вздохнул Кудрявцев. — Что ж тебя принесло в чужую страну, человече? Здесь и без тебя хватает всяких… Снегирь, этих слов ты не переводи. Это я так, для себя самого… А все дальнейшее переводи, и как можно точнее.
Кудрявцев помолчал, собираясь с мыслями, и сказал, обращаясь к пленнику:
— Кто ты такой — мы это знаем. Мы взяли тебя с поличным. Ты враг этих несчастных людей, которые проживают в поселке. А значит, ты и наш враг, потому что мы защищаем этих людей. В стране, где сейчас находишься ты и находимся мы, идет война. И это для тебя плохо, потому что ты знаешь, что делают на войне с врагами. Кроме того, по законам этой страны ты преступник. Ты террорист. Уверен, ты знаешь законы этой страны и знаешь, как здесь поступают с террористами. Поэтому выхода у тебя нет. Есть лишь возможность сохранить себе жизнь. Но для этого ты честно должен ответить на наши вопросы. Ты меня понимаешь?
Безусловно, плененный «каракал» понял то, что сказал ему Кудрявцев. Но вот отвечать ему он явно не желал. Он лишь со злобой глянул на Кудрявцева и отвернулся.
— Это самое плохое, что ты мог сделать в твоей ситуации, — усмехнулся Кудрявцев. — В любом случае, мы добьемся от тебя ответа. Ну, а не добьемся — что ж… Тогда ты умрешь.
— Ты такой же чужой, как и я! — прорычал «каракал». — Почему я должен с тобой говорить?
— Что ж, — пожал плечами Кудрявцев, — можешь и не говорить. Тогда говори с ним, — он указал на Наги, — он сириец.
Наги выступил вперед. Он не сказал никому ни слова — ни Кудрявцеву с Рыжовым, ни плененному «каракалу». Он молча уставился на пленника, и, видимо, в этом его взгляде было что-то такое, что заставило «каракала» отвернуться. Он отвернулся, но не сказал ничего.
— Думаю, он нам ничего не скажет, — проговорил Рыжов, обращаясь к Кудрявцеву. — Во всяком случае, пока. То есть пока он не утратит надежду на то, что его отобьют у нас его дружки-приятели. Как ты его ни пугай и ни уговаривай…
— Да, наверно, — согласился Кудрявцев. — Что ж, пускай пока посидит взаперти. А нашего любезного экскурсовода веди обратно. Надо с ним что-то решать…
Рыжов и Наги увели «каракала» и взамен привели Аббаса. Для пущей острастки Кудрявцев осветил Аббасу лицо. Лицо было жалким и напуганным: без сомнения, Аббас понимал, что сейчас должна решаться его дальнейшая участь.
— Наги, — сказал Кудрявцев, и больше ничего он не произнес, потому что и без того было понятно — судьбу несчастного Аббаса должен решать именно он как единственный на данный момент представитель сирийского народа.
— Ступай к семье, — после короткого молчания сказал Наги, даже не взглянув на Аббаса. — Все, иди.
— А-а… — растерянно произнес Аббас.
— Ступай, — повторил Наги и отвернулся.
— Да-да! — торопливо произнес Аббас. — Я пойду… Аллах возблагодарит вас за вашу доброту и милость!
И он тотчас же, втянув голову в плечи, выскользнул из палатки. В темноте прозвучали его торопливые шаги, которые вскоре затихли.
— Вы ждете от меня пояснений? — спросил Наги у Кудрявцева и Рыжова.
— Нет, не ждем, — ответил Кудрявцев.
И это было чистой правдой. Какие уж тут пояснения, для чего они? И без них все было понятно. Что было поделать с Аббасом, кроме как отпустить? Судить? Ну, так одновременно с ним, если поступать по справедливости, нужно было бы судить и самого Наги, и полковника Хадида, и его солдат, и, наверно, много еще кого. Ведь это все они, вместе взятые, не уберегли жителей поселка Шахик от «каракалов». И, между прочим, тем самым поставили в безвыходное положение того же Аббаса. Что Аббасу можно было поделать, чтобы не соглашаться на предложение «каракалов»? Если бы он не согласился, они бы его убили. И всю его семью убили бы тоже. Не было у Аббаса никакого выбора, потому что не было в тот момент никого рядом, кто бы мог его защитить. Вот такой получается расклад. Как говорится, не совсем по закону, зато по совести.
К тому же дальнейшая участь Аббаса, скорее всего, была незавидной. Завтра все жители узнают, что случилось ночью в поселке: и о том, что поймали одного из «каракалов», и о том, что Аббас помогал «каракалам». Он им помогал, а значит, он, так или иначе, повинен во всех бедах, творящихся в поселке: и в смертях односельчан, и в уничтожении каравана с гуманитарной помощью, и еще во многом, что может случиться завтра или послезавтра. Ну, а коль он повинен, то, стало быть, подлежит суду. Народному суду, который во много раз справедливее и беспристрастнее любого другого земного суда. И как дальше жить Аббасу? Куда ему деваться? Как вымолить прощение у односельчан? Как вымолить ему прощение у жены?.. Наги прекрасно это понимал, да и Кудрявцев с Рыжовым тоже. Так что пускай Аббас идет к своей семье…
— Ну, и что будем делать дальше? — спросил Рыжов больше у себя самого, чем у еще кого-то. — Ну, поймали мы этого «каракала». Ну, изобличили их пособника — Аббаса. А дальше-то что?
Вопрос был закономерным. Несмотря на некоторые успехи, к основному делу — поимке или уничтожению «каракалов» — спецназовцы так пока и не приступили. Аббас не знал, где их искать, плененный «каракал» упорно молчал.
— Зови ребят, — сказал Кудрявцев Рыжову. — Будем думать.
В палатке собрались все, кроме Алексея Урывкова и Альберта Королькова — они остались снаружи караулить пленника и вслушиваться в ночную тишину.
В принципе тот же самый вопрос, что и у Рыжова, был на устах и у других спецназовцев.
— Эх, не надо было бы нам этого «каракала» брать! — сокрушенно произнес Никита Белкин. — Надо было бы за ним проследить! Он бы нас и вывел к логову остальных «каракалов»!
— Ну да, проследить! — возразил Роман Мара. — Как же, проследишь за ним в такой темноте! Да даже если бы мы и проследили — что с того толку? Нарвались бы ненароком на их засаду или охранение, и что дальше? Они у себя дома, а значит, знают все ходы и выходы, а мы как слепые котята! Без предварительной разведки тут никак нельзя!
— Было бы что разведывать, мы бы, конечно, разведали! — вздохнул Матвей Барабанщиков.
— Дурацкое положение! — сказал Рыжов. — Без дополнительной информации нам никак не обойтись! Да вот кто бы только ее нам выдал — такую-то информацию! А ведь кто-то что-то все равно знает! Быть того не может, чтобы никто ничего не знал и ни о чем не догадывался!
