Ознакомительная версия.
Отдых прекращается в тот же миг, когда над головой с малой скоростью проходит моторная надувная лодка. Анна тотчас узнает слегка выгоревший оранжевый цвет резиновых бортов.
Свои!
Последний рывок. Последние десять метров, и она среди своих!
Впервые позабыв о строгих наставлениях, Анна устремляется вверх.
Шумно вырвавшись на поверхность штормящего моря, она сдвигает маску и кричит вслед удаляющейся лодке.
– Стойте! Я здесь! Остановитесь!..
Но… работающий лодочный мотор заглушает крик.
Она растерянно оглядывается по сторонам…
Из-за высоких накатывающих волн хорошо видна темно-серая громада военного корабля, стоящего метрах в шестистах. А бороздящие акваторию лодки появляются в поле зрения лишь на короткое время – когда Анну выносит на гребень волны.
Она машет рукой, плачет и что-то кричит.
Тщетно. Ветер уносит и рассеивает над седыми бурунами слабый голос…
* * *
Чуда не состоялось.
Собрав в кулак волю, иду к поверхности на последнем глотке.
Вообще-то без дыхательного аппарата я чувствую себя превосходно до тридцатиметровой глубины. Запросто могу нырять и глубже – пока здоровье подобные эксперименты снисходительно прощало. Но в этот раз все гораздо сложнее.
На мне тяжелый мембранный комбинезон с громоздким снаряжением. Это раз.
Чертовски много энергии уходит на борьбу с холодом – это два.
И третье: на моем теле две свежие дырки, и неизвестно, сколько через них ушло и продолжает уходить крови.
Чуда не состоялось и по причине отказа от крайней «площадки». Какая, к черту, «остановка безопасности», если речь идет о нехватке воздуха?! К легкой степени кессонной болезни я был приговорен еще до выхода из шлюза «Косатки». Хорошо, пусть будет средняя степень – неприятно, но не смертельно. Лишь бы не случилось тяжелой с нарушением кровообращения, параличом и всеми вытекающими отсюда «прелестями»…
Радужные круги перед глазами устойчиво сменяются на холодную черную пустоту. Сознание уже отлетало, когда, инстинктивно сорвав с лица маску, я набираю полные легкие воды.
И в тот же миг выскакиваю на поверхность.
– На хрен такие чудеса!.. – шепчу между рвотными позывами и диким кашлем.
Рвота – нехороший симптом. Особенно вкупе с нарушениями слуха и онемением конечностей. Вероятно, угораздило схлопотать именно тяжелую форму кессонки, или, как пишут доктора в медицинской книжке, – «декомпрессионной болезни».
Очистив от воды легкие и немного отдышавшись, поддуваю через клапан внутрь комбинезона теплого воздуха и ложусь на спину…
Я жив и выбрался на поверхность. Полдела сделано. В другой раз я бы отчаянно радовался и был счастлив, однако на очереди еще более сложная задача: не замерзнуть в ледяной воде…
Море вокруг беснуется – совершенно не ко времени разыгрался нешуточный шторм. Текущее время определить невозможно. Да и какая мне разница?..
До ранения на подводной лодке я испытывал голод. Жуткий голод, который не тетка, а дядька – злой, мерзкий и насмешливый. А последние часа три невыносимо хочется пить. Черт… ничто так не притупляет голод, как жажда…
Температура воды на поверхности – четыре-пять градусов.
Видимо, моему организму уже безразлично, какая именно температура у бурлящей вокруг и вздымающейся огромными волнами воды – близкая к точке замерзания или на несколько градусов выше. Вот если бы она внезапно прогрелась до двадцати – он бы оттаял и определенно сказал бы спасибо.
Мне очень мерзко. Мерзко, потому что слово «холодно» из другого языка, из совершенно другого измерения. Холодно – это когда по телу бегают мурашки, чуток посинели губы, а мышцы слегка потряхивает.
Меня уже оттрясло. Губ своих не вижу, но уверен – они бескровно-синюшного цвета. Пульса нащупать и посчитать невозможно – пальцы слушаются плохо, да и чувствительности никакой. Мышцы с суставами болят; причем так, что о жжении в груди от сидящей внутри пули не вспоминается. А более всего расстраивает язык, черт бы его побрал…
Года три назад я оказался в такой же ситуации в центре Охотского моря. Там тоже пришлось ждать спасателей, и симптомы были один в один. Кроме проблем с языком.
Проблемы заключаются в невозможности четко выговорить даже собственное имя. Странное и отвратительное чувство – словно вылакал пол-литра спирта без закуски.
Я хорошо знаком со своей профессией, а также с областью тех знаний, которые прямым или косвенным образом на нее замыкаются. И я хорошо осведомлен о заключительных минутах жизни человека, умирающего от переохлаждения.
Произойдет это следующим образом: когда ректальная температура тела опустится ниже тридцати трех градусов, кожный покров станет свинцово-серым, конечности сведет судорога, дыхание и пульс еще более ослабнут. Затем пропадет сознание. А при падении температуры тела ниже двадцати девяти градусов…
Впрочем, этого я уже не почувствую.
Помощи нет, а силы тают с каждой минутой.
Насколько хватает сил, поддуваю внутрь комбинезона воздух – он немного согревает и сохраняет положительную плавучесть. Воздушная прослойка гидрокомбинезона, являясь хорошим теплоизолятором, уменьшает теплоотдачу. Особенно чувствительны к холоду дистальные отделы ног. При обычном вертикальном положении замерзание начинается с пальцев ног, что объясняется обжатием водой нижних конечностей. Поэтому стараюсь лежать горизонтально на спине…
Закончив поддув, стягиваю зубами перчатку.
Кожа ладони потемнела, стала свинцово-серой. Значит, мне осталось несколько минут. Такие вот дела…
Господи… если я погибну в таком полускрюченном замерзшем виде, то не пройду дресс-кода у апостолов перед судом божьим. Кто-нибудь из этих двенадцати наверняка скажет: отогрейся, брат, сначала в предбаннике, а потом поговорим. Впрочем, мной овладевает равнодушие: к себе и ко всему происходящему вокруг. А это очень плохой знак.
Смерть долго ходила вокруг да около и наконец-то разыскала.
Верно, та настоящая косатка – огромная, с высоким острым плавником, торчащим над лоснящейся спиной, – глядит из черной бездны и улыбается своей хищной зубастой улыбкой…
Глава шестая. Море Лаптевых
Анна находилась на грани истерики, когда с борта БПК в ее сторону взвилась сигнальная ракета.
Что же это такое?! Она самостоятельно выбралась из жуткой бездны, несколько минут ее бросают вверх-вниз могучие волны, и никто этого не видит! Как же так?!
Дымный след уносит в сторону сильным порывистым ветром, но яркий желтый огонек настырно летит по направлению к ней. Не долетев метров двухсот, истлел и угасает.
«Что это? Они заметили меня? Что это было?!» – всхлипывает Анна.
В молодой женщине вспыхнула надежда, одновременно со второй ракетой желтого цвета. И она выпущена точно в ее направлении.
– Я здесь! – собрав последние силы, кричит и машет рукой Воронец. – Здесь!..
Вскоре замечает повернувшие к ней лодки.
И в тот же миг эмоции берут верх: она стучит по воде кулаком, рыдает…
Выбраться из причалившей к трапу надувной лодки Анне помогает коренастый мичман. На трапе она отстраняется от помощника и самостоятельно поднимается на палубу корабля; на каменном лице – ни единого следа от минутного срыва.
Генерал делает шаг навстречу, подает руку, но получает в ответ лишь произнесенную ровным, немного усталым голосом фразу:
– Я делала все, как вы просили, ни на шаг не отступая от инструкций. Довольны?
– Как вы себя чувствуете? Помощь врача требуется? – заботливо интересуется Сергей Сергеевич.
– Нет.
– Тогда я провожу вас до ангара – переоденетесь. А потом прошу в мою каюту. Там все и расскажете толком.
Она идет к трапу, ведущему на вертолетную площадку, и внезапно натыкается на Симонова. Молодой человек изумлен ее решительностью и выдержкой. Удивлена и Анна. Тем, что ни разу за прошедшие часы не вспомнила об Александре.
Он желает что-то сказать, но женщина, мельком взглянув сквозь него, опускается на колено и обнимает подошедшего Босса…
* * *
– Задерживается барышня, – поглядывая на часы, говорит контр-адмирал.
Хозяин каюты постукивает костяшками пальцев по коленке и поглядывает из-под кустистых бровей на вестового. Молодой матрос в белом осторожно переставляет с подноса на стол стаканы с горячим чаем.
– Она женщина и должна привести себя в порядок, – переводит генерал взгляд на карту. – Кроме того, о самом главном она успела сообщить по пути в вертолетный ангар.
Помимо Сергея Сергеевича, в каюте находятся трое: заместитель командира эскадры Черноусов, корабельный врач и старший из отряда «Фрегат-22» – капитан третьего ранга Михаил Жук. Черноусов сидит напротив и чувствует себя уверенно; военный врач и боевой пловец скромно устроились на стульях неподалеку от двери.
Ознакомительная версия.
