– Отчего же нельзя, мой друг, – великодушно разрешил Стрельников. – Полагаю, вы не заблудитесь. Ужин подадут через час – здесь, в кают-компании. И что-то мне подсказывает, что вы его не пропустите. Так что льщу себя надеждой вскоре снова вас увидеть.
– Это факт, – направляясь к выходу, через плечо заверил Женька.
– За борт не свались! – спохватившись, предостерег Андрей.
В ответ раздался странный, нечленораздельный, но откровенно насмешливый звук, представлявший собой что-то среднее между фырканьем и хрюканьем. Когда дверь за юным нигилистом закрылась, мягко клацнув латунным язычком защелки, Стрельников неторопливо извлек из коробки тонкую сигару, вооружился золоченой гильотинкой и со стариковской медлительностью приступил к ритуальным манипуляциям с вышепоименованными предметами.
– Полагаю, – не прерывая своего священнодействия, нейтральным тоном произнес он, – уговорить уважаемую Елизавету Степановну отпустить сына в эту поездку в компании полузнакомых мужчин было непросто.
– Боюсь, «непросто» – это не то слово, – с глубоким чувством признался Андрей.
– И вы, несомненно, взяли на себя всю полноту ответственности за сохранность его здоровья и жизни, – тем же тоном предположил Стрельников.
– А что мне оставалось?
Виктор Павлович щелкнул настольной зажигалкой и погрузил кончик сигары в ровный голубовато-оранжевый огонек.
– Мне почему-то кажется, – усиленно работая щеками, чтобы раскочегарить свою канцерогенную соску, не совсем внятно произнес он, – что вы к ней слегка неравнодушны.
– Ну, уж это-то, простите, не ваше дело, – заявил Липский.
– Юпитер сердится – значит, он неправ, – невозмутимо заметил Стрельников. – Позвольте мне вас утешить. Конечно, я находился в отъезде и не мог наблюдать за развитием… э… ваших отношений. Но простая логика подсказывает, что женщина, недавно потерявшая мужа, должна как зеницей ока дорожить единственным сыном. Сами понимаете: надежда, опора, свет в окошке, живое продолжение покойного супруга… ну и так далее. И чтобы отпустить его на край света с посторонним мужчиной… В общем, где-то в глубине души она должна считать этого мужчину не совсем посторонним. Скорее уж совсем не посторонним.
– А может быть, мы просто рассказали ей все как есть, – привычно маскируя смущение цинизмом, предложил свой вариант Андрей, – и алчность оказалась сильнее материнского инстинкта?
– Сомневаюсь, – с прежней невозмутимостью возразил Стрельников. – Я, знаете ли, крайне редко ошибаюсь в людях. Госпожа Соколкина – прекрасная женщина, настоящая, любящая мать, а не та холодная стерва с калькулятором вместо сердца, которую вы только что описали. И вы, Андрей Юрьевич, несмотря на свою профессию, предполагающую по возможности наиболее широкое и свободное распространение информации, не производите впечатления клинического идиота, неспособного понять, с кем и на какие темы можно откровенничать, а с кем – нельзя.
– Мерси, – буркнул Андрей.
– Поэтому, – продолжал Виктор Павлович из недр самолично поставленной дымовой завесы, – я думаю, что достигнутое вами соглашение основывалось на взаимном доверии и симпатии – тоже, разумеется, взаимной. В связи с чем и выражаю вам свое глубочайшее сочувствие. Быть нянькой при неглупом шестнадцатилетнем подростке – то еще удовольствие.
– М-да, – промямлил Липский. Крыть было нечем.
– Может быть, выпьем? – предложил Стрельников. – До места мы доберемся только к утру, не свалиться за борт у нашего компаньона, надеюсь, ума хватит…
– Будет вам издеваться, – сказал Андрей, – лучше налейте. Вы себе не представляете, что это на самом деле за подарок, этот ваш вундеркинд!
– Сочувствую, – наполняя стаканы, без тени сочувствия повторил Стрельников.
4Покинув кают-компанию, Женька Соколкин почувствовал некоторое облегчение, природу которого, невзирая на юный возраст, очень хорошо понимал. Ощущение было привычное, с детства знакомое любому, чья двигательная активность сплошь и рядом опережает осторожность и здравый смысл. Набедокурив, вольно или невольно, человек обычно старается занять такое положение в пространстве, которое, когда его преступление откроется, даст ему некоторую свободу маневра.
В том, что тайное рано или поздно станет явным, Женька не сомневался ни секунды. И долго вычислять преступника старшим компаньонам не придется: когда нечто подобное происходит в замкнутом пространстве, где среди полутора десятков взрослых, серьезных дядей неприкаянно болтается один-единственный подросток, все подозрения автоматически (и небезосновательно) падают на него.
Нормальный, вменяемый подросток в такой ситуации понимает, что деваться некуда, и просто тянет время, давая старшим возможность остыть, стравить пар посредством бессмысленных угроз типа «Поймаю паршивца – голову оторву!». Глупый подросток может убежать из дома, а малолетний психопат, каких в последнее время развелось просто неимоверное количество, в своем стремлении избежать наказания способен сигануть с крыши высотного дома. Бежать Женьке было некуда, прыгать за борт он не имел ни малейшего желания, а вот желание в течение какого-то времени держаться подальше от старших – таки да, имел, и притом достаточно сильное и ярко выраженное.
Ноги сами привели его на шлюпочную палубу. И как тут было не вспомнить старое, как искусство написания детективных романов, утверждение, гласящее, что преступника тянет на место преступления!
Собственно, никаких особенных, уголовно наказуемых злодеяний Женька Соколкин не совершал. Вся его вина заключалась в небольшой оплошности из числа тех, которые пачками допускает любой подросток – да, если уж на то пошло, вообще любой человек. Женьку Соколкина нельзя было назвать ни глупым, ни неловким или неуклюжим. Возраст, когда все, что находится в радиусе десяти метров от человека, ломается, рушится и выходит из строя словно бы само собой, уже миновал, однако рецидивы этого малоизученного явления иногда случались, и один из них произошел сегодня, буквально через час-полтора после того, как «Глория» вышла в море.
Дело было так. Не имея ни обязанностей, ни каких-либо четких, осознанных желаний, Женька слонялся по кораблю, заглядывая во все закоулки и старательно наслаждаясь морскими пейзажами со всех возможных точек и ракурсов – то с носа, то с кормы, то с правого борта, то с левого, то с верхней палубы, то с нижней. Насладиться видом с капитанского мостика ему не дали – вход посторонним туда, видите ли, оказался запрещен, – но Женьку это не сильно огорчило. К этому моменту он уже понял, что море, откуда на него ни смотри, все равно остается морем – невообразимо огромной массой холодной синей воды, в спокойную погоду не представляющей никакого интереса в плане поглазеть от нечего делать. В этом плане куда интереснее был эпизод с утоплением автомобилей, но он длился совсем недолго и закончился раньше, чем Женька успел запечатлеть его на камеру мобильного телефона. То есть он бы, конечно, успел, но мобильная связь в этих местах не работала, и отключенный телефон спокойно лежал в рюкзаке, который, в свою очередь, мирно покоился в каюте, в рундуке под койкой.
В самом начале пути на палубах «Глории» было довольно людно и суетно. Прилетевшие со Стрельниковым неразговорчивые субъекты деловито слонялись по всему кораблю, перетаскивая свои зеленые деревянные ящики и что-то делая с их содержимым. Женьку они отгоняли, как назойливую муху, предлагая не путаться под ногами и покурить в каком-нибудь укромном местечке, где он никому не будет мешать. Потом они как-то незаметно рассосались, и вместе с ними рассосались тяжелые запахи пота, сапожного крема и крепкого офицерского одеколона, с которыми в их присутствии не мог справиться даже свежий океанский бриз.
Наскучив высматривать медуз в сверкающей под солнцем воде, Женька спустился на шлюпочную палубу правого борта. Шлюпок здесь было две; белоснежные, как все на этом судне, они висели на талях, затянутые сверху непромокаемыми чехлами. От нечего делать Женька приподнял чехол и заглянул в одну из них, чтобы ознакомиться с внутренним устройством.
Из внутреннего устройства в глаза ему первым делом бросился ручной пулемет, лежавший на скамейке – на банке, напомнил себе Женька, – в носовой части шлюпки. В отличие от большинства своих сверстников, к оружию Женька относился прохладно – не из каких-то принципиальных соображений, а просто было неинтересно. Кроме того, при близком рассмотрении пулемет оказался сработанным довольно грубо. Это была сугубо утилитарная вещь, предназначенная для выполнения одной-единственной функции, которая Женьку Соколкина, мягко говоря, не вдохновляла.
Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он обследовал рундучок под задней банкой. Тут обнаружилось все необходимое: аптечка, бочонок с водой, к пробке которого изнутри был прикреплен мерный стаканчик на цепочке, ракетница, коробка фальшфейеров, компас и контейнер с сухарями и какими-то концентратами. Там же, под банкой, Женька наткнулся на странный предмет, которому тут явно было не место. Такой вывод напрашивался сам собой: все, чему положено быть в спасательной шлюпке, спокойно лежало на своих местах в рундуке, а эта штуковина обреталась прямо на досках днища, в щели между задним бортом и решетчатым палубным настилом. Она, можно сказать, валялась и при этом представляла собой не пустую сигаретную пачку, пробку от шампанского или пивную жестянку, а какой-то электронный прибор размером с Женькину ладонь и толщиной с небольшой фотоальбом.
