- Мне перед своей совестью и перед Аллахом не стыдно, что я тебе, а не подонку этому деньги отдаю. И потом это совсем уже не те деньги, что его отец мне на хранение отдал. Впрочем, тебе этого знать и не надо, парень. Не знаю, кто ты такой и откуда, но уходи теперь и деньги эти возьми, как гонорар за бой, которым меня порадовал и воинов моих. Бери - заработал. Тут в чемодане немного - четыреста тысяч баксов. А ты, наверное, на Лешкины миллионы рассчитывал, которые он с Арцыбашевым, особистом нашим, тогда у Кемаля хапнул? А?
И Тохтамбашев хитро поглядел на меня, и теперь передо мной снова сидел уже не советский офицер, а хитрый героиновый король из Горного Бадахшана курбаши Тохтамбаш.
- Ты думаешь, я ничего не знаю и я такой дурак, к которому можно любого гэбиста заслать из Москвы, а я уши развешу и все миллионы отдам? Нет, дорогой. У меня таких гэбистов засланных - ой, много было, и все они с горлом перерезанным потом на дно самого глубокого ущелья на корм орлам и шакалам уходили. Понял?
Мне оставалось только согласно кивать.
- Так что уходи, пока я добрый, и чемоданчик этот передай корешку твоему Арцыбашеву, пускай вспомнит майора Тохтамбашева из службы тыла шестнадцатой армии. Хотел твой хозяин меня тогда на контрабанде поймать да завербовать. Два раза подкатывался ко мне, мол, или под трибунал за контрабанду дефицитом, или будешь агентом моим. А хера ему в задницу! По-моему вышло. Жаль только Леху Студеного. Классный парень был!
Тохтамбашев преобразился от нахлынувших на него воспоминаний, глаза его заблестели, разгорелись мальчишеским огоньком.
- Все. Забирай свои деньги, забирай свою Наташку-черепашку и уезжай. Керим тебя до Куляба на машине отвезет. А там до Душанбе уже сами на автобусе. Так что, прощай, не знаю, как тебя, и передай своему Арцыбашеву, что слабо ему против меня. Так и передай.
На пальце у меня было два кольца, а в Душанбе ждало третье.
Но до него еще надо было добраться.
…КОРОЧЕ, ВСЕ УМЕРЛИ Лето 2002 года, Душанбе
Керим довез нас до Куляба в трясучем уазике и высадил на небольшой круглой площади, по которой бродили несколько кур и грустный ишак.
Когда он, лихо развернувшись и подняв при этом тучу пыли, скрылся в одной из тенистых улочек, мы огляделись и увидели автобусную остановку. Рядом с ней под железобетонным навесом имелась покосившаяся скамья, на которой сидела древняя старуха с темно-коричневым сморщенным лицом. Кроме того, вокруг площади располагались автозаправка, состоящая из одной ржавой колонки и низенького сарайчика с окошком, продуктовая лавка и отделение связи. Над ним торчал большой плакат с портретом какого-то важного чурки. Под портретом была непонятная надпись, заканчивавшаяся обычным восклицательным знаком.
Так, подумал я, привезли и бросили. А что дальше?
А дальше, видимо, на автобусе.
Я пересек пыльную площадь, отпихнув при этом ишака, который решил, что у меня есть чем поживиться, и подошел к старой обезьяне, сидевшей на остановке.
- Добрый день, уважаемая, - очень вежливо сказал я ей.
Уважаемая медленно подняла на меня свои коричневые щелочки и ничего не ответила.
- Здравствуйте, бабушка, - повторил я, - а скоро ли автобус на Душанбе?
Вдруг сзади меня раздался голос:
- Она глухая, ничего не слышит.
Я оглянулся и увидел классического декханина в полосатом халате, в чалме и с палкой через плечо, на которой висел небольшой узелок. Его хитрая морда вдруг напомнила мне знаменитого Ходжу Насреддина. Так, думаю, надо быть повнимательнее.
- Здрасьте, - сказал я ему, - так автобус на Душанбе скоро?
- В половине второго, - ответил Ходжа, откинул грязный рукав халата и посмотрел на часы, - через полтора часа.
А часики у него, на всякий случай, "Ролекс".
- Спасибо, - говорю, поворачиваюсь и канаю к Наталье.
А сам думаю - откуда у такого дремучего чурбана "Ролекс"? И по-русски он чешет почти без акцента… Хотя, как говорится, Восток - дело тонкое. Черт с ним.
Подхожу к Наталье и говорю:
- Ну что, мы имеем полтора часа. Потом прибудет колымага на Душанбе, а до этого времени - курим бамбук.
Наталья кивнула и сказала:
- Интересно, где у них тут сортир? Может, у них и принято по кустам бегать, но я - свободная белая женщина и предпочитаю некоторые удобства.
Я оглянулся и говорю:
- А вон отделение связи - видишь?
- С чего ты взял, что это почта? Надписи-то не по-нашему.
- А с того, что у дверей почтовый ящик приколочен. Тоже мне шпионка! Учись, пока я жив.
Она фыркнула и пошла к почте.
А я, держа в руке чемоданчик, направился в магазин, чтобы купить там минералки и чего-нибудь на кишку.
Расплачиваясь с кассиршей, я посмотрел в сторону почты и вдруг увидел там кое-что интересное. Дверь была распахнута настежь, и было видно, как внутри Наталья беседует о чем-то с почтальоншей.
Кивнув, она дала ей что-то и направилась к телефонной кабинке.
Ага, думаю, это мы так по туалетам ходим.
А ведь я знаю, куда ты звонишь, голубушка. Это ты сейчас будешь своему "папочке" Арцыбашеву доносить, что мы едем в Душанбе с красивым чемоданчиком. Сука драная. Ладно, хрен с тобой. У тебя своя работа, у меня - своя. Я посмотрел на чемоданчик. Он, конечно, был совсем не красивый, но чем-то мне нравился.
Держа в одной руке чемодан, а в другой - пластиковый мешок с покупками, я пересек площадь и уселся на скамейку рядом со старухой.
Открыв бутылку боржоми, я стал наблюдать за входом в отделение связи. Минут через пять оттуда вышла Наталья, поправляющая на себе джинсы. Плюхнувшись на скамью рядом со мной, она вытерла тыльной стороной ладони лоб и сказала:
- Ну и жарища! Дай водички.
Я протянул ей пластиковую бутылку, а сам думаю - хрена я тебе скажу, что видел, чем ты занималась на почте. Пусть это будет моим маленьким секретом. Думай себе, что я ничего не знаю, так оно лучше будет. Один мудрый человек сказал: "Предупрежден, значит - вооружен". Вот это и будет в случае чего моим оружием против тебя и Арцыбашева.
Чемоданчик в это время стоял на асфальте рядом с моей правой ногой. Я лениво поднял его, положил на колени и взялся за замки.
- Что-то мне хочется еще раз посмотреть на шелабушки, - говорю, - уж больно мне их вид сердце греет.
А Наталья вдруг бутылку выронила и по рукам мне как даст! И, главное, больно!
- Ты что, - говорит, - вовсе спятил, что ли? Совсем мозги от жары работать перестали?
Я ничего не понимаю и говорю ей:
- Ты за базаром-то своим следи, курица! А то ведь и без зубов можно остаться!
- Лучше без зубов, чем без головы, - отвечает, - ты уверен, что там то, что ты видел час назад?
- А что там еще может быть?
- Ладно, объясню я тебе, бестолковому. Ты ведь только драться можешь да убивать. А в остальном - пень пнем. А я, между прочим, как ты изволил выразиться, шпионка. И шпионка профессиональная. Так вот чтоб ты знал - такие чемоданчики вскрывают только специалисты. Ты что, фильмов не смотришь? А представь себе, что подменил Тохтамбашев чемоданчик этот! На хрен мы ему нужны? И вот такой лох, как ты, радостно его открывает и превращается в фарш. А потом его соскребают со стен и собирают в трехлитровую банку. Себя не жалко, меня не жалко, так хоть старушку пожалей.
Я машинально оглянулся на каргу, что рядом с нами сидела, а той все - бара-бир. Знай, зенки свои щурит куда-то в пространство и губами шевелит.
- Ладно, - говорю, - уговорила ты меня. Не будем в чемоданчик лазить.
И снова ставлю его к правой ноге.
А она встала, бутылку подобрала, горлышко платочком обтерла и снова пьет. Да, жарища была за тридцать.
Вокруг нас постепенно собиралась небольшая толпа аборигенов.
Все они были прожаренные на солнце, у всех были морщинистые коричневые лица. Кто был в халате, кто в яловых сапогах и черном пиджаке, но интереснее всех смотрелся Ходжа, который стоял в сторонке и курил папироску. По тому, как он ее курил, я понял, что сейчас он словит кайф и ехать ему будет совсем не скучно. Среди толпы было и несколько лиц славянской национальности. Наконец подошел автобус.
Аборигены с шумом и гвалтом полезли внутрь, издавая гортанные выкрики: "Гыр-дым-быр! Быр-гыр-дым!" Я заранее просек, сколько их было, и, убедившись, что места в автобусе хватит всем, придержал Наталью, которая по бабской привычке ломанулась туда вместе со всеми.
- Подожди, - говорю, - сейчас все влезут, а потом мы спокойно войдем, как белые люди. Места хватит, отвечаю.
Она дернула плечом и успокоилась.
Наконец все уселись, мы, естественно, тоже, автобус затрясся и тронулся с места. Началась наша дорога в Душанбе, навстречу новым заморочкам, которые ждали меня в лице долбаного полковника Арцыбашева и его орлов. А в том, что там будут его орлы, я не сомневался ни секунды. Ставя себя на его место, я не видел особой необходимости отдавать Знахарю, то есть - мне, рюкзак с общаком. То, что деньги в чемоданчике - его, и к бабке не ходи. Ну, может, имеется там какой-нибудь партнер. Единственное, на что я мог рассчитывать - так это на его слово. Но чего стоит слово чекиста? Смешно! Ему ничего не стоит, получив деньги, сказать своим орлам "фас", и меня тут же замочат.
