огромная, чем-то напуганная птица. Это был сигнал, и притаившиеся во тьме спецназовцы прекрасно поняли его суть. Спецназовцы, конечно, прекрасно слышали разговор Аббаса и его невидимого собеседника и давно уже поняли, что между собой беседуют всего лишь два человека. Ну а два человека для семерых спецназовцев — это, можно сказать, милая забава. Даже для восьмерых с учетом Наги. Разобраться восьмерым с двумя — что может быть проще? Особенно если эти двое даже не подозревают о том, что кто-то находится рядом с ними…
Пятеро спецназовцев, будто некие незримые и неслышимые ночные существа, набросились на посланника от «каракалов». Миг — и невидимый собеседник Аббаса был обездвижен, так что он не мог ни шевельнуться, ни вскрикнуть. То же самое Кудрявцев, Рыжов и Наги сделали и с Аббасом. Через каких-то пятнадцать минут спецназовцы вместе со своими пленниками уже были на базарной площади.
Теперь предстояло допросить пленников. Откладывать допрос до наступления дня было неразумно, так как в любой момент в поселке могли возникнуть «неуловимые каракалы», и тогда, понятное дело, было бы не до допросов.
— Значит так, — распорядился Кудрявцев. — Начнем с Аббаса. Я, Снегирь и Наги допросим его в нашей палатке. Думаю, много времени это не займет. Остальные пока караулят второго пленника и слушают, что творится во тьме. Вот только куда бы нам этого зверя до поры до времени упаковать? Не под открытым же небом его держать! Снегирь, спроси у Наги.
Рыжов, тщательно подбирая слова, перевел вопрос Кудрявцева.
— Есть у меня на примете небольшое помещение, — ответил Наги. — Здесь, поблизости. Приготовил на всякий случай еще два дня назад… В нем только вход и никаких окон. Помещение крепкое, из камня.
— Вот и хорошо, — сказал Кудрявцев. — Значит, пускай наш зверь пока посидит там. Руки ему не развязывать, рот пускай также останется на замке. А то вдруг он поднимет крик и начнет звать на помощь других зверей. Кто его знает — может, они где-то поблизости…
На том и порешили.
* * *
Никакого электричества и никаких ламп внутри палатки не было. Кудрявцев, Рыжов и Наги вместе с плененным Аббасом вошли внутрь, и Кудрявцев включил переносной фонарь.
— В общем, так, Аббас, — спокойно произнес Кудрявцев. — Ты влип. Ты у нас в руках. Мы знаем, кто ты такой на самом деле, потому что мы слышали, о чем ты говорил сегодня с тем человеком, который пришел от «каракалов». Это очень плохо. Плохо для тебя. Ты меня понимаешь?
Рыжов немедленно перевел эти слова Аббасу. Испуганный насмерть сириец прекрасно понял, что ему сказали.
— Да-да, — торопливо заговорил он, — я все понимаю… Я понимаю! Но я не виноват! Они меня заставили! Они сказали, что убьют меня и всю мою семью! Что мне было делать? Меня никто не мог защитить… И я согласился…
— Ты говоришь о «каракалах»? — уточнил Кудрявцев.
— Да, о них, — торопливо подтвердил Аббас. — О «каракалах»… Это страшные люди. Беспощадные!
— Когда и как они тебя завербовали? — спросил Кудрявцев.
Торопливо и угодливо, глотая слова, Аббас принялся рассказывать все о своей вербовке и все, что он знал о «каракалах». Рассказал он в том числе и о своем разговоре с самим Эсвадом Баширом.
— Но я его не видел! — горячо заверил Аббас. — Я только слышал его голос, потому что он говорил со мной из темноты! Да! Как и этот, которого вы сегодня поймали, — он тоже всегда говорил со мной из темноты. Я всегда встречался с ним только ночью!
— А что? — усмехнулся Кудрявцев, обращаясь к Рыжову. — Хорошая задумка — говорить из темноты. На таких, как наш Аббас, это должно было производить впечатление!
— А то! — согласился Рыжов. — Психология, однако! Эти «каракалы», сдается мне, шибко умные ребята!
— Рассказывай дальше! — велел Кудрявцев Аббасу.
И Аббас стал рассказывать дальше — торопливо и сбивчиво, будто опасался, что его в любой момент могут перебить, и тогда для него наступит самая страшная минута в его жизни. Он рассказал обо всем, что знал, и даже о том, чего не знал, а только догадывался: и о всех своих встречах со связным-«каракалом», и о том, какие ему, Аббасу, поручения давал этот связной, и об обстреле его, Аббаса, жилища, который на самом деле был не обстрелом, а обманом…
— Где находятся «каракалы»? — спросил Кудрявцев. — Откуда они приходят в поселок?
— Я не знаю! — тотчас же ответил Аббас. — Они мне этого не говорили! А я не спрашивал. Тот, кто со мной говорил из темноты, не любил, когда я задавал ему вопросы…
Кудрявцев в ответ на такие слова лишь вздохнул. Было понятно, что Аббас говорит правду. Не в том сейчас он был положении и не в том психологическом состоянии, чтобы обманывать. Но Кудрявцев должен был задать Аббасу еще один вопрос, что называется, для очистки совести. И он его задал:
— Кто еще в поселке, помимо тебя, помогает «каракалам»?
— Не знаю! — все так же торопливо ответил Аббас. — Кто же в этом сознается?
Выдав все, что знал и о чем только догадывался, Аббас испуганно всхлипнул и спросил:
— Что теперь будет со мной? Я все вам рассказал… Я ничего не утаил! У меня семья!
На это никто ничего ему не ответил. Кудрявцев и Рыжов просто не знали, что отвечать, да и не имели права решать судьбу Аббаса. Как-никак они находились в чужой стране, они были здесь чужими, и у них было свое конкретное задание. Они не имели права судить или миловать таких, как Аббас. Даже наоборот — они здесь были для того, чтобы этого Аббаса защитить — кем бы он ни был. Его и всех прочих жителей поселка.
Промолчал и Наги: кажется, он тоже не знал, что ему ответить на испуганный и угодливый вопрос Аббаса.
— Ладно, — вздохнул Кудрявцев. — Пускай пока этот несчастный человек посидит взаперти. Не до него нам сейчас. А мы пообщаемся со зверем-невидимкой.
Аббаса увели и поместили в то же самое помещение, где находился плененный «каракал»-связной. А «каракала» привели в палатку. Здесь Рыжов развязал ему руки и убрал липкую ленту со рта. Кудрявцев посветил пленнику фонарем в лицо. Пленник не стал уклоняться от яркого света, он даже не закрыл глаза. Его заросшее бородой лицо выражало презрительность и надменность, а в глазах Кудрявцев уловил неприкрытую злобу.
— Ну-ну, — усмехнулся Кудрявцев. — Видали мы таких… Наги, что ты можешь сказать о нашем дорогом госте?
— Он не сириец, — не сразу ответил Наги. — Араб, но не сириец. Но откуда он именно, этого я сказать не могу.
— О-хо-хо! —
