подвале. Не как герои, а как предатели, потому что сами залезли в эти смертельные тиски. Вы приказали нам сюда ехать, вы до последнего не видели обмана. Вы виноваты, что мы сейчас здесь сдохнем.
Нойман почувствовал, как чья-то рука шарит по его воротнику, подбираясь к шее. Он дернулся в сторону:
– Назад! Или я выстрелю!
В ответ раздался хриплый смешок, похожий больше на лай.
– Жить хочешь, чертов офицеришка? И я тоже хочу, я хочу жить! Я хочу вернуться домой, к жене и моим дочерям, а не умереть ради твоего Гитлера. У тебя есть время, чтобы найти выход и вытащить нас всех из этих тисков. Но если ты не придумаешь ничего, то я убью тебя и обменяю свою жизнь у русских на твой труп! Я не буду лезть на дуло твоего пистолета, мне не нужна дырка во лбу. Нет, я придушу тебя, как только ты уснешь хоть на секунду. Понял, идиотский ты прихвостень фюрера?! Или сдохнешь здесь, или вытащишь нас отсюда.
Нойман почувствовал болезненный удар ногой прямо по ребрам. Он с едва сдержанной злостью процедил:
– Я понял. Я найду отсюда выход.
Хотя на самом деле лейтенант не знал, как действовать дальше. Выйти из укрытия – верная смерть, остается сидеть в осаде в надежде на чудо – вдруг обнаружат их отсутствие в Шепетовке, по следам гусениц выйдут к теснине. Это будет спасением для танкистов, но не для него. Его ждет военный трибунал, лишение звания, возможно, даже расстрел. Сочтут шпионом, русским агентом, невеста откажется от него, как и родители, друзья. Смерть кажется даже вариантом получше, чем то, что ждет его в случае прибытия подмоги. Потому Нойману хотелось не просто кричать, а выть от ужаса, в какую безвыходную ситуацию завел его русский диверсант.
Наверху капитан Шубин тоже мучился от мрачных размышлений, что одолевали его вместе с сильной жаждой и болью в голове после удара взрывной волной. Ему не хотелось сейчас вступать в споры с худосочным пареньком, убеждать его, что жизнь важнее, чем смерть во имя мести. Как сейчас найти слова, когда голова гудит от боли, а язык едва ворочается во рту. Да и помимо этого упрямого желания мести было множество вопросов: как связаться с той частью группы, что находится в начале теснины, на огневой позиции? Если прямо прокричать свой приказ к отступлению и выходу через южный проход, не поймут ли его немцы? Есть ли среди них такие, кто немного понимает русский язык? Что делать, если весь отряд откажется от отступления и решит вступить в последнюю смертельную схватку? Разве сможет он как командир бросить бойцов и уйти в одиночку? Ведь это будет предательством и нарушением устава с его стороны.
От тяжелого воздуха, страшной сухости во рту капитану иногда казалось, что он теряет сознание. В голове до сих пор стоял шум после удара взрывной волны, кровь пульсировала, отзываясь болью в висках и затылке. Он с трудом сидел на каменной площадке, сдерживаясь от желания лечь и закрыть глаза хоть на секунду.
Наконец алый закат вспыхнул в расщелине между каменными плитами и погас. Шубин повернул голову к артиллеристам, которые едва слышно переговаривались между собой.
– Товарищи бойцы, я, как исполняющий обязанности командира вашего отряда, предлагаю покинуть укрытие. В темноте немцы не смогут оперативно реагировать на нашу передислокацию. Операция по ликвидации вражеской танковой роты завершена, мы должны вернуться в расположение части. Некоторые из вас хотят вступить в бой и уничтожить остатки личного состава фашистов. Приказываю вам этого не делать, вы погибнете в этом бою, потому что у немцев очень хорошее укрытие. Любая попытка подобраться к ним, скорее всего, станет последней, пока у них есть боеприпасы. Я приказываю как старший по званию, как командир, прошу вас как человек – не стоит развязывать бой при такой раскладке сил. Сейчас лучше отступить или хотя бы начать схватку, когда наши враги выберутся из-под защиты бронированной техники.
Ответом ему был неожиданно тихий стон. В темноте сначала разведчик не понял, откуда идет звук. Темная фигура подошла поближе к нему:
– Товарищ командир, Паламарчуку совсем худо. Сознание потерял.
Разведчик переспросил:
– Что с ним, ранен?
– Двоих из наших зацепило. Думали, дотянем до дома, а вона нет. Раны не промыли, вот пошла сразу лихорадка.
Шубин вытянул вперед руку, ухватил бойца за рукав:
– Проведи меня, где он?
– Сюда. – Судя по голосу, мужчина был пожилым, он провел капитана вдоль нависшего выступа к небольшой расщелине. – Здесь он. В бреду уже. Воды надо, рану промыть и губы смочить ему.
Вспыхнул огонек спички, но Глеб строго приказал:
– Никакого огня! Строжайшая светомаскировка, чтобы немцы не могли обнаружить нашу позицию.
Он протянул руку и наткнулся на горячий лоб, жаркое дыхание раненого опаляло кожу. Прав был пожилой артиллерист, им срочно нужна была вода, чтобы раненый выдержал эвакуацию. К тому же это все осложняло: отступать с лежачим человеком сложнее, они превратятся в легкую мишень для гитлеровцев. Шубин снова был разочарован, план реализовать не получится. Даже наступившая темнота не гарантирует им скрытного ухода с огневых позиций. Остаться и принять бой? Но тогда лучше придумать, как выманить фашистов из их укрытий, чтобы не стать доступной целью без возможности ответить. А еще придется сражаться в ослабленном состоянии, бойцы уже почти сутки на ногах. Они мучаются от страшной жажды, последствий обезвоживания, хотя молчат и не жалуются. После того как была допита последняя капля из фляжки, всем стало понятно, что у них есть совсем немного времени, прежде чем жажда превратится в страшную муку, а потом и в смертельную опасность.
Глеб прислонился к вобравшей тепло скале и тут же отпрянул, вот он, шанс получить хотя бы несколько капель влаги. Он вытащил фляжку и пристроил ее между двух камней.
Сбоку его коснулась рука того самого пожилого мужчины.
– Товарищ командир, что нам делать? Как будем выживать? Ведь немцы нас живыми отсюда не выпустят. Либо они, либо мы. Мы попали в тиски смерти, отовсюду жди беды.
Глеб тихо объяснил ему:
– Я добуду немного воды. Сейчас. Несколько капель. От нагревания ночью образуется конденсат из воздуха, он осядет на металле. Это поможет нам набраться немного сил. А потом… – Разведчик тяжело вздохнул и принял решение: – Потом мы разделимся. Те, кто хочет сражаться и мстить, останутся здесь с ранеными и со мной. Я как командир не могу оставить отряд. Остальные проберутся к выходу под нашим огневым прикрытием. Потом обогнут Зуйскую гряду, чтобы помочь уйти бойцам на том конце теснины по такому же плану. А дальше мы сами постараемся спровоцировать фашистов выйти из укрытия.
Внезапно их тихий разговор прервал негромкий звук снизу:
– Нихт шиссен!
