Дорожный патруль
Яркая вспышка у подножия скал над фермой и донесшийся взрыв заставили Громова похолодеть, он уже полтора часа ждал на секретной частоте радиосообщения о завершении спуска, нервы были на пределе, а тут… Гранаты у ребят были только газовые, у них разрыв не такой, значит, это их подорвали гранатой, а скорее всего, они подорвались на мине – те, кто засел в хижине, начали бы со стрельбы из оружия с глушаками, им демаскироваться раньше времени ни к чему. Каменев матерился рядом – они оба находились в составе «нижней» группы, готовой к броску через лес к ферме и только ждавшей сигнала сверху.
Ральф дал команду двигаться к ферме рассредоточенно, предупредив, что в лесу могут быть мины.
Через несколько минут осторожного продвижения (Каменев готов был наплевать на мины и нестись сломя голову, но Ральф жестко его остановил) вдруг раздался голос Майкла:
– Донт мув, еврибоди… Ай эм контактид бай зе террорист чиф… Сайленс… Ю мэй спик рашн… (Всем стоять… На меня вышел шеф террористов… Тихо… – и в микрофон: – Можете говорить по-русски…) По договоренности он единственный держал свою рацию на частоте полицейских переговоров. Громов сейчас же переключился на ту же частоту. В рации зазвучал негромкий, спокойный голос.
– …повторяю: я командир группы, взявшей заложников. Ваши люди подорвались на мине. Заложники живы. Я готов освободить их за выкуп и беспрепятственный вылет за пределы Канады для меня и моих людей. Не двигайтесь, дорога и лес заминированы. Прием.
Майкл перевел сообщение Ральфу, выслушал его реплику и заговорил в микрофон полицейской рации:
– Сколько людей подорвалось? Их состояние?
– Все, сколько было. Они в моих руках. Пока живы, но в шоке.
– Назовите себя.
– Командир группы, взявшей заложников.
– В каком они состоянии?
– Все живы и здоровы.
– Я хочу говорить с Суреном Арутюнянцем, передайте ему микрофон.
– Заложники в другом помещении. Вы поговорите позже, нет проблем.
– Каковы ваши условия?
– Пять миллионов американских долларов и заправленный горючим десятиместный самолет с экипажем. Одного заложника и ваших людей, кто к утру не помрет, беру с собой. Обмен освобождаемых заложников на выкуп утром после моего сигнала. До утра никаких действий. При нарушении условий взрываю… Стоп. Конец передачи. – Рации в руках Майкла и Громова смолкли, они недоуменно переглянулись. Через несколько секунд вдруг послышались негромкие хлопки – стрельба из пистолетов с глушителями, определил Громов.
– Это Костя оклемался! – радостно сообщил майор.
Он очнулся, когда его волокли куда-то двое в темном камуфляже, сопя и ругаясь. Все тело болело, но сознание быстро восстанавливалось. Не делая активных движений, чтобы не насторожить тащивших его бугаев, по ощущениям понял, что руки-ноги целы, левое бедро и затылок жжет, видимо, раны. Метрах в десяти еще двое волокли под мышки Саню, живого, мертвого – не понять, во всяком случае, в отключке. Еще несколько фигур попало в поле зрения, один, метрах в двадцати, отдавал негромкие команды, двое или трое вдалеке, у скалы, пригибаясь, что-то искали, посвечивая фонариками.
Напоролись на мину-ловушку, сообразил Костя. А те, с фонариками, ищут других пострадавших, откуда им знать, что спустились только двое. Эх, Саня… Должно быть, он живой, вряд ли тащили бы в дом труп…
Когда пару раз его, как мешок с картошкой, проволокли по валунам, Костя понял, что пистолета, который он сунул за пояс справа на спине, нет. Рации в нагрудном кармане нет, гранат тоже, а вот ножи, засунутые в узкие потайные карманы между коленями и голеностопами на каждой ноге, вроде на месте. В ушах все сильнее звучал, как боевые трубы, знакомый шум, чувства обострились, тело было готово к взрывной атаке…
Когда его оттащили от стоявшего неподвижно командира метров на сорок, Косте показалось, что тот говорит по мобильнику, поднеся его к губам. В его осанке, в экономных движениях вдруг почувствовалось что-то знакомое, боевые трубы запели в ушах громче… Да, это он, «полковник ФСБ» Балашов, старый знакомый, виновник гибели отца! Значит, все правильно, мелькнуло в голове, их затея не напрасна, его чудесный локатор не подвел, засек-таки этого бандита, нашел его логово! Теперь в бой. Костя знал: один из них живым отсюда не уйдет.
Его с Саней приволокли к ферме. Саню уже втаскивали в широкую низкую дверь, ведущую, похоже, в подвал. Сейчас подтащат и его. Когда до двери оставалось метров пять, расслабленное тело вдруг ожило, взорвалось неудержимой силой, Костя захватил руками колени бандитов, крутанулся винтом, оба бугая рухнули друг на друга. Костя уже был сверху; одному, схватив за волосы, дернул, закручивая вправо и назад, подбородок – хрустнули шейные позвонки, тело дернулось и обмякло… Второй хрипел неразборчиво, ворочался, пытаясь сбросить труп с себя. Костя молниеносно развернулся, нашел рукой горло, железными пальцами, как клещами, захватил кадык, рванул с поворотом, опять тошнотворный хруст, готов второй…
Балашов, заметив возню, крикнул, кинулся к куче тел у порога в подвал, за ним все, кто был в поле зрения Кости, а он, не вставая, нырнул за угол дома. Несколько негромких выстрелов прозвучали почти одновременно, пуля чиркнула по бедру, прорвав комбинезон, Костя же несся к лесу, и снова рыбкой, головой вперед, упал в кусты, как только преследователи выскочили из-за угла дома, продолжая пальбу.
Они врезались в подлесок, стреляя в любую подозрительную тень, и зря: один из бежавших позади вдруг рухнул, схваченный за ногу из кустов, и через секунду был пропорот, как боров, ножом под лопатку. Хриплый вскрик заглушили выстрелы и треск сучьев. Третий… Теперь у Кости был пистолет-автомат, правда, запасного рожка он на убитом не нашел.
Снова прозвучала команда Балашова, тот отзывал погоню, понимая, что в ночном лесу беглеца не найти.
Костя, лежа в кустах, видел, как из леса вышли трое, один из них Балашов. Еще двое выбежали на шум из дома, видимо, это были те, кто волок Саньку. Костя легко мог снять Балашова, но сдержался – «берсерк» уже умел управлять собой, находясь в боевом исступлении, тренировки под руководством Штурмана не прошли даром, прежней не подвластной разуму ярости уже не было.
Балашова, по замыслу «архитекторов» операции, надо было взять живым. И вообще Косте с Саней отводилась роль разведчиков, надо было точно установить, тех ли нашли, и, если это балашовцы, навести на них по рации основные силы, как максимум – отвлечь огнем, не дать расправиться с заложниками. Проклятая мина спутала все карты. Теперь Костя понял, почему он сражается в одиночку, дорога снизу наверняка тоже заминирована, посему основная группа бездействует.
Сейчас ясно, с кем Балашов мог говорить по мобильнику: с основной группой или даже с руководством операцией, все равно взрыв мины демаскировал и Костю с Саней, и балашовцев, а частоты полицейских радиопереговоров тайны не представляют. Следовательно, Балашов вел торг с полицией, поставив на кон жизнь заложников в лучших традициях террористов. Действовать круто, пока идет торг, не следует, можно невольно сорвать договоренность и спровоцировать расправу с заложниками. Тем более нельзя раньше времени трогать Балашова: если его снять, впавшие в панику отморозки, к тому же наверняка не посвященные в детали переговоров, прежде всего пустят в расход заложников и Саню.
Надо доставать рацию. Наверняка она у кого-то из тех, кто его волок… Костя осторожно приподнял голову, силуэты троих бандитов на фоне неба торчали метрах в пятидесяти, Балашова не было видно. Костя прислушался к себе, уловил – тот где-то здесь, недалеко, в тени дома или по другую его сторону… Надо действовать. Часа через три начнет светать, и тогда он или сидит в лесу, как заяц, или действует в течение одной-двух минут в роли камикадзе – на открытом месте его расстреляют, как в тире.
Медленно, прижимаясь к земле, Костя ужом пополз к дому.
Растяжку мины-ловушки задел Саня. Ползание по-пластунски не было главной заботой миротворцев в Грузии. Саня, видимо, чрезмерно приподнимался, пытаясь уследить за Костей. Осколками ему пробило ягодицы и сорвало кусок кожи на голове. Если бы ребята передвигались не ползком, а стоя, их бы разнесло на куски.
Когда Саню, контуженного, поволокли по кочкам и валунам, сильнее всего досталось раненому месту, к контузии добавился болевой шок, и очнулся он только в подвале. Слышались тихие голоса, потом кто-то спросил погромче: «Ты живой, парень? Ответь!» Саня понял, что обращаются к нему, однако отвечать не спешил, сначала хотелось разобраться, что к чему.
Подвал освещался слабым светом фонарика, висевшего на крюке, вбитом в стену у двери. Окон не было. Вдоль стены напротив стояли два огромных деревянных ларя, на них лежали двое, как понял Саня, те самые заложники. Один из них толстый мужчина, лицо заросло черной щетиной, глаз заплыл огромным синяком. На втором ларе, застеленном какими-то тряпками, лежала еще более толстая женщина, настоящая гора, лицо опухшее, наполовину закрытое спутанными черными волосами. Рука мужчины была прикована наручниками к толстым железным скобам, вбитым в стенки ларя, когда-то на них, видимо, висели замки. Другая рука вздернута вверх и прикована к мощному крюку, вбитому в стену. Женщина также была прикована, крюков на стене виднелось множество.
