Приоткрыл Зарубин дверь и, прежде чем дверь за собой захлопнуть, достал из кармана гранату, кольцо с чекой сорвал и Петру Владимировичу под ноги бросил.
– На память от одноклассника!
Дверь захлопнул – и бегом за угол. Хоть и ожидал Иван взрыва, но все равно он громыхнул неожиданно. Дзинькнули стекла в доме напротив. Встревоженно закаркали вороны, сорвавшись с деревьев.
Бросил Иван на машину развороченную равнодушный взгляд, развернулся да к домику Кати зашагал.
Сидит Катюша за столом кухонным, вспоминает, что ей еще в доме родном сделать осталось. Вроде бы ничего. Все дела сделаны, ничего не забыто. Сашку она к двоюродной сестре бездетной отвезла. Покаянное заявление в ментовку об убийства гражданина Михеева написано. Вроде бы все убедительно получилось. Еще одно покаянное заявление, как Валера Титов ею, Катей, убит был, тоже составлено грамотно. Поверят ей в ментуре, никуда не денутся…
А письмо для Зарубина – вот оно, на подоконнике.
Поднялась Катюша из-за стола, на темные образа в углу перекрестилась…
Ну, с Богом!
Сидит Кирюха во времянке мышью подпольной. Даже свет не включает, чтобы с улицы не было видно, что внутри кто-то есть.
Сперва боялся, конечно, – а вдруг и впрямь цепи омоновские с Климовки аж до Посада дойдут. Но быстро пацан успокоился. Тихо вокруг. А на улице вечереющей, что самое удивительно, – ни единого человека не видно.
И тут захотелось Кирюхе выпить. До ужаса захотелось.
Водяра, которой он в толпе по дороге на Климовку угостился, давно выветриться успела. Страх на смену пришел. Вот страх бы этот новой дозой и заглушить…
Осмелел юноша. Штору задернул, чтобы свет наружу не пробивался, ночник врубил. Окрест себя осмотрелся. А вдруг где-нибудь пузырь заныкан?
Коля, хахаль мамкин ненавистный, когда жив еще был, обычно водяру под кровать прятал. Нагнулся Кирилл, протянул под кровать руку – ничего нет.
Может, в тайнике между крышей и потолком что-нибудь есть? Поднял Кирюха люк, на табуретку привстал – и зажигалкой чиркнул.
Первое, что он увидел, – чемодан. Почти такой же, как в тайнике Янчевского. Старый чемодан, обшарпанный, с углами, жестью обитыми; таких уже давно не выпускают.
Протянул руку, подхватил чемодан, вниз сволок. Только потянулись татуированные пальцы к замочкам блестящим, как снаружи, со стороны двора, шаги чьи-то послышались. Грузные такие шаги, тяжелые – вон аж половицы крыльца заскрипели!
Отложил малолетка «угол» в сторону, ночник потушил. Приоткрыл дверь входную, смотрит. Мужик какой-то. Хоть и темно на дворе, но все равно видно – плечист да высок неизвестный.
Постучал мужик в дверь.
– Катюша, ты дома?
Вздрогнул Кирюха… Потому что узнал он этого человека по голосу… Слышал Катин сын голос этот лишь единожды – когда на даче в подвале сидел. Тот самый это мужик, которого Катин сын сперва за «следователя» принял. Тот самый, который с Владимиром Ивановичем ругался-ругался, а потом взял да и пристрелил его из ружья.
Постоял Зарубин перед дверью входной, дернул за ручку – не заперто. В сени шагнул. В кухонную дверь постучал, но не ответила ему Катя. Да и свет сквозь щель между дверью и полом не пробивается. Нет хозяйки дома. И Сашки ее тоже нет. Куда Катюша с ребенком на ночь глядя подалась? Не случилось бы чего…
Щелкнул Иван рубильником. И первое, что в глаза бросилось, – бумажный листок. Лежит себе на подоконнике, горшком цветочным придавлен, чтобы сквозняк его не унес. Записка это, не иначе…
Уселся Зарубин за стол, взял листок, читает. И хотя Иван наш из той породы людей, которых вообще ничем удивить невозможно, с первых же строк поразился он прочитанному несказанно…
Долго Кирилл с чемоданом провозился. Не открываются замочки блестящие, хоть ты плачь! И тут малолетка о ноже вспомнил, который пару часов назад под гастрономом нашел. Поддел лезвием левую защелку, придавил – щелкнул замочек. Поддел лезвием правую… Поднял юноша крышку, вновь ночник включил, смотрит, что там внутри.
Конечно же, первое, на что Кирюха свой взор обратил, была бутылка «Сибирской». Литровая, горлышко винтовой латунной пробкой закрыто… Странная водка какая-то. В нашем городе такая и не продается.
И чей же это чемодан, интересно?
Поставил Кирилл бутылку на стол, пробку зубами свинтил, приложился к горлышку добре и, захмелев чуточку, решил в чемоданчике найденном ревизию навести. А вдруг там еще что-нибудь интересное есть? Ну, деньги, к примеру. Или хотя бы предмет, хоть как-нибудь личность владельца проясняющий… А вот и паспорт чей-то. Раскрыл документ Кирилл и, пробежав глазами первую же страницу, присвистнул:
– Ну и ни хера же себе!
Удивила сына Катиного фамилия. Страшно удивила. Потому что фамилия эта так пишется: ЗАРУБИН.
А ведь и у Кирюхи фамилия такая же. Неужели однофамилец?!
Та-а-к, а имя-отчество этого мужика как звучит? Иван Алексеевич? А сын Катин – Кирилл Иванович.
– Что-то я не въезжаю… – Юноша растерянно шепчет. – Он что, батя мой, получается?!
Читает Иван послание Катино и никак понять не может: явь это или сон кошмарный? Пишет Катюша о вине своей непростительной. О том, что жизнь Ивану покалечила-поломала. И о многом-многом другом…
Но что больше всего Ивана поразило – так это признание Катино. В том, что той ночью проклятой Титова она застрелила. А дело, если ей верить, так было.
Поехала Катя к подруге Нинке на дачу. Дача на речке стоит, вот и захотелось подругам теплой ночью искупаться. Нинка-то на минутку окунулась да спать пошла, а Катюша, пловчиха отличная, решила на другой берег перебраться. Переплыла и видит: в стороне костерчик пылает, голоса знакомые доносятся. Присмотрелась Ефимова и узнала, кто у костра-то сидит: Иван Зарубин, Валера Титов, Хомуталин да Миша Супрун, всему городу известный. Не будь там Супруна да бывшего одноклассника Пети – обязательно к костерку бы подсела. Из-за Миши подойти постеснялась – цеплялся он к ней пару раз, по углам зажимал, предложения грязные делал…
Ну, и решила под кустиком пересидеть, чтоб дождаться, когда Петя да Миша спать в палатку завалятся. Сняла с себя лифчик купальный, воду выкрутила, да обронила куда-то в траву. Пока искала его, видит: Супрун поднимается. До ветру, видать.
Что там дальше случилось, не совсем ясно. Да только заметил фарцовщик Ефимову. Но не стал он кричать: знал, видать, что за приставания к Кате Иван ему голову вмиг снесет! И так уж получилось, что обидел Супрун Катюшу. Нет, до насилия дело, слава богу, не дошло – пришлось девушке вплавь через реку спасаться.
А лифчик так на другом берегу и остался. Жалко Кате вещи утерянной, а потому решила она: дождаться, когда все заснут, вернуться на противоположный берег да пропажу поискать. Вот и дождалась. Поплыла, но течение ее как раз к тому месту снесло, где палатка стоит.
Выходит Ефимова из воды почти нагая и видит: прямо на нее мужик какой-то идет. Но не рассмотрела она хорошенько лица идущего – слишком уж темной та ночь была! Думала, опять Миша.
И почему-то не в воду бросилась, как раньше, а на берег, к палатке. Хотела Ивана на помощь позвать, но поскользнулась да чуть лицом на горячие головешки не упала. А поскользнулась она, оказывается, на какой-то мокрой деревяшке. Подняла деревяшку и, удивлению своему, обнаружила: ружье это.
Испугалась Катюша, выставила ружье пред собой и, не целясь, на скобку какую-то нажала. И грянул выстрел…
И, к телу лежащему подбежав, поняла, что ошиблась. Не Супрун это вовсе был…
А на следующий день весь город об убийстве заговорил. Все в одном сходились – Ванька Зарубин своего лучшего друга грохнул! Упрячут его до суда в тюрьму, а там обязательно к расстрелу приговорят. И поделом…
Вот тут-то и совершила Катюша то, из-за чего все годы мучалась. Смалодушничала она. Не пошла в ментовку с повинной. Но Ивану, которого любила всегда, решила помочь. Как узнала Ефимова от Нинки (у той хахаль в прокуратуре работал), что закроют Зарубина, побежала она к подозреваемому…
Конечно, тут множество вопросов возникает. И главный – верить Ефимовой или нет. Жалостливая она слишком, на любую жертву пойдет, лишь бы человеку любимому хорошо было. Но в письме своем сообщает Катя такие подробности, такие детали, о которых только тот знать может, кто на берегу том ночном побывал. Кто в какой одежде у костра сидел. Где палатка стояла. О чем разговаривали. Да и много всякого…
Но и это еще, оказывается, не все.
Помнит Иван – прибежала Катюша, предупредила, что Зарубина за решетку упрятать собираются. Литр водки на стол выставила: мол, может, и не свидимся никогда более, давай за отъезд твой выпьем да за то, чтобы ты меня помнил! Напился тогда Иван до беспамятства. Не помнит, что дальше случилось.
