Когда вертолеты взмыли над джунглями и понеслись к рубежам Отчизны, отпустило окончательно. Причем Мазура и его ребят — самую чуточку позже, чем юаровцев: только теперь можно считать со всей уверенностью, что Рональд был абсолютно искренен и ничего против них не замышлял. Все удобные для того моменты упущены безвозвратно, но это не означает, что они тревожились зря, всегда стоит просчитывать все варианты…
Они сидели на голых железных скамеечках, блаженно расслабившись, привалившись затылками к обивке борта. Меж ними смирнехонько лежал на полу — по-прежнему с шестом, пропущенным под связанные руки-ноги — пленный, вот только даже при тусклом свете лампочки под потолком можно рассмотреть, что ресницы у него чуть заметно подрагивают: очухался, гад, но притворяется шлангом… Лет сорока, сквозь черные зигзаги на роже просматривается весьма характерная физиономия: загорелая, обветренная, без капельки лишнего жира, меченая долгим пребыванием в Африке.
С хрустом распечатав-свинтив пробку с высокой прямоугольной бутылки хорошего виски, Рональд, как и положено отцу-командиру, не стал пить первым, передал бутылку чернокожему соседу, и тот, с повадками завзятого советского пьяницы мысленно сосчитав присутствующих и точно вычислив свою долю, присосался к горлышку. Потом бутылка пошла по кругу. Вон как у них запросто, с легкой завистью подумал Мазур — в открытую, сразу после успешного отхода. У нас такое редко случается, а жаль, откровенно говоря, добрый глоток хорошо напряг снимает…
Когда бутылка дошла до него, он, естественно, не стал жеманиться и вспоминать о высоком моральном облике, каковой советский человек обязан сохранять за рубежом — никто его не заложит тому же Панкратову, к тому же места, над которыми они сейчас летели, к счастью, не охвачены антиалкогольной кампанией, необозримым лесным пожаром полыхающей на просторах Отечества. Он попросту, как тот негр, прикинул свою законную долю и разделался с ней в четыре добрых глотка, благо виски был хорошим, ничуть не напоминавшим поганую бангальскую самогонку. Интересно, но ему показалось, что в глазах сидевшего напротив Рональда мелькнула, ну, совершенно та же мысль… Почему бы и нет?
— Наш гость, я вижу, изволил ожить, — усмехнулся Рональд, наклонился, выдернул кляп изо рта пленника и продолжал все так же по-английски: — Как себя чувствуете, милейший? Что молчите? По глазам видно, понимаете, английский здесь — международный язык общения у субъектов вроде вас… Ну?
— Нормально, — отозвался пленный, видя, что ботинок юаровца недвусмысленно целит ему в физиономию.
Рональд продолжал с нескрываемой издевкой:
— Значит, вы — марксист, дружище? Несгибаемый приверженец Ленина… Лозунги провозглашать будете? А умирать с гордо поднятой головой, выкрикивая проклятия империализму?
— Видел я ваш марксизм, — пробурчал пленный. — И империализм тоже…
И добавил, на каком именно предмете. Ничуть не обидевшись за этакое поношение марксизма, Мазур весело подумал: ну конечно же, клиент не идейный, а значит, с ним все пройдет легко. Полковник Мтанга будет доволен — да и Мазурово начальство тоже… Хорошо съездили.
Глава двенадцатая
Согласно законам гостеприимства
Стоя рядом с жандармом в оранжевом берете, Мазур из окна второго этажа цепким профессиональным взглядом разглядывал площадь и окрестности — и пока что не находил оснований для беспокойства. Пожалуй что, все схвачено…
Через пару минут к нему подошел управляющий рудником, осанистый француз с красивой проседью и ленточкой Почетного Легиона на лацкане белоснежного пиджака (лягушатники орденские ленточки носят именно что на лацканах, даже на пальто). Чуть склонил голову — небезупречно вежливо, но без тени подобострастия, конечно. Сказал:
— Думаю, господин полковник, можно начинать, все собрались…
Мазур обернулся и кратко распорядился:
— Пошли!
Небольшая процессия вышла под открытое небо: впереди — Принцесса, слева — вежливо державшийся в шаге позади управляющий, справу вплотную к ней — Мазур, по сторонам — трое его ребят и Леон с парочкой своих, все в штатском и автоматами не щетинятся.
Пожалуй, что, порядок. За спиной и по бокам — с полдюжины канцелярских зданий добротной довоенной постройки, в центре площади — обширная, на совесть сработанная высокая эстрада из светлого дерева, за ней — немаленькая толпа.
Принцесса поднялась по ступенькам первой, танцующей походочкой манекенщицы направилась к круглому микрофону на высокой никелированной стойке. Не отстававший ни на шаг Мазур, глядя на толпу, допустил, как не впервые случалось, крамольную мысль: у нас дома и в будний день могли в похожем случае всех с работы сорвать, а здесь дождались выходного. Капитализм, ага, даже один рабочий день дает неплохую прибыль, в том числе и Принцессе: ей по наследству от Папы автоматически перешли все доли, процентики и акции, писаного завещания нет и быть не может, но все здесь взрослые люди и понимают, что к чему…
Принцесса встала у микрофона — в смелом парижском платьице, алом, воздушном, коротеньком, открывавшем загорелые ноги, с большим вырезом. Толпа, как и следовало ожидать, восторженно взревела. Собственно говоря, предложившие такой наряд французские консультанты в данном конкретном случае не открыли никаких Америк. Здешняя специфика давно известна. Турдьевилль — не город, а чисто рабочий поселок, жилье тут в дефиците, с семьями обитает не более трети счастливчиков. Есть, конечно, четыре борделя, как же без этого — но один предназначен исключительно для тех, кто щеголяет в костюмах с галстуками, три остальных, хотя и немаленькие, не справляются, так что здешний народец не вполне сексуально удовлетворен — ишь, разорались… Местную специфику в свое время учитывал еще Папа, пару раз привозивший сюда столичные вокально-инструментальные ансамбли: никакого фольклора, заунывных народных песен — симпатичные девахи, одетые крайне скупо, жарили по струнам электрогитар, распевая порой довольно легкомысленные шлягеры. Ну, а уж потом перед разогретой толпой выступал Папа. Кстати, здесь во время гастролей побывала и «Рябинушка», с большим энтузиазмом встреченная трудящимися.
Принцесса медленно крутнулась волчком, показав обнаженную загорелую спину и бросила в микрофон короткую фразу. В сценарии этого не было — отсебятина, сиречь экспромт, и удачный. Даже не владевший местными языками Мазур догадался: она сказала что-то вроде: «Вот такая вот я. Нравлюсь?» Судя по восхищенному реву толпы — в десяточку…
Она властно выбросила правую руку наполеоновским жестом, дождалась полной тишины и заговорила. Мазур все это время, почти не поворачивая головы, прочесывал взглядом свой сектор.
Да, пока что не о чем беспокоиться: меж эстрадой и толпой — густая цепочка жандармов, перемежавшаяся ребятками в штатском, Мазуровыми и людьми Мтанги (и в толпу, конечно же, Мтанга запустил своих). У каждого окна, выходящего на площадь, в том числе и чердачного, стоят жандармы и агенты тайной полиции, меж зданиями — они же, есть еще и внешнее кольцо охраны. Снайперу просто негде укрыться незамеченным. Единственный возможный вариант — кто-то из первых рядов толпы, с пистолетом, потому что более серьезное оружие незаметно сюда не протащить — но этакого супостата успеют быстренько срезать, а то и возмущенные трудящиеся на куски порвут, справедливо полагая, что стрелять в такую девушку — сущее извращение.
Ну, все точно рассчитано: судя по мордам лиц, успели вмиг раздеть Принцессу завидущими глазами и мысленно проделать с ней кучу интересного. На левом фланге — человек сорок в костюмах и галстуках, примерно поровну белых и черных, в том числе несколько женщин в той же пропорции: здешняя верхушка, инженеры, техники, канцелярские крысы. Эти, конечно, держатся с подобающим достоинством и не строят столь похотливых рож подобно передовому пролетариату — но у многих мысли наверняка те же самые, вон как глазоньки блестят. Чуточку смешно, но Мазур на миг ощутил прилив нешуточной мужской гордости: пяльтесь сколько угодно, обормоты, как выражались в его чуточку шпанистой юности, трахайте глазами и кончайте носом — но постель она делит кое с кем другим…
Возле цепочки охранников наперебой щелкали фотоаппаратами репортеры: стервецы, ведь откровенно стараются, чтобы в кадре на первом плане были великолепные обнаженные ноги, ну да что ожидать от буржуазной прессы… Парочка телекамер, конечно. Принцессу слушают внимательно, в совершеннейшей тишине, речь французы написали неплохую, Мазур ее читал. Ага, по толпе прокатился здоровый жеребячий гогот: судя по времени, Принцесса дошла до фразы «Обязательно нужно построить вам побольше жилья» — и добавила с лукавым прищуром: «… и не только…» Это уже не экспромт, это из речи, толпа прекрасно поняла и оценила дополнение.
