– Не знаю!
– Может быть, так же, как и в кружку моей подзащитной – из ваших рук?
– Адвокат! – опережает раскрывшего рот Шумятина судья.
– Снимаю вопрос. Я закончил со свидетелем.
– У стороны обвинения будут вопросы?
Подумав с минуту, Шумятин качает головой:
– Нет, ваша честь.
– Прошу пригласить в зал свидетеля Зуйкова.
Я перевожу взгляд с Лильки на дверь и краем глаза замечаю, как Денис с озабоченным видом рассматривает экран мобильного. В зал входит Зуйков. Сегодня под безрукавку грязного цвета он надел свежевыглаженную рубашку. На брюках появились стрелки, но застарелые пятна остались на месте.
– Зуйков Валерий Петрович, – в пяти шагах от кафедры начинает вещать он, – тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, следователь следственного отдела…
– Достаточно, – прерывает его судья. – Прокурор, приступайте к допросу.
Зуйков насупливает брови и прикусывает нижнюю губу.
– Валерий Петрович, – подбадривает улыбкой раздосадованного друга Шумятин, – как долго вы знали Геннадия Степановича Малыша, в чьей смерти обвиняется подсудимая?
– Лет двадцать, не меньше. Хороший был мужик, всю жизнь пахал, спину ради дочки гнул, а она ему в благодарность яду…
– Свидетель, – опускает на кончик носа очки судья, – отвечайте на вопросы прокурора. Если суд заинтересуется вашим мнением, вас об этом спросят.
– Ладно, – кривится он и добавляет сквозь зубы: – ваша честь.
– При каких обстоятельствах вы впервые заподозрили, что произошло убийство?
– Да как только услышал, что Генка помер, сразу подумал: ну не может здоровый мужик, мой ровесник, – тычет пальцем себе в грудь Зуйков, – помереть от сердечного приступа. Это ж уму непостижимо!
– Когда вы обнаружили первые факты, указывающие на насильственную смерть?
– Мы сидели на поминках у Генки дома, а его соседка, Галька, возьми да скажи, мол, живот у покойничка болел. Откуда? У него ж сердечный приступ был! Ну, думаю, точно отравился. Я к его дочке, спрашиваю: ты чем батьку накормила?
– Вы имеете в виду подсудимую?
– Ее самую, кого ж еще.
– Что она вам ответила?
– Да ничего. Сказала, он день с бывшими сослуживцами бухал, и разговор на другую тему перевела. Говорит, у батьки давно сердце болело, он таблетки горстями глотал. Я ей: покажи таблетки. Она мне достала аж пять пачек, да все просроченные.
– Что вы предприняли после разговора с подсудимой?
– Сначала пошел выяснять, с кем Генка выпивал. Расспросил, чем закусывали, вещи его личные просмотрел.
– Нашли что-нибудь относящееся к делу?
– Теперь понимаю, что да, нашел, а тогда подумал – так, ерунда.
– Расскажите суду, что вы обнаружили в шкафу для личных вещей на бывшей работе убитого?
– Красную папку, а в ней документы Генкиной дочки.
Коралловую папку, поправляю я мысленно. Денис, подняв брови, переводит взгляд с телефона на Зуйкова.
– Документы подсудимой?
– Ее самой, – кивает в мою сторону Зуйков. – Паспорт, свидетельство о рождении, медицинский полис. Короче, все!
– Подсудимая объяснила, как ее документы попали в шкаф?
– Сказала, мол, батя ее на работу устроить собирался.
– Вы поверили?
– Доверяй, но проверяй, как говорится. Поспрашивал у мужиков, сказали, Генка и правда за дочку просил.
Денис опускает голову, его пальцы принимаются бегать по экрану, нажимая кнопки сенсорной клавиатуры. Интересно, что он считает важнее моего суда?
– Почему вы не отказались от расследования после того, как слова подсудимой подтвердились?
Действительно, почему? Ответ на этот вопрос интересует меня не меньше, чем сообщения, на которые отвлекается мой адвокат.
– Мне все покоя один момент не давал. Я в тот год Генке на двадцать третье кружку литровую дарил. На поминках гляжу, эта мне чай в чашку из сервиза для кукол наливает.
– Подсудимая? – уточняет Шумятин.
– Да она, кто ж еще. Говорю, налей мне в батину, а эта заявляет: «Я ее выкинула!» – манерно разводит руками Зуйков. – Где ж это видано, чтоб вещи покойника до похорон выбрасывали? Эта, подсудимая ваша, что-то соврать хотела, да ее Лилька на место поставила. Вот девка, вот молодец!
– Вы имеете в виду свидетельницу Зеленову?
– Она, она, Лилька Зеленова.
Представляю, какой с Зуйкова следователь, если он не способен дать внятные показания на суде. С другой стороны, ему удалось до меня докопаться. Никогда бы не подумала, что попадусь на такой мелочи, как кружка.
– Валерий Петрович, что вы сделали после того, как поговорили с бывшими сослуживцами погибшего?
– Пошел в школу.
По залу пробегают смешки. Только лицо Дениса по-прежнему остается серьезным. На сосредоточенность это не спишешь – мыслями он далеко. Меня начинает беспокоить его угрюмый вид.
– Чего вы? – смущается Зуйков.
– Свидетель, – закатывает глаза судья, – отвечайте на вопрос прокурора.
– Говорю же, я пошел в школу. Ну ту, – поясняет он после того, как смешки переходят в хохот, – в которую Генкина дочка ходила.
– Тишина в зале суда! – стучит молотком судья. – Свидетель, продолжайте.
– Мне ее классная рассказала, что они, на пару с Лилькой, выиграли первый тур олимпиады в каком-то крутом институте, а на финал не поехали. Я пошел к Генке домой, там его бывшая, говорит, Генка дочку в Москву не отпустил. Тут я и понял, что к чему…
– Свидетель, – в очередной раз вместе с настроением судьи опускаются очки в роговой оправе, – что к чему разберется суд. Излагайте факты.
– Хотите факты?! – раздувает ноздри Зуйков. – Посмотрите мою больничную карту, вот там факты: и гематомы, и сотрясение, и перелом руки. Это все она!
Он указывает на меня коротким толстым пальцем. Без того обвисшие щеки Шумятина сползают к нижней челюсти. Судья переводит взгляд поверх очков сначала на меня, потом на Зуйкова:
– Хотите сказать, подсудимая вас избила? Она выглядит слабее, чем вы.
– Не сама, – отмахивается Зуйков, – любовник ее, со своими дружками. Собрал шоблу, куда ж я против толпы? Как одного гаденыша залучил, так он быстро сознался.
– У вас имеются письменные показания?
– Не имеются, он со сломанной рукой писать не мог, а как вылечил – удрал, мать родная не знает куда. Может эта в курсе? – снова кивает на меня Зуйков.
– У стороны обвинения больше нет вопросов, – скороговоркой выговаривает Шумятин.
– Адвокат, – вздыхает судья и отворачивается.
– Свидетель, – прячет телефон в карман Денис, – вы утверждаете, что моя подзащитная организовала на вас нападение?
– Утверждаю, – с вызовом произносит Зуйков.
– Как вы считаете, для чего ей это понадобилось?
– Что тут считать? Припугнуть она меня хотела, чтоб не лез.
– Это был единственный случай, когда, по вашим словам, моя подзащитная хотела вас «припугнуть»?
– Не единственный. Второй раз она мне здесь, в Москве, угрожала.
– Как именно она это делала?
– Позвонила, значит, среди ночи. Говорит, приходи дядя Валера, сдаваться буду. Ну я и пошел, как дурак, а там засада.
– Снова шобла дружков, как вы выразились?
– Нет, – потупил взгляд Зуйков, – две девки-малолетки. Одна повисла у меня на шее, а вторая на цифровик щелкнула. Не знаю уж, чего эта добивалась. Может, компромат на меня состряпать хотела. Всунула мне в дверь записку, мол, езжай домой и дело закрывай, а то знаешь, что будет. Само собой, я знал, что будет. Арестовывать ее было пора, этим мои московские коллеги и занялись с утра пораньше.
Он улыбается Шумятину, довольный своей речью. Прокурор с озабоченным видом копается в бумагах.
– В материалах дела имеется записка, которую, предположительно, моя подзащитная оставила в двери свидетеля. Валерий Петрович, вы узнаете записку? – Денис протягивает Зуйкову листок.
– Еще как узнаю!
– Независимая почерковедческая экспертиза показала, что записку написала не моя подзащитная, а свидетель Зеленова.
– Ваша честь! – вскакивает со стула Шумятин, толкая животом стол, от чего по залу эхом разносится скрип. – Обвинение просит признать недействительным документ о почерковедческой экспертизе, в связи с тем, что не было получено письменного разрешение на ее проведение от свидетеля Зеленовой.
