— Скажи, наконец, толком, где он сейчас?
— В карантине, сэр.
Пэш — простак простаком. В Поселение он пришел издалека и принес с собой десять фунтов старинных ювелирных изделий: потому его и взяли. Он ведь и не виноват, что простак. И стоять ему за каким-нибудь станком до глубокой старости где-нибудь в электро-монтажном участке, если бы не Куртц… Он-то нарочно этого идиота в эдвайзеры подсунул. Очередные козни.
Ладно. Этот Пэш старается, как может. Он опрятен и подтянут, но той вышколенности, которой отличался интеллигент Жерар, в нем, разумеется, нет.
В сущности, эта замена эдвайзора никак не повлияла на образ жизни Ханарана, и все же иногда ему не хватало Жерара, а порой он даже жалел, что погорячился насчет него.
— А Куртц… он не записан ко мне на прием?
— Нет, сэр.
— Вот хитрый жук… А господин Яглом?
— Тоже нет.
Ханаран побарабанил пальцами по мраморной столешнице, задумчиво рассматривая тщедушную фигуру Пэша в черном мундире без погон.
Похоже, опять скользкий вопрос. И, как обычно, решение принимать ему, Ханарану, чтоб после можно было сказать: «Но, сэр… вы ведь сами…»
— А как он нас нашел, этот бигем?
— Его как бы привела одна бабенка.
— Какая еще бабенка?
— Она из района Восточного плато, сэр. Выжила после карательного рейда, была в рабстве в небольшой общине на Шедаре. Да, сэр, оказывается, там до последнего обитали бигемы. Чересчур уж близко от Мертвой Зоны.
— И?
— Видать, он и впрямь оттуда, сэр. Просто великан. — Пэш сделал многозначительную паузу. — Глаза у него какие-то странные для бигема… больно въедливые. Простите, сэр… я, то есть, хочу сказать: выглядит он, как жутко разумный человек. Даже в школе бигемовских вождей не встречал я таких умников. Покуда с ним толковал, этот парень даже ни разу не ругнулся, а бигемы — те, сами знаете, всегда крепко выражаются. И лицо у него выбрито, и одежда на нем неизвестного кроя, да и обувь чудная. И самое диковинное, сэр, у парня ошейника нет. Так вот, сэр, он просит, чтобы ему позволили с вами поговорить.
День был явно не самым лучшим для Ханарана. Новости, которые принес Пэш, заставляли шевелить извилинами, принимать какие-то головоломные решения, а по ходу волей-неволей требовалось и самого эдвайзора воспитывать… Этого тугодума, пожалуй, куда проще убить. А Куртц еще уверял: лучший из лучших.
— О чем он хочет говорить, этот бигем? Он сказал тебе?
— Кажись, о терракотерах, сэр.
— Чепуха, тут не о чем говорить! Пусть об этом с ним толкует Куртц, у него лоб до затылка.
— Простите, сэр, этот бигем… он уверяет, что знает что-то важное.
«Как же, как же… — подумал Ханаран. — Не осталось ничего важного, все что было важно, давно мертво…»
— А та женщина… что она обо всем этом говорит?
— Она в отключке, сэр. Мы отправили ее в лазарет.
— Проклятье, Пэш! Издеваться вздумал? — Ханаран заставил себе упереть локти в стол и даже привстал с кресла (гримаса номер два: «А пошлю-ка я тебя на внеочередное тестирование»). — Кто только что сказал, что к нам этого бигема привела женщина?
— Я сказал: «как-бы привела», сэр. В каком-то смысле оно так и есть. Он сказал, что это она растолковала ему, как до нас добраться. Но в дороге она пострадала, головой бабахнулась. Бигем ее на руках принес. Симпатичная бабенка.
— Хочешь сказать, женщина объяснила дикарю, как пройти в Поселение, и он сумел его отыскать?
— Стало быть, так, сэр. Именно об этом и говорю.
— М-да… — Ханаран встал из-за стола, подошел к портрету Велимира в фосфоресцирующей рамке. — А почему этого бигема до сих пор не убили? Никто не догадался, что на самом деле он шпион от ренегатов?
— Кажись, такая догадка все-таки была, сэр… Да, точно была, я сам слыхал, как господин Зорге господину Куртцу говорил… Да только вот что, сэр… Ошейника-то у него не было, но наши датчики на звериных тропах… они показали, что этот парень пришел откуда-то с севера. Вот рапорт начальника отдела диверсий полковника Лепы, господин Яглом велел его передать вам. — Он развернул универсал дисплеем к Ханарану.
— Без ошейника… Смотри ты… Откуда именно он пришел?
— Со стороны Мертвой Зоны. Должно быть, из приграничных территорий. Ренегатам не под силу такой крюк сделать. Им не пройти наши южные заслоны.
— А следы на снегу?
— Не замечены. Он почти две мили по стенке каньона шел и проник через нижние щели. Тут его внешний патруль и накрыл.
— Надо же, — сказал Ханаран. Ему и впрямь становилось любопытно. — А почему об этом мне докладываешь ты, а не наш всеведущий умник Куртц или хотя бы кто-нибудь из руководства карантина? Им не нашлось, что сказать?
— Простите, сэр… Дело в том, что бигем хочет говорить именно с вами и ни с кем из них. Мне об этом сообщили, и я вам докладываю.
«Ну и дела…» — подумал Ханаран.
— Знаешь что, эдвайзор, — сказал он. — Ты должен был мне все это не так преподнести.
— Простите, сэр, но мне подумалось… — Пэш осекся, встретившись с мрачным взглядом Верховного.
— Весьма сомневаюсь, что ты вообще обдумываешь свои доклады заранее. Вот какое у меня впечатление складывается: ты — идиот!
Он сделал гримасу номер три, которой надлежало бояться всем без исключения. Когда-то Ханаран про себя называл ее «взглядом смерти».
— И из этого следует, что ты — потенциальный праноматериал, — сказал он, внимательно глядя на эдвайзора и пытаясь выцедить хоть каплю удовольствия из создавшейся ситуации.
— Помилуете, сэр, — пробормотал внезапно побледневший Пэш. Он с тревогой и преданностью вглядывался в глаза Верховному: ну, скажите, сэр, ведь это была всего лишь шутка, не так ли?
— Проклятье, — вздохнул Ханаран. — Сам ты что об этом думаешь?
— Мне… мне кажется… — ожил Пэш, — этот бигем в самом деле пришел из… Мертвой Зоны…
Он прикусил язык, видимо, испугавшись своих слов.
— Что-то я подзабыл, ты в своей должности сколько уже служишь? — спросил Ханаран.
— Три месяца, пять дней, сэр.
— М-да, достаточно много, чтобы научиться извилинами шевелить. Пора с тобой что-то делать, пора… Ну, ладно. Прежде чем увижу этого чудесного бигема, вызовешь ко мне Куртца и начальника особого отдела. И пригласи господина Яглома.
***
Поль Маре из тех офицеров-штурмовиков, которых на тактических курсах называют рвачами или стервятниками, хотя на самом деле в душе он не таков. Просто от природы Поль старателен, и всякое дело любит выполнять на совесть. К тому же он сын героя — резидента Клода Маре, человека, погибшего при исполнении задания в Мертвой Зоне. К счастью Клод Маре успел посвятить сына в линию штурма. Когда отец передал десятилетнему Полю ментальное послание штурма, мальчик принял его как принимают имя или наследственное имущество.
В самом этом слове — «штурм» — он чувствовал вкус детства. Возведенное до культа его предками задолго до того, как Велимир пришел к власти и привнес в него новое, более вещественное значение, это громкое, благозвучное, но безликое, слово жило в нем не как военная задача или манифест к действиям, а как некая извечная и непреходящая духовная ценность. Поль никогда не связывал с понятием штурма реальной возможности избавления от пороков настоящего, от тесноты подземелий, от нехватки солнца и воздуха. Зато он видел в нем возможность самоопределения и носительства идеи. Именно так — он был штурмовиком от рождения и всю свою сознательную жизнь свято верил, что штурмовиком и умрет.
Но отблеск той же самой идеи, проявленный в чуть ином значении, — «повстанчестве» — странным образом от него ускользал. Когда кто-нибудь при нем начинал рассуждать о светлом будущем — о тех временах, когда уйдут терракотеры, исчезнут карательные машины, а теперь уже и недавно открытые враги «кинготы» (новомодная гипотеза, толком никем не понимаемая, но вызвавшая небывалое количество пересудов), тогда Поль старался абстрагироваться. Он уходил в свои мысли, не желая слышать бестолковых разглагольствований. Он не любил, когда ругают бигемов только за то, что они огромные и якобы кровожадные. Или когда Шмуль на больших собраниях критиковал Куртца за слишком слабые требования к проектам эмигрантов со стороны его представителей в приемной комиссии.
Раньше Поль возглавлял танковый легион (смешно, притом, что он ни разу не бывал на технической позиции, и все учения проходили лишь на тренажерах). Поль делал все, что требовал от него устав. Его легион был лучшим с точки зрения тактической подготовки к штурму и абсолютно безукоризненным в плане технического состояния. Если бы когда-нибудь ему выпало руководить всем Поселением, первым делом он превратил бы его сложное законодательство в простой, емкий и справедливый устав, которого бы неукоснительно придерживался сам и требовал бы этого от подчиненных. Танкисты любили его, да и он чувствовал себя на своем месте, но однажды Поль совершил большую ошибку. На банкете в честь праздника Воссоединения в присутствии господина Яглома на вопрос выпившего Тагера, начальника службы питания: «Какими будут наши банкеты под небом свободы?» Поль философски ответил: «Разница лишь в том, господа, что может неожиданно пойти дождь». К счастью рядом был начальник карантина господин Зорге — друг и соратник отца — он заполнил болтовней создавшуюся паузу и, как мог, замял это дело. Он же на следующий день устроил так, что Поля перевели к нему заместителем почти без потери статуса и жалованья.
