неудачно сложенную жизнь.
Что Егор знал о месте, в которое направлялся? Практически ничего. Не особенно и желал знать, имея вполне ясную и понятную цель. Чем может завлекать или беспокоить место, в котором решительно собираешься умереть? Ну, не природой же?
Почти миллионный Донецк, именуемый шахтерской столицей и с недавних пор претендовавший на звание центра паломничества для разношерстного люда, в том числе ехавшего в одном автобусе с Егором, представлялся ему теми, кто промышлял разбоями и грабежом, а в теперешней ситуации — мародерством и другими способами наживы, и лимоновскими нацболами — защитниками «русского мира» и разжигателями «русской весны», и идеологическими оппортунистами с идеями о нерушимой дружбе братских народов, и бывшими «афганцами» и «чеченцами» недовоевавшими в последних локальных войнах, и безработными люмпенами и маргиналами группирующимися в уже бывавшие в этих местах махновские отряды, но теперь под видом лжеказачества, и чего греха таить, скрывающимися от российского правосудия уголовниками и убийцами… И вот теперь — самоубийцами в лице Егора.
Ни то чтобы Егор решил во что бы то ни стало безвольно умереть в первом же бою, просто был готов к такому повороту событий и это его ничуть не пугало. Наоборот, именно такого исхода жизни он ждал. Ничего, если вдруг выйдет не совсем геройски, прежде решил он, главное не бессмысленно; всё лучше, чем в петле из колготок на радиаторе.
Егор всматривался в малознакомые лица, казалось, окаменевшие ото сна, с жутковато отвисшими челюстями и бессознательно кивающими на ухабах. Вроде, как соглашающимися с его представлениями.
Донецк в мае две тысячи четырнадцатого года для большинства весьма сомнительных туристов был интересен исключительно по причине развернувшегося военного противостояния именуемого с одной стороны как борьба за государственную самостоятельность и последующее присоединение к России, с другой — как АТО, причинами которой явилось вторжение российских вооружённых группировок на восток Украины.
Трудно было не понять, как понимал Егор, что с обеих сторон усматривается политика двойных стандартов в вопросе украино — российского конфликта, где действия российских войск в Крыму, а следом и на востоке Украины расценивались не иначе как вторжение на чужую территорию, а не террористическими актами. Но на законодательном уровне Украина не была готова к признанию российской агрессии как войны. Иначе в этом случае ей, как независимому государству, требовалось прибегнуть либо к полномасштабному континентальному вооруженному столкновению, либо — к капитуляции. Ни первое, ни второе — не гарантировано Украине сохранение её целостности и государственности, не говоря уже о независимости. Для объявления России войны было мало иметь небоеспособную, но патриотически настроенную армию, сомнительное дипломатическое превосходство и международную поддержку. Так что такой политический манёвр, как АТО — вынужденный механизм противодействия, тактику и стратегию которого тяжело донести до собственного народа, который почему — то всегда готов умереть ради священной цели. И с той стороны, и с этой — российской. При том, что Россия в подобных войнах не была заинтересована куда больше — мало что ли их уже было. Но кому из сидящих сейчас в ПАЗике это было важно?
Таким как Егор, здесь, в Донецке, были рады, ибо пришлые из российских глубинок вставали под знамёна Новороссии, а значит, становились её защитникам. Защитниками города по границе которого проходила линия фронта и который пока никого не шокировал видом руин и воронок от снарядов, следами бомбежек и обстрелов, для созерцания которых пришлось бы ехать на трамвае куда — нибудь на окраину, но имевшего в обозримом будущем все шансы стать похожим на Грозный времен чеченской войны.
Этим же вечером в батальоне все тайное стало явным — скрыть отсутствие ноги при отсутствующей руке было делом невыполнимым, и Егор знал, что это неизбежно вскроется. Да и ни к чему было подобное лукавство — пытаться сохранить в тайне подобные обстоятельства; поставленную перед собой задачу Егор решил — он оказался там, куда так стремился и пока что находился под протекцией, пусть и бывшего, но генерала. А генерал — есть генерал, для людей военных — что — то да значит…
В казарме Егор в одночасье был окружён неожиданным и искренним вниманием ополченцев; в штабе тоже — рассыпались украшающими эпитетами.
— Блядь! Как полчеловека?! — выплюнул из себя Ходарёнок, на лице которого даже усы воспротивились услышанному. — Полчеловека приехало на войну?! — он размашисто подвесил ладонь в воздухе и, не найдя на что обрушить возмущение, смахнул в пустоту за спиной. — Какому долбоёбу в голову такое пришло?
— Это за кого от генерала звонили… — уточнил Иса.
— Какая к черту разница от кого звонили! Надо было додуматься — калеку прислать! — басовито произнёс комбат и набросился на Абулайсова со словами. — По — твоему, генерал — долбаёб?
— Я же так не сказал! — возмутился Иса. — Я вообще умных генералов никогда не встречал!
— Только долбаёбов! — пробурчал кто — то из присутствующих, так, что всё услышали.
Кабинет по самый потолок залило раскатистым смехом.
— Вообще в глаза не видел! — не понял Иса всеобщего восторга.
— Где он мог их увидеть в горах Осетии?
— Э?! Ты — нормальный? Я из Беслана — там нет гор!
— Ты про Абхазию так не скажи! — предупредил Абга Цагурия с позывным «Абхаз». Высмеивание подобного толка в подобной среде было делом привычным, но только не в характере абхаза Цагурии, ни по этическим соображениям, ни в силу этнической солидарности с Абулайсовым. Он вообще не имел подобных склонностей и всячески презирал подобные выходки в отношении любой национальности.
К высказывания того же Исы, вроде тех, что вовремя осетино — ингушского конфликта осетины были так невероятно сильны, что были вынуждены сдерживать себя, чтобы атакуя не смести ингушей с их земли в Туркменистан, проскочив при этом Чечню, Дагестан и Каспийское море, — Абга тоже относился негативно и натужно. И мог при иных обстоятельствах выбить подобную блажь из головы любого своими рукам, имевшими поразительное сходство с десятилетними деревьями, вывернутыми из земли с корнями.
— Глеб!.. Кулемин!.. Ты чему радуешься? — влез в перепалку Ходарёнок.
— Василич, а чего я?! — исхитрился Кулемин. — Я что, один обрадовался?
— Погромче любого будет! — перекрикивая гвалт, улыбался комбат.
Уткнувшись лицами в широкие ладони, Котов и Жорин, казалось, уминали остатки
