Кращенко снова чувствовал себя уверенно. Начальство обласкало, орден престижный на груди, насчет очередного звания намекали, плюс пять кораблей на ходу. За что получил отдельную благодарность.
– Заедаешься ты, товарищ лейтенант, – с прежним знакомым всем тоном пытался осадить Степана Зайцева командир дивизиона. – Тебе вроде не за что обижаться.
– За ребят обидно. Ладно, чего там воду в ступе толочь. Идите, гуляйте…
Петушком вскинулся замполит Малкин со сверкающим новеньким орденом на кителе:
– Заелся, товарищ лейтенант. С командирами так не разговаривают. Я…
– Да пошел ты! – сплюнул Степан Зайцев и молча зашагал к себе на катер.
Настроение командиру дивизиона окончательно испортила молоденькая подруга, телефонистка Ася. Отношения после гибели Ивана Батаева у них дали трещину. Кращенко, не от большого ума, забыв про многих заслуженных моряков, представил к медалям «За боевые заслуги» Асю и старшего радиста (за компанию). Мол, никто не обделен.
Ася, добросовестная телефонистка, возможно, медаль заслуживала. Ходила по линии, восстанавливала связь, попадала под бомбежку. Но медаль, которую ей повесили на грудь, вызвала злые насмешки, хотя до этого к девушке относились нормально.
– Заслужила, Аська. Носи с гордостью. За какие там услуги наградили?
– За половые, гы-гы-гы!
– Старайся, глядишь, и орден передком заработаешь.
Тоже не самые умные моряки издевались над ней. Кто с удовольствием злорадствовал, кто-то вымещал на телефонистке злость за собачью жизнь и постоянную опасность. Были и такие, кто сам слюни пускал на молодую красивую девку, а она не им досталась. Ася со слезами прибежала к Кращенко, едва не швырнула медаль в хорошо упитанную физиономию командира дивизиона. Тот с трудом утихомирил девушку, кое-как вытолкал, чтобы высокие гости ничего не заметили.
– Психованная девушка, хотя специалист хороший. Нервы у людей не выдерживают, – оправдывался он.
– Да, не выдерживают. Обстрелы, бомбежки, – соглашаясь, кивали высокие гости. – Но с личным составом постоянно работать надо, не распускать людей.
Ася побежала к Валентину Нетребе, который дружил с покойным командиром «Прибоя» Иваном Батаевым. Выплакалась ему от души:
– Я ведь Ваню любила, а этот кабан не мытьем так катаньем своего добивался. Намекал, мол, на такие задания буду Ивана отправлять, что ты его вообще не увидишь. Разве не сволочь? Я ему в дочки гожусь, у него семья, дети. На меня и так все косо смотрят, а тут эта медаль.
Теперь уже Валентину стоило немалых трудов успокоить Асю. Он за время долгой службы хорошо изучил повадки больших командиров. Они подчиненных девчонок зачастую своей собственностью считали и лезли к ним нагло, не оглядываясь по сторонам.
– Успокойся, все хорошо будет. Если совсем тошно, уходи от него к чертовой матери.
– Он меня в банно-прачечный батальон отправить грозил, – всхлипывала Ася. – Там, мол, будешь с утра до ночи сраные подштанники стирать, пока руки не отвалятся, и спать в землянке на двадцать человек на голых нарах. А я к ребятам привыкла, к кораблям. За что они меня так?
Глупо было выговаривать восемнадцатилетней Асе на слабоволие и бесхарактерность. Она всего лишь девчонка, впервые столкнувшаяся с подлостью. Кабан он и есть кабан! Подминает все под себя.
– Ладно, с дураками я сам поговорю. Заткнутся умники.
– Я бы и к радистам ночевать перешла, но Кращенко не пускает.
– Успокойся, Ася, – только и мог ответить боцман Нетреба.
Капитан-лейтенант Кращенко был ему не по зубам. Его и Зайцев с Морозовым терпеть не могут. Кое с кем из моряков Валентин, подвыпив, поговорил в тот же день. Кто понял, хоть и с запозданием, что дурь гнали, извинились. А кто ничего не понял, примолкли. За новым боцманом не заржавеет – залепит кулачищем, в кусты улетишь.
Политотдельцы сделали вид, что не заметили такую мелочь, как ссору Кращенко с молодой телефонисткой (только пересмеивались). Не обратили внимания и на отсутствие некоторых командиров кораблей и зампотеха. Война. Кто-то должен находиться на посту. Тем более пришел директор рембазы с бухгалтершей, кто-то из соседей, пригласили двух женщин – врачей из санбата.
Гульнули как следует. Длинный стол в натопленной землянке был богато накрыт. Настоящая «Столичная», запотевшая с мороза, «Кагор» для женщин, ломти осетрины, колбаса, консервы, жареная баранина и обилие домашних соленостей на закуску.
До ночи играл патефон, плясали, пели, провозглашали тосты за победу, за товарища Сталина, за новых орденоносцев, славную Волжскую флотилию и героический политотдел.
Команды тоже не обделили. Приготовили хороший обед, налили по сто пятьдесят, а старичкам и побольше. Костя, к водке не привыкший, с аппетитом съел картошку с мясом, напился сладкого чая с печеньем и засел в своей башне, закутавшись в полушубок. Зенитчикам предписывалось быть на своих местах.
Если не считать не совсем справедливого награждения, праздник прошел нормально. Снова вспоминали слова Сталина, водка подняла настроение и уверенность.
Но уже восьмого ноября немцы обрушили огонь шестиствольных минометов на затон и причалы Красной Слободы, там было много убитых и раненых. Вела огонь дальнобойная артиллерия с холмов, завязывались бои в небе.
Еще пятого ноября резко похолодало. Дул пронизывающий северо-восточный ветер откуда-то из степей Казахстана. Появился береговой припай, который пока легко ломался судами, а по реке плыли отдельные льдины. Холода усиливались, а девятого ноября пришла настоящая зима. Морозы ударили под минус восемнадцать. Обстановка на реке резко изменилась.
Волга в ее низовьях из-за большой ширины и течения замерзает медленно. Девятого ноября лед сковал затоны, некоторые протоки, но сама река продолжала свое движение к Каспию.
Льдины, большие и маленькие, наползая друг на друга, с треском разламывались. Ледяная каша, шуга, шуршала на течении. Все эти звуки вызывали тревогу у бойцов, сражавшихся на берегу, и у маршевиков, подходивших колоннами к переправам. Не сладко приходилось морякам.
Деревянные суда вмерзали в лед, несмотря на то что команды постоянно разбивали его ломами и баграми, не имея возможности отдохнуть после ночных переправ. Путь во льду прокладывали ледокольный буксир и бронекатера.
К немецким снарядам прибавились неполадки в двигателях. Шуга забивала систему охлаждения. Механизмы, несмотря на сильный мороз, перегревались. Приходилось глушить двигатели, чистить фильтры, продувать горячим воздухом трубы. По неподвижным катерам сразу же открывали усиленный огонь.
На «Шахтере» мина взорвалась на палубе, погибли один из моряков и трое красноармейцев из пополнения, которых везли на правый берег. «Быстрый» получил две пробоины в борту и кое-как добрался до базы, где его спешно ремонтировали. Судов для переброски людей и боеприпасов не хватало, как никогда. Выходили почти засветло, едва начинало темнеть, и возвращались при утреннем свете, уворачиваясь от снарядов и мин.
«Верный» попал в переплет, из которого едва выбрался. Везли с правого берега раненых, когда увидели баржу, которую гнало течением. Несмотря на обстрел и большую загрузку, Николай Морозов свернул к барже и попытался взять ее на буксир.
Капитан, принимая трос, торопливо рассказывал, что баркас, который тащил баржу с четырьмя сотнями красноармейцев на борту, разбило прямым попаданием тяжелого снаряда. Ее понесло течением. Бойцы увидели, что беспомощное судно все больше сносит к правому берегу, к устью Царицы, захваченной немцами.
Снаряды падали все гуще. Осколки прошивали тонкий металлический борт, калечили и убивали людей. Один из снарядов взорвался в трюме. Погибло и были тяжело ранены несколько десятков человек. Некоторых разнесло на части. Красноармейцы бросились в разные стороны от страшного места, где в луже крови лежали человеческие останки без ног, разорванные пополам, отползали раненые.
Поднялась паника. Когда рядом рванул еще один снаряд, кто-то сбросил с себя шинель и перемахнул через борт. У кого не выдержали нервы, стали один за другим бросаться в ледяную воду, надеясь доплыть до ближайшего острова. Почти все, человек двадцать, утонули, не проплыв и сотни метров.
Когда «Верный» взял баржу на буксир, командиры сумели погасить панику. Стали оказывать помощь раненым, которых обезумевшие от страха люди еще пять минут назад затаптывали ногами, ища спасение. Трудно сохранить мужество в такой гибельной ситуации.
Сейчас все напряженно следили за небольшим кораблем с танковыми орудийными башнями, который с трудом, очень медленно тянул тяжелую посудину. Дымовая завеса, которую приказал поставить Морозов, временно прикрывала оба судна от артиллерийского огня.
Но снаряды и мины падали часто. Перебило трос, несколько крупных осколков попало в бронекатер. Механик Зотов докладывал Морозову:
