Насчет того, что Швандя сбежит, никто не волновался. Подвал был глубокий, обложенный кирпичом, с маленькими отдушинами, через которые и кошка еле пролезет. Приставную лестницу, по которой Швандю отправили в заточение, из подвала вынули, а на люк сверху надвинули тот самый тяжеленький дубовый сундук, окованный железом. «Для стабильности», как выразился высокоученый Механик, в сундук загрузили пару камушков общим весом в сорок кило и ржавую двухпудовую гирю, с которой в ранней юности упражнялся господин Ларев. После этого сундук стал совершенно неподъемным — он и до того, с одними тряпками, имел солидный вес! — и даже два вовсе не хилых ларевских охранника с превеликим трудом могли оттащить его в сторону.
Впрочем, сам Швандя тоже ни о каком побеге и не помышлял. Он был рад тому, что Механик его пощадил, и справедливо считал — от добра добра не ищут. В прошлый раз он отделался шишкой на голове, полученной от Механика, относительно нежным допросом в ментуре, куда его в качестве «освобожденного заложника» доставили омоновцы, и несколькими мордобойными ударами от разозленного Вити Басмача. А мог бы получить пулю, как те братки, которых Механик пошмалял на речке, или как Медведь, которому Механик располосовал горло. Как этот дохляк мог с Медведем управиться? Этот вопрос мучил Швандю почти так же, как вопрос о его собственном пленении. Пацан какой-то, которого он мог бы одной рукой на сосну забросить, упаковал его в его же собственные наручники! Может, эта компашка какое-нибудь тайное боевое искусство знает, а Механик ихний сэнсей? Швандю все непонятное жутко пугало, а потому он еще и еще раз радовался тому, что вчера так легко отделался — очередной шишкой на башке. В общем, пригревшись и утешившись сигареткой, Швандя мирно заснул и никому хлопот не доставил.
Главные хлопоты в тот вечер состояли в том, чтоб пристроить всех гостей на ночлег. Один охранник Ларева остался кемарить в хозяйской машине, двое пристроились спать на полу в кухне, Епиха и Шпиндель остались на печке, Анюту уложили в уютном чуланчике, а супругов Ларевых Механик, вопреки упорным протестам исконного хозяина здешних мест, уговорил-таки почивать в горнице, для чего освободил большую кровать, и вместе с Райкой и Юлькой отправился на чердак.
Там, на чердаке, Механик соорудил нечто вроде мансарды. Сколотил впритык к слуховому окну каркас из брусьев в форме прямоугольного параллелепипеда, обшил досками, настлал пол и потолок, оклеил обоями — и получилась довольно просторная комнатка. Начал делать и вторую такую же, у другого окна, но пока не докончил. Ну а в готовую принес ковер из Райкиного запаса, поверх него разложил матрасы. Юлька с Райкой застелили лежбище свежим бельем на троих. Получилось очень клево. И воздух свежий, смолистым деревом пахнет, и прохладно, и комаров нету. Все свои, привычные, домашние — уютно.
Механику уюта добавляло и то, что тут у него, совсем рядом, за дощатой перегородкой, под рукой, можно сказать, и весь немалый арсенал находился. Восемь автоматов, «СВД», пистолетов с десяток, арбалет, к которому Механик изготовил несколько стрел с разрывными боеголовками — танк такими, конечно, не подобьешь, но легкобронированную автомашину — запросто. Холодное оружие Механик делал уже не от нужды, а из любви к искусству — в дополнение к прежним своим «игрушкам» соорудил три метательных ножа и нож, бесшумно стреляющий лезвиями с помощью мощной пружины. Метательные ножи его конструкции имели такую аэродинамику и балансировку, что их мог бросать любой, самый нетренированный боец — все равно втыкались острием. Механик, когда их изготовил, пообещал бутылку той из баб, которая сумеет бросить нож так, чтоб он попал в цель рукояткой. Райка с Юлькой три дня с перерывами швыряли ножи как ни попадя, а они все равно вонзались остриями. Так эта бутылка никому и не досталась. А пружинный нож, в котором содержалось шесть узких лезвий, метров с десяти запросто прошибал доску в палец толщиной, почти не производя при этом шума. Манекен из холстины, набитой тряпками — типа портновского, — лезвия пробивали навылет.
Но сейчас Механику оружие особо не требовалось. Собаки помалкивали, значит, никого постороннего поблизости не было. Зато Райка и Юлька были рядышком. Большие, теплые, совсем родные. Даже не верилось, что еще совсем недавно, прошедшей зимой, Еремин ни одной из них не знал. Как он без них обходился, фиг теперь поймешь! И как они, при всей своей несхожести в характерах, разнице в возрасте и прошлом опыте, сумели и с ним, и друг с другом ужиться? А ведь и они, каждая в отдельности, и сам Механик — люди не сахарные.
Вот и сейчас, едва залегли по бокам от Механика, начали спорить. Но о чем? О делах хозяйственных. Юлька в какой-то поваренной книге вычитала, как в домашних условиях сгущенку делать. Дескать, молока коровьего до фига остается, масла им много не надо, простокваша и творог надоели. А сгущенка — вещь вкусная. Опять же, будет период, когда корова доиться перестанет. Молоко потребуется, а сгущеночка — вот она! Мудрая Райка объясняла, что сгущенка — баловство и на ее производство по той технологии, которую Юлька предлагает, уйдет до хрена сахару. А сахар не дешев, и сейчас на него самый сезон. Сплошные варенья намечаются, благо почти все ягоды уродили.
Весь базар шел через голову Механика, но его это ничуточки не раздражало. Во-первых, бабы общались вполголоса, а во-вторых, ему лично эти мирные, как выражаются ученые господа, «конструктивные» споры очень даже нравились. Успокаивали душу, заставляли думать, будто у них в доме течет нормальная, вполне человеческая жизнь, будто у них нет никаких врагов и все они полностью чисты перед законом. Конечно, все это было совсем не так, и забыть жестокую реальность Механик не мог, но все же в такие вот минуты можно было чуточку расслабиться. Даже немножко подремать, пока дамочки беседуют. Хотя Ерема четко знал, что ежели клуши треплются на ночь глядя, значит, за день не устали. А раз не устали, то фиг ему просто так дадут заснуть. Тем более что за ужином приняли по стопочке. Ларев, как и Механик, в последнее время старались особо не разгуливаться, поскольку чуяли, что здоровье уже не то.
Постепенно стороны пришли к какому-то консенсусу, сводившемуся к тому, что Юлька попробует закатать трехлитровую банку сгущенки, а Райка прикинет, насколько это экономически эффективно. Бабы притихли, и притаившийся Механик понял, что они не сейчас, так через час за него возьмутся.
Епиха и Шпиндель к этому моменту уже почти час как спали у себя на печке. Шпиндель, который был в некотором роде героем прошедшего дня, задолго перед сном по три раза пересказал общественности историю поимки Шванди, наслушался всяческих похвал и восхищений. Поэтому, счастливый и одухотворенный, как лег, так и заснул. Епиха, который малость завидовал приятелю — эх, и повезло же раздолбаю! — чуток поворочался, но потом тоже задал храпака.
Впрочем, проспал он не очень долго, потому как за ужином выпил от здешних щедрот целый литр молока и ему потребовалось на двор за малой нуждой. Исполнив это полезное для организма деяние, Епиха вернулся в дом.
Проходя через сени, где находилась приставная лестница, ведущая на чердак, Лешка услышал приглушенное хихиканье, бормотание и другие малопонятные звуки, доносившиеся сверху.
Епиха, как и Шпиндель, улегся спать еще тогда, когда размещение ночевщиков не было завершено, и заснул, не зная точно, где кто дрыхнет. В принципе ему это было по фигу, но вот возня на чердаке его заинтересовала. Потому что он довольно быстро усек, что там, на чердаке, происходит, хоть и не разобрал поначалу, кто именно этим занимается.
Тут следует заметить, что Леша Епифанов вообще-то хорошо понимал, что подсматривать и подслушивать в таких случаях неприлично. И в принципе надо не обращать на это внимания, а возвращаться на печку и продолжать прерванный сон. Но… Епихе было только шестнадцать, и по понятным причинам та сфера человеческой жизни, которая касалась отношений между полами, его ужас как интересовала. Хотя, конечно, он имел о ней достаточно широкое представление, но дальше того, что Нинка-злодейка заставила проделать их со Шпинделем, практический опыт Епихи не распространялся. А об этом опыте Епиха стремился забыть, как о страшном сне. Стыд при одном воспоминании начинал жечь уши. Хотелось провалиться под землю или умереть. Возгоралась ненависть и к Нинке, и к Шпинделю, и к себе самому. Да еще и деду Олегу рассказал… Правда, старый навряд ли побежит всем рассказывать, но даже если вдруг случайно, в поддатом состоянии сболтнет Юльке — Епихе останется только повеситься. Почему Епиха именно насчет Юльки стеснялся? Фиг его знает. Может, потому, что она ему начала исподволь нравиться. Эта, новая, Анюта, которая в гости приехала, на Епиху такого впечатления не производила. А Юлька — ого-го! — крутая. Когда этого «шпиона» ловили — с пистолетом прибежала. Эх, жаль, что Епихе не повезло вчера! Если б он на месте Шпинделя оказался, то мог бы Юльке понравиться…
