вылез со скорбно поджатыми губами. Журналисты безмолвствовали. Я не успел надеть на него наручники. У парня что-то переклинило в голове. Он сделал жалобную мину, метнулся в сторону, потом в другую, припустил, подбрасывая ноги, в голову колонны! Ольга ахнула, побелела от страха. Я не стал его преследовать. Куда он денется? До таманского берега очень далеко… Впрочем, дальше головной машины он не убежал – Ромка Соколовский метнулся из-за капота, сделал подножку, а когда оператор покатился по асфальту, быстро его оседлал и заковал в наручники.
– Все в порядке, товарищи, – сказал я, – сейчас поедете дальше.
– Что это было, Алексей? – прошептала Ольга. – Вадим… он что?
– К вам претензий нет, Ольга Павловна, – сообщил я. – Можете работать.
– Но он был моим оператором…
Все верно, этот кретин был ее оператором. Я отступил, приложил рацию к губам.
– База, у нас ЧП, вынужденная задержка. Мы на эстакаде в пятистах метрах от моря. Ситуация под контролем, все закончилось. Требуется резервная группа службы безопасности, срочно высылайте. Они поведут колонну, а мы возвращаемся. Время есть, все успеют… Да, и еще, – я перехватил отчаянный взгляд Ольги Стрельченко, – срочно свяжитесь с пресс-службой Крымского моста – с Загитовой Ингой Артуровной. Передайте, что это моя личная просьба. Пусть вышлет оператора, любого, лишь бы знал свою работу – есть же у нее запасные? Передайте, что с меня причитается. Все, База.
А вот теперь действительно – все. Наша группа не присутствовала на открытии переправы, все благополучно состоялось и без нас. ЧП осталось незамеченным для средств массовой информации (а те, кто были в микроавтобусах, дали подписку). Все прошло отлично. Фанфары, митинг, благодарственные слова. Первое лицо осталось довольно и даже расчувствовалось. Погода баловала. Сюжеты журналистов об открытии переправы разлетелись по всей стране. По Крымскому мосту потекли машины – на запад, на восток. Но все это нам сообщили гораздо позже.
В 13.40 мы сидели в цокольном этаже штаба, где располагались комнаты для бесед с задержанными, а также оборудованные боксы для их временного содержания. Нас было трое – Галкин, Соколовский и я. Оператора Кащеева швырнули на табуретку и посоветовали не дергаться. Он и не собирался. Человека обуял животный страх, из глаз текли слезы.
– Это предварительная беседа, Вадим, пока без протокола, – сообщил я. – Мы знаем, что ваше преступление незначительное, поэтому не надо запираться, гнать пургу и тому подобное. Больше искренности, товарищ оператор. И тогда, возможно, судья ограничится условным приговором.
– Не совершал я никакого преступления, о чем вы говорите… – Он схватился за голову, закачался.
– Нет, совершили, – настаивал я, – в противном случае не стали бы делать того, что сделали. Что произошло? Давайте быстрее, – я украдкой посмотрел на часы. 13.48. До начала церемонии оставалось двенадцать минут.
– Вчера вечером зашел в бар в квартале от гостиницы… – забормотал Вадим. – Ну, чисто кружечку пива пропустить, это же не возбраняется… Меня и Ольга предупредила, что к утру должен быть как огурчик… Мужик ко мне подсел…
– Как он выглядел?
– Да никак не выглядел, – разозлился Кащеев. – Вообще никакой, обычное лицо, я такое не запомнил бы никогда… Только глаза у него очень въедливые… У меня была неприятная история в Твери пару лет назад, связанная с одной девчонкой. Не сложилось у нас, разозлилась на меня, пыталась обвинить в изнасиловании. Все это клеветой оказалось, полиция разобралась.
– Охотно верю, – кивнул я. – Вас припугнули этой историей, о которой некие круги знают больше, чем полиция, а вы и в штаны наделали. Сразу видно, что вас оклеветали, и полиция разобралась. Не надо ничего доказывать, Вадим, это не наше дело. Итак, подсел мужик…
– …И давай меня запугивать, будто все знает, – Вадим поежился. – Но есть, говорит, выход. Никакого криминала. Просто шутка. Показал фото и говорит: это охранник, завтра будет в числе тех, кто повезет вас на мост. Вы же можете ему что-нибудь сказать? Это никакими законами не возбраняется. Ну, сделайте вид, что в зажигалке газ кончился… Не успеете у гостиницы, сделаете это на мосту, когда вас привезут. Просто сказать человеку одну фразу. Я не мог понять зачем? Какой в этом смысл?
– Ладно, избавьте от этого лепета, – поморщился я. – Короче, вас шантажом заставили кое-что сделать. Какую фразу вы должны были сказать этому человеку?
– Да глупость полная… – Кащеев облизнул губы, – но меня просили запомнить, повторить про себя десять раз и произнести, ничего не перепутав: «В два часа дня, ваше превосходительство». Да, именно так…
Мы переглянулись. Борька Галкин пожал плечами. Соколовский наморщил лоб: что-то знакомое. Ну да, у всех нас было детство и пыльные стопки старых «Роман-газет» в чулане. Некто Аркадий Васильев, «В час дня, ваше превосходительство» – книга о предателе генерале Власове.
– Вы уверены, что надо сказать «В два часа дня», а не в час? – подал голос Роман.
– Да, совершенно точно, – кивнул Вадим.
В том-то и дело, что в два… Я посмотрел на часы. 13.54. Шесть минут до пуска переправы…
– То есть вы должны были подойти к определенному человеку и под любым предлогом произнести эту фразу?
– Да.
– И все?
– И все.
– С какими интонациями вы должны были это сделать? С вопросительными? С утвердительными?
– С любыми…
– И вас ничто не насторожило, Вадим?
– Но это же полная глупость… – всплеснул руками задержанный.
Я нажал кнопку на столе, чтобы увели…
Серега Викулов находился в комнате для допросов – один-одинешенек. Мы смотрели на него из смежной комнаты. Он никак не мог нас видеть. Викулов нервничал, то сидел, облокотившись о стол, сжимал виски, то откидывал голову, таращился в потолок. Потом поднимался, обходил стол и снова садился. Иногда он начинал чесаться, стонал, брался за голову, зачем-то смотрел на часы…
Ровно в два с ним стало что-то происходить. Это был другой человек, лицо окаменело, туловище напряглось, он превратился в сжатую пружину. Он резко подскочил, завертелся, снова стал метаться вокруг стола. Сунул руку под пиджак, словно собирался выхватить пистолет из кобуры, очень злился, недоумевал, что не может этого сделать. Кинулся к двери, замолотил по ней, потом помчался обратно с перекошенным лицом, схватил стул, запустил его в дверь… Оставлять его в таком состоянии было нельзя. По сигналу в комнату ворвались двое в белых халатах, скрутили, один воткнул иглу шприца Викулову в плечо…
Я опустил жалюзи, отдышался. Товарищи подавленно молчали. Всего они ожидали от этой жизни, но чтобы такого…
– Бедный Серега, – прошептал Соколовский, – у него и так жизнь поломана, родные погибли, а тут еще такое.
С полковником Мостовым мы смогли побеседовать только вечером, после того,
