К А Д Р.
Ну-ка, повтори еще раз, медленно, по буквам, по звукам, по колебаниям воздуха – К А Д Р. Ты где-то слышала про это, ты не могла не слышать и не читать, ты знаешь все, что можно приспособить для криминала…
Даша сидела, делая одну длинную затяжку на миллион веков, на геологический период, медленно, с острейшим наслаждением выпуская дым, – и смеялась от счастья, плакала от счастья, она была самым великим сыщиком. Она раскрыла преступление века.
В разгар пылающего счастья, на пике нирваны, любования собой, гордости за себя, уважения к себе ее вдруг принялись бесцеремонно поднимать, хамски вырывая из белоснежно-золотых бесконечностей счастья, это было так обидно и унизительно, что Даша схватилась за пистолет, но не нашла под рукой ничего похожего, привычного. Ее тащили, она боролась, крича, – и сознание угасло под ударом мрака… Острого, колючего мрака.
…Она медленно открыла глаза. Комната была небольшая, белая, а за окном – без решетки! – зеленели кроны сосен, верхушки стволов были рыжие. Небо, правда, серовато-сизое – снова смог смешался с парком от незамерзающей Шантары…
– Как себя чувствуете?
Даша, глядя на человека в белом халате – незнакомого, не старого, лет сорока, – стала, прислушиваясь к ощущениям тела и первым, вяловатым мыслям, соображать, как же она себя чувствует.
– Нормально, – сказала она, пошевелив ногами, руками, чуть приподняв голову. – Голова кружится чуточку…
– Кто вы?
– Даша…
– Дальше?
– Андреевна. Шевчук. Капитан милиции, уголовный розыск.
– А где вы?
– Вот уж не знаю… доктор.
– Почему я – доктор?
– Белый халат, – старательно сказала Даша, словно учившийся говорить ребенок. – Вся эта комната так выглядит… Больница.
– Здесь есть кто-нибудь, кроме нас?
– Нет, – сказала Даша. Заглянула под одеяло и обнаружила, что совершенно голая. – Где мой пистолет? У меня был при себе пистолет и удостоверение.
– А где вы их в последний раз видели?
– Удостоверение я показывала в машине, а пистолет… на лестнице он еще был. Потеряла?
– Да нет, успокойтесь, мы с Глебом его подобрали. Кстати, кто такой Глеб?
– Мой друг, – сказала Даша. – Где я?
– Ну, разумеется, не в психушке… Вы сами как думаете?
– Я в Шантарске?
– В Шантарске.
– А за окном сосны… Значит, не Серебрянка, не Киржач, и уж, конечно, не Восточный… Западная часть города. Или Академгородок, или Барзаиха. Может быть, еще Лалетинские сопки.
– Неплохо, – кивнул врач. – Академгородок, Институт биофизики.
– Так это не больница?
– Нет, конечно. Это наша лаборатория. Попробуйте согнуть и разогнуть левую руку…
Даша попробовала:
– В сгибе локтя что-то…
– Сильно болит?
– Нет, неприятно просто… Уколы делали?
– Гемодиализ. Очистку крови. Прогнали всю вашу кровь через фильтры, сняли осадок… Голова не болит?
– Только немножко кружится.
– Совсем хорошо. Пить хотите? – он поднес стакан с каким-то розовым прохладным соком. – Нет, попробуйте-ка сами, присядьте, стакан возьмите, вы же не при смерти…
Даша села в постели, придерживая одеяло на груди. Выпила до дна и вернула стакан.
– Еще что-нибудь хотите?
– Мои сигареты…
– Вот о ваших сигаретах забудьте, – непонятно сказал он, усмехнулся. – Возьмите лучше мою. Я сейчас вернусь…
Он вышел и почти сразу же вернулся с Глебом – тот тоже был в белоснежном халате, присел на постель, улыбнулся наигранно беспечно:
– Ну ты нам и устроила тревогу, Рыжая… Хорошо еще, увидели в окно, как несешься по двору сложным зигзагом, а простой советский народ так и брызгает в стороны…
Даша блаженно потерлась щекой о его ладонь, прикрыла глаза, ощутив себя в полной безопасности. И тут же четко заработали профессиональные рефлексы:
– Где вы меня подобрали?
– В подъезде. Сидела на площадке меж этажами в приливе блаженнейшего кайфа. Честное слово, я в жизни у тебя не видел столь счастливой мордахи… Подбегаем – рядом лежит пистолет, окурки разбросаны, бабка с третьего этажа, та, у которой болонка, стоит и мучительно соображает, то ли вытрезвитель вызывать, то ли сатану закрещивать… Ну, мы тебя стали поднимать, а ты, должно быть, не хотела выбираться из кайфа, начала махать ручками… – Он продемонстрировал великолепный синяк на левой скуле. – За такое членовредительство, кстати, одной безумной ночью не отделаешься.
Роберт, ты нас не оставишь на полчасика?
Судя по веселым лицам обоих, абсолютно беспечным, Даше не грозило долгое пребывание в койке, и она приободрилась.
– Нет уж, этими экспериментами вы дома занимайтесь, – сказал белобрысый Роберт. – А то еще заглянет кто и ни за что не поверит, что тут – научный опыт… – он бесцеремонно отодвинул Глеба. – Убери блудливые лапы, медицина и наука еще не кончили работу… Даша, расскажите-ка подробно, что происходило после вашего звонка Глебу.
Она стала вслух припоминать – и, к своему удивлению, вдруг оказалось, что помнит практически все. Все видения, автобус, милицейскую машину, подъезд, главные ощущения и даже…
Она замолчала. Разгадка не забылась, осталась в голове! Логически непротиворечивая, стройная версия, где каждый кирпичик, каждый кусочек мозаики имел свое место – и француз, и большая часть убийств, и Марзуков, и даже террористы. Террористы в кавычках, естественно. А то, что не укладывалось в картину, требовало всего лишь парочки допросов с целью рутинного уточнения деталей. Даже голова закружилась…
– Со мной все в порядке? – спросила она Роберта.
– Конечно, понадобится еще парочка тестов и проверок, но могу смело заверить уже сейчас – все в порядке. Всю дрянь мы выкачали, провели экстренное и массированное купирование… Больше суток возились.
– Сутки?
– А что же вы хотели? Мы с Глебом вас зафиксировали вчера в первом часу дня, а сейчас – четвертый час дня, но уже – сегодня… Примерно двадцать шесть часов. Пониже спины, пардон, у вас еще с недельку будет болеть – после всех уколов. Впрочем, мы этим местом не ограничивались, кололи и под лопатку, и в вены… На правой руке, на предплечье, остался синяк, но тут уж я не виноват: вы там, на лестнице, колотились, как ведьмак на шабаше, Глеб держал, а я вколол кое-что весьма оглушающее наспех, прямо в мышцу, лишь бы попасть и успеть ввести лекарство…
– Пустяки, – сказала Даша, выпуская дым. – Значит, никаких шизофрений?
– Никаких, – кивнул Роберт. – Я там подготовил длинную и серьезную бумагу, составленную по всем правилам, – результаты анализов и исследований. Объяснение всем этим фантасмагориям примитивнейшее. Какой-то гад как минимум двое суток травил вас одним из производных ЛСД-25 – это в первую очередь один из сильнейших галлюциногенов. Но не столь уж безобидных – вы и в самом деле могли вообразить себя птичкой или самолетом и выпрыгнуть с последнего этажа. У голландцев числится в анналах медицины случай, когда один чудак, сиганувши с шестого этажа, сломал обе ноги, но, прежде чем его поймали, ухитрился на этих ногах пробежать еще метров двадцать. Потом рухнул, конечно…
– Его подливают или подсыпают?
– Можно подлить, а можно и подсыпать. Но можно сделать и гораздо проще. Если наркотик достаточно сильный, то есть высокой степени чистоты, без примесей, концентрированный – стоит нанести буквально считанные миллиграммы на любую поверхность, после контакта с которой вы ненароком коснетесь рта и занесете отраву в организм. В вашем случае пошли по линии наименьшего сопротивления, без особой изобретательности – я проверил и те окурки, что вы оставили на площадке, и те сигареты, что еще оставались в пачке. На всех – присутствие искомой субстанции. Достаточно было провести тщательно вымазанным в наркотике пальцем по кончику фильтра, сдуть лишнее… Со стороны совершенно незаметно – миллиграммы… А вы с каждой сигареткой получали новую порцию. На ученом языке это называется «кумулятивный эффект».
– И никакого укола сквозь пачки, как в каком-то романе? – спросила Даша. – Только на фильтрах – ЛСД?
– Да. Кто-то обработал уже открытую пачку. Разумеется, я не следователь, вам лучше знать, но мне представляется, что это мог удобнее и безопаснее всего для себя проделать кто-то, имевший беспрепятственный доступ к вашим сигаретам, когда открытая пачка лежит на столе…
– Да хотя бы я, – хмыкнул Глеб.
– Иди ты… – сердито фыркнула Даша.
Это не он. Хотя бы оттого, что последние двое суток Даша с ним не виделась. Последние двое суток она провела исключительно в компании своих – то есть сослуживцев. В кабинете у себя она всегда бросала пачку на столе, и так уж сложилось, что ЕЕ сигареты из уважения к начальству стреляли лишь в редчайших случаях, каждый по неписаному этикету курил свои, выходит, промаха не могло случиться, посторонний не мог «подцепить» предназначенный ей наркотик. Но это означает… А раньше ты что, эту версию не допускала?
