Гаврилин сплюнул.
Картечь. По ногам. Сволочи. Гаврилин закрыл глаза, стараясь успокоиться. Дышал мелко, щадя рану, задабривая боль. Он уже стрелял дважды. В пистолете осталось еще шесть патронов и восемь патронов в запасной обойме.
И никаких шансов. В комнате два окна. Маленькие, с двойными рамами. Сходу их не проломить. Завозится, и в комнату успеет ворваться крошка-сын и его папа-гуманист.
Есть еще одна дверь – наверное в спальню. Гаврилин поборол мгновенное желание перебежать туда и закрыться. Все это только продление агонии.
Что-то они затихли. Гаврилин осторожно вытер рукавом пот со лба. Нужно что-то делать. Взгляд бессильно скользил по стенам, потолку, окнам. По висящим под низким потолком керосиновым лампам.
Шепчутся они, что ли? Гаврилин слышал слабый звук, который мог оказаться и шепотом и просто тяжелым дыханием.
Стены, окна, лампы… Что-то скрипнуло. Половица? Дверь?
Гаврилин сполз спиной по стене, сел на корточки. Окна, лампы… Если сейчас кто-нибудь из них выйдя из дому, подойдет к окну, то сможет спокойно всадить в него заряд картечи.
Точно, снова скрипнула дверь.
Кто из них? Отец или сын?
Быстрее нужно думать. Быстрее. Сбить лампы пулями? Гаврилин поднял пистолет и снова опустил. Керосин. Все загорится. А его из дома не выпустят.
Это не лучше, чем картечь, в клочья разрывающая ноги.
– Хозяин?
Тишина.
– Слышь, хозяин! – горло подчинялось с большой неохотой, слова получались хриплыми, будто рычание загнанной собаки.
В доме остался сын. Отец сейчас осторожно пробирается к окну.
Что делать? Что?
Как там сейчас этот парень за дверью? Ждет появления Гаврилина, наставив на дверь стволы, или… Он ждет команды отца.
Гаврилин снова оглянулся. Часы. Стенные часы, в деревянном футляре, за стеклом.
Некогда раздумывать.
Грязь.
Ничего, сейчас ты запоешь по-другому. Петрович выбежал во двор. Теперь вдоль стены, за угол и к окну.
В ноги метнулся Кунак, светло-серое пятно на черном фоне земли.
– Пошел, дурак, – Петрович отпихнул пса.
Быстрее, пока гость не сообразил что к чему. Петрович подбежал к углу дома. Осторожно заглянул за него. Не хватало еще, чтобы парень встретил его пулей через окно.
Никого. Петрович заглянул в окно. Замерзло, не разглядеть. Твою мать, не подумал. Что теперь? Ломать окно дуриком, наугад? Какое из двух? Где он может быть?
Должен быть прямо возле двери. Самое лучшее место. Значит, видно его будет лучше через правое окно.
Петрович осторожно перешел к другому окну. Сейчас.
Сухо щелкнули курки. Жалко стекол. Но ничего, вставим новые. Петрович на мгновение замешкался. Можно было, конечно, сторговаться с этим парнем. Только вот, как потом все это объяснить Крабу? Лучше уж получить тысячу баксов. Меньше, но безопасней.
Ну, с богом! Петрович примерился к окну, замахнулся. И замер. Какой-то шум со стороны леса. Машина. Медленно пробирается по разбитой еще с осени дороге.
Петрович оглянулся. Краб? Тогда пусть сами разбираются. Или это за гостем?
Что делать тогда? Как отдуваться? Твою мать!
Лесник отошел от окна, приподнялся на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что за машина подъезжает.
Кто приехал?
Подал голос Кунак, тихо зарычал и подбежал к хозяину.
– Тихо, – Петрович схватил кавказца левой рукой за ошейник, – тихо.
Свет фар полоснул по сараю.
– Тихо, – прошептал Петрович, приседая. Кунак еле слышно зарычал.
И тут в доме грохнуло. Ружье, из двух стволов, узнал Петрович. Пауза, потом значительно глуше ударил новый выстрел, не ружейный. Потом еще раз. Еще и еще.
Петрович выпрямился, все еще удерживая Кунака.
– Петрович! – крик, прозвучавший из-за забора, показался леснику знакомым.
– Кто там? – Петрович навел ружье на калитку одной рукой.
В доме что-то крикнул сын, снова выстрелило ружье. Живой, подумал Петрович.
– Это я, Кирилл! Что тут у вас?
Снова ружейный выстрел в доме.
– Калитку открой!
– Сейчас, – Петрович побежал через двор к калитке, когда в доме ударил пистолет. Три раза подряд, почти очередью.
Лесник обернулся к дому, замер.
– Давай через забор, Нолик, – скомандовал Кирилл.
Дверь дома распахнулась, полыхнуло. Выстрел. Петрович выпустил из левой руки ошейник Кунака и выстрелил в ответ, навскидку. Раз и еще раз.
– Калитку открой! – это Кирилл, – Нолик.
– Сейчас, – ответил чей-то голос, кто-то спрыгнул во двор. – Сейчас открою.
Снова выстрел от дома. Петрович присел, торопливо перезаряжая ружье.
– Нолик!
– Да уже… – слова вдруг превратились в крик, истошный крик смертельно напуганного человека.
Жмот не сводил взгляда с двери. Скоро батя вломится в окно и тогда нужно будет или вязать беглеца, или стрелять в него. По ногам, сказал отец. Значит, по ногам.
Жмот привык выполнять все, что приказывал отец. Так было проще и надежнее. Только по ногам. Тогда они получат тысячу долларов.
Одно странно, чего это батя отказался отпустить беглеца за деньги? Можно было получить больше бабок… Черт с ним, отцу виднее.
Что он там возится? Жмот не волновался. Он мог ждать и дольше. Просто хотелось закончить эту охоту поскорее. И отвезти добычу в усадьбу. И получить деньги. Хотя бы увидеть, как деньги получит отец.
В комнате что-то скрипнуло. Ходит гад, ищет выход. А некуда! Батю не перехитришь. Не перехитришь.
В прошлом году было… Что-то влетело в дверь, врезалось в стену, с грохотом и звоном бьющегося стекла. Жмот выстрелил не задумываясь, по низу, от порога и половиц полетели щепки. Из обоих стволов, дошло до Жмота. Он выстрелил дублетом по стенным часам. Жмот схватил с кухонного ствола два патрона. Быстрее…
– Брось ружье! – на пороге комнаты появился парень с пистолетом в руках.
Ружье переломилось, Жлоб, не сводя глаз с пистолета, вынул пустые гильзы.
– Брось ружье, идиот! Брось!
Новые патроны легко скользнули в ружье.
– Брось!
Ружье щелкнуло, закрываясь.
Грохот.
Тихий, по сравнению с тем, как грохотало его ружье. Жмот почувствовал удар в грудь, шагнул назад, чтобы удержать равновесие. Стал поднимать ружье.
Еще выстрел, снова удар в грудь, но теперь его удержала стена. Стволы все никак не могли нащупать силуэт на пороге.
Выстрел. Огненной болью взорвался живот. Ноги подкосились, и Жмот сел, но ружья не выпустил.
Где же батя? Где он? Жмот поднял ружье снова. Удар в грудь. Силуэт приблизился вплотную.
Батя!
– Батя! – протянул Жмот. У него не получалось навести ружье. Оно было слишком тяжелым. Что-то рвануло ружье из рук. Не сильно, Жмот удержал его. Нажал на спуск. Выстрел.
Он больше не допустит ошибки, он не станет стрелять разом из обоих стволов. Тень перед глазами шарахнулась.
– Батя! – снова закричал Жлоб.
Ему было больно. И он не мог попасть в зверя.
– Батя! Помоги.
Тень снова встала перед Жмотом. Убить! Сил поднять ружье уже не было, палец снова нащупал спуск и потянул его. Ружье выстрелило и вырвалось из рук.
– Батя!
Сын лесника сидел на полу. Гаврилин всадил в него уже три пули, но парень все еще был жив. И даже не выпустил из рук ружья.
Из ран на груди и в животе текла кровь, окрашивая в темно-вишневый цвет светлую рубаху. Широко раскрытые глаза незряче смотрели перед собой.
– Батя! – простонал сидящий на полу.
Гаврилин наклонился, чтобы отобрать ружье. Потянул за ствол и чуть не поплатился. Ружье выстрелило перед самым лицом. Жар, грохот. Гаврилин неловко метнулся в сторону, оглохнув, захлебываясь пороховыми газами и болью.
Обожгло щеку. Заряд картечи разнес вдребезги стекло буфета, стоявшего напротив.
Хватит! Гаврилин хотел крикнуть это, но только всхлипнул. Словно рыдания сдавили его горло. Хватит, хватит, хватит!
– Батя! – просипел сидящий на полу. Из уголков рта потекли две тонкие струйки крови, и лицо стало похоже на кукольное. Глаза раненого остановились, зрачки расширились.
Хватит! Гаврилин наклонился к нему, чтобы тряхнуть, чтобы заставить его прекратить… Что? Что он теперь мог прекратить?
– Батя! Помоги…
Прекрати! Хватит! Прекрати!
Нужно остановить все это. Нужно остановить кровь, нужно остановить смерти. Нужно…
И снова грохот выстрела. Где-то под ногами. И выстрел словно прорвал что-то внутри Гаврилина.
Разум словно провалился в трясину. Действовало тело. Пистолет был всего в нескольких сантиметрах от лица сына лесника, когда палец Гаврилина сам нажал на спуск.
Ярко красный всплеск, багровая жижа выплеснулась на стену, на руки, на лицо Гаврилина.
Вторая пуля, третья, брызги, клочья плоти и осколки кости… Горячие удары капель в лицо, толчок отдачи в руку…
Палец все жал и жал на спуск, но патронов уже не было, ствольная коробка отъехала назад, обнажая ствол.
Гаврилин задыхался. Пришлось опереться на стену, чтобы не упасть. Гаврилину показалось, что он смотрит на дергающееся тело умирающего откуда-то с большой высоты.
