— Все меняется. Никогда уже не будет так, как прежде. Да разве это наши усилия помогают изменить мир? — Но тут же взял себя в руки. — Черт, такое впечатление, что я вымотался, как и Ханс Ховик. Давай, парень! Есть еще для тебя дельце.
Я снова завел машину и двинулся в Берген, останавливаясь только на паромных переправах в Лавике и Кнарвике.
В течение всей поездки в моей голове были две картины: Грете Меллинген, которая сдалась полтора дня назад, без особенных усилий с моей стороны и без смущения, и Ян Эгиль Скарнес, который смотрел на меня как раненый зверь, когда его уводили из помещения местного суда.
После Фёрде, маленького и тесного, Берген показался большим, просторным городом. Бюфьорд широко раскинулся напротив северо-западного района Аскёй, легкий дождик накрыл умытые скалы, окружавшие город, серебряной вуалью. Я приехал домой, долго стоял под горячим душем, потом спустился на Брюгген,[17] плотно пообедал, выпил пива, вернулся домой и проспал мертвым сном до следующего утра, то есть до воскресенья.
После обеда я пошел в контору и проверил автоответчик. Там, как это достаточно часто бывало и раньше, кто-то подышал-посопел, а потом бросил трубку в ярости оттого, что я не сидел, уставившись на телефон в ожидании звонка. Затем шло сообщение на ломаном норвежском, очень длинное и понятное лишь отчасти: у какой-то женщины пропал сожитель, и она хотела с моей помощью его вернуть. Марианна Стуретведт хотела со мной о чем-то переговорить. Я позвонил ей домой, но она в этот момент обедала с семьей, так что мы договорились, что я зайду к ней завтра на работу.
Я набрал номер Йенса Лангеланда. На этот раз он оказался дома.
— Веум… Я пытался связаться с вами в гостинице, но так и не смог вас найти.
— Если честно, мы напились в номере у Ханса Ховика, — признался я.
— Что, переживаете?
— А вы разве нет?
— Не особенно. Я ничего другого от местных властей и не ожидал. Настоящая битва будет в суде. И для начала я хотел попросить, чтобы вы выяснили все, что возможно, об этом Терье Хаммерстене и его передвижениях.
— Я как раз по этому поводу и звоню. Боюсь, у меня плохие новости. — Я рассказал ему все, что узнал от Ханса Ховика об их конфликте с Хаммерстеном в понедельник утром.
— У него дома, в Бергене?
— Да.
— Черт!
— Вот именно.
Я буквально слышал, как в его голове шел мыслительный процесс.
— Тем не менее, Веум. Я все равно прошу вас продолжить расследование. Займитесь вплотную Хаммерстеном. Это пока наш единственный козырь.
— Вы по-прежнему берете на себя все расходы?
— Разумеется, Веум. Отнесем расходы на государственный счет. Работайте спокойно.
Я повесил трубку и остался сидеть у окна. Всем известно, что адвокаты любят покрывать свои личные расходы за счет государства, но он что-то совсем разошелся. Если так будет продолжаться и дальше, как бы это не вызвало пристального интереса к моей персоне.
На следующий день пошел проливной дождь, холодный, мерзкий — еще одно напоминание о том, что зима не за горами. Солнце стояло ниже, дни были короче, и до следующего лета было очень-очень далеко. Но деваться мне было некуда, дел предстояло много, поэтому я пониже опустил капюшон куртки и вышел под ливень.
Перед выходом я позвонил Вегарду Вадхейму — следователю Бергенского отделения полиции, с которым у меня были самые лучшие отношения. Я сказал ему, что располагаю информацией по давнишним делам, которые шли в кильватере у расследования двойного убийства в Аньедалене, и попросил достать из архива два этих дела — обвинение против Метте Ольсен и некоего Давида, датированное осенью шестьдесят шестого года, и обвинение против Вибекке Скарнес от семьдесят четвертого.
— А что я получу взамен?
— Я же сказал — поделюсь информацией. Думаю, она вас заинтересует.
— Ты уверен?
— Да. Особенно если вам удастся раскопать все, что у вас имеется на Терье Хаммерстена.
— Хаммерстен? На него как раз всегда было тяжело хоть что-то раскопать, — пожаловался Вадхейм.
— Да, я заметил. Если у вас в архиве сохранилась папка по делу о контрабанде спиртного в семидесятых, то, возможно, я смогу кое-что к нему добавить.
— Не думаю, что там найдется что-то интересное.
— В таком случае я сам кое-что расскажу.
И мы договорились повидаться сразу после ланча.
С Сесилией Странд я встретился за чашечкой кофе с булочками в кафе, расположенном в торговом центре «Сундт». С углового столика, выходящего прямо на центр Бергена — улицу Торгалльменнинген, мы обозревали все, что происходило внизу, под нами, и чувствовали себя ни дать ни взять отцами города.
Сесилия внимательно выслушала все мои рассказы о Фёрде и о том, что касалось нашего дела. Историю о Трудальском Мадсе я упомянул лишь вскользь, так что особого впечатления она не произвела. Что же касается Грете Меллинген, то ее я назвал просто «наша коллега из местного отдела службы охраны детства». Когда я поведал о встрече с Яном Эгилем, у нее на глаза навернулись слезы, и я еще раз вспомнил о том, как мы были почти по-семейному близки — она, Ян-малыш, я и Ханс Ховик в роли доброго дядюшки — весной и летом 1974 года.
— Ты в самом деле думаешь, что это сделал он?
— Прокуратура, по крайней мере, в этом не сомневается. Да и улики серьезные, я готов это признать.
— Но зачем ему это было нужно? Такая жестокость…
Я пожал плечами.
— Эта девчонка, Силье, с которой он убежал в горы, намекала, что ее изнасиловал приемный отец Яна-малыша. Наверное, этого было достаточно.
Она с сомнением посмотрела на меня.
— Кстати, — добавил я, — там всплыло кое-что и о Свейне Скарнесе.
— Он-то тут при чем?
— Да ты послушай… — Я рассказал ей о связи между Скарнесом, контрабандой спиртного, убийством Ансгара Твейтена и о роли, которую сыграл в этих делах Терье Хаммерстен, который к тому же был поблизости и во время двойного убийства. Правда, у него алиби, с ним в понедельник встречался Ханс Ховик из Бергена.
Я выложил ей все, что знал сам, и, судя по ее лицу, она запуталась не меньше моего. Ничего не складывалось: следы вели то туда, то сюда и нигде при этом не пересекались, я никак не мог представить общую картину преступления — отступала даже моя богатая фантазия. Но в том, что картина эта существует, я не сомневался.
— Ну как? — закончив, поинтересовался я.
Она пожала плечами и допила кофе.
— Да, тут много всего намешано. Я слушала, слушала и стала сомневаться, а там ли ты ищешь? И есть ли в нашей работе хоть какой-то толк?
— Вот и Ханс в Фёрде мне то же самое сказал. Я тебе отвечу, как и ему: да, толк есть. И если вы и ошибаетесь иногда, в большинстве случаев вам все-таки удается помочь ребятишкам выкарабкаться. Разве не так?
— Эх… А сам-то ты, между прочим, бросил это дело.
— Я не бросил, Сесилия. Меня выпихнули. Аккуратнейшим образом. Но я продолжаю возделывать то же поле, но по-своему.
— Как частный детектив… — Она криво улыбнулась.
— Да.
Мы спускались по широким мраморным ступеням на улицу. На двух этажах нас встретили собственные отражения в зеркалах, узорчатые рамы которых были мне знакомы с детства — здесь я часто проходил к эскалаторам, поднимавшим народ на верхний этаж «Сундта», к аттракционам. В зеркалах мы оба выглядели разочарованными и недовольными, как супружеская пара, только что пришедшая к выводу, что развод неизбежен.
Я обнял ее, прощаясь, обошел фонтан Лилле Лунгегордсванн и направился в сторону библиотеки, чтобы там убить время до встречи с Вегардом Вадхеймом. В отделе местной прессы я нашел микрофильмы с газетами 1974 года и освежил в памяти подробности суда над Вибекке Скарнес, не зная, впрочем, пригодится ли мне это.
Незадолго до назначенного времени я явился в отдел полиции, где на вахте меня уже ждал Вадхейм. Мы пошли в его кабинет, а по пути он постучался в соседний, и к нам присоединилась его коллега Сесилия Люнгмо.
— Сесилия тогда проводила основные допросы Вибекке Скарнёс, поэтому я подумал, что имеет смысл пригласить и ее тоже, — пояснил он, и яс ним согласился.
Я поздоровался с Сесилией Люнгмо, с которой мы уже как-то встречались, но представлены друг другу не были. Женщина слегка за пятьдесят, крупная, но не слишком толстая. Ее каштановые с проседью волосы не знали ни краски, ни других искусственных хитростей. Крепко пожимая мне руку, она расплылась в широкой улыбке.
— Прошло уже много лет, с тех пор как это дело было закрыто, — сказала она. — Фру Скарнес, должно быть, давно уже на свободе.
Я кивнул.
— Насколько мне известно, она живет в Ски, недалеко от Осло.
— Ну, там она в полной безопасности, я считаю.
— Как вы думаете, она могла избежать заключения?
— Нет-нет. Даже непреднамеренное убийство — все равно убийство. Но она, как и многие женщины, была так несчастна…
