— Я вкатил ему промедол и, как смог, сложил в «кучу» его ноги… — проговорил над ухом командира Док. — Он потерял много крови, лейтенант, и уже почти не жилец… Но организм крепкий — выдержать такое не каждый смог бы… Он будет спать долго, не трогал бы ты его сейчас. Ему и так отвалило на всю жизнь…
Внезапно Хайзулла открыл глаза. И от ясности взгляда у Андрея мурашки поползли под одеждой.
— А я все думал, — очень медленно произнес Хайзулла. — Кто же этот мой Большой Шанс, которого я знаю в лицо? Ну, привет, бача…[28]
На большее, видимо, сил не осталось…
А потом…
Потом был тот бесконечный марш-бросок по дороге на Кандагар, а затем и через пески Регистана, был бой с преследовавшими группу «духами» полевого командира Алихана на мосту через Гильменд, была та безумная переправа на плоту, сооруженном из досок кузова грузовика… И все это время Док, теперь полностью превратившийся во врача, ни на шаг не отходил от раненого, полуживого советского разведчика, который, собственно говоря, и был их «заданием»…
…Они упорно шли на север, к Газни, но… Время уходило неумолимо, словно вода в песок, и Хайзулле становилось все хуже и хуже…
И хоть Док полностью взял его под свою опеку, Хайзулла все чаще впадал в беспамятство и бредил. А Док с каждым часом становился мрачнее грозовой тучи…
— Андрей… — как-то произнес Док на девятый день этого «пути домой», сидя около опять начавшего бредить Хайзуллы. — Я сделаю все, что умею, но без антисептиков и антибиотиков мы его не довезем…
— Что посоветуешь, Док?
— Не знаю. Может, нужно было рискнуть и пошарить в Калате?
— А секретность?
— А если он кончится у меня на руках?
— Нельзя этого допустить, Миша… Тогда все усилия псу под хвост!..
— А его организм нас не спросит, Филин! Твое «задание» и так уже полутруп!.. Мы его уже больше недели за собой таскаем — растрясли сильно… Еще два-три дня, и будет твой чайханщик на тучке Аллаху чай заваривать!.. Это я тебе как медик говорю, а не как боец группы Филина!..
Андрей смотрел на лицо своего друга детства, покрытое крупными каплями пота, на губы, говорившие что-то на непонятном ему языке, и понимал, что Док прав, но решения не приходили.
— И еще… Если я и дальше буду обезболивать его промедолом, то через неделю он станет законченным наркошей… — подлил масла в огонь Док.
— Ладно, Миша, дай подумать…
9 декабря
То, что произошло к вечеру этого дня, помогло, как оказалось потом, всей группе Филина…
«Не было бы счастья, да несчастье помогло»…
— Андрюха, слушай… — внезапно вскинулся Медведь.
Где-то впереди, скорее всего, на шоссе, шел бой.
— Километрах в пяти по ходу, слушай! — горячо шептал Медведь. — «ДШК» молотит и, кажется, миномет…
Горное эхо доносило такой узнаваемый рокот крупнокалиберного пулемета и характерный свист, а затем взрывы. Миномет!
— Слухай, Филин… — в задумчивости проговорил Медведь. — А то, часом, не Алихан спутал кого с нами, а? У этого башибузука и «ДШК» есть, и минометы. Как думаешь?
— А ведь похоже на то, Игорь!
— Та-ак! Приехали… Твою мать!
— Будем ждать… — сказал Филин. — До темноты… Потом пойдем дальше. А пока будем думать…
Звуки боя затихли очень скоро, но Филин ждал…
На шоссе они вернулись в 22.00…
В автобусе находились только Док с Хайзуллой, Змей с «Утесом», да Тюлень с «баранкой»… В головном дозоре шли Ганс и Бульба, остальные разбежались по флангам. Шли медленно, внимательно осматривая подходы к шоссе. А через два с половиной часа впереди завыл «горный волк» — Ганс объявил срочный сбор.
То, что увидели ребята, было жутко…
Андрей смотрел на место боя, или скорее побоища, и как будто видел все его течение собственными глазами…
В засаду попал, как было видно по красным крестам на машинах, армейский полевой госпиталь…
Головной БТР, видимо, подорвался на кумулятивном фугасе — он уже догорал, и к запаху гари добавлялся тошнотворный запах сгоравшей живой плоти. Два других БТР охранения, в середине и хвосте каравана, были расстреляны из гранатометов…
Все это могло произойти в первые, считаные секунды, а дальше, закупорив колонну на шоссе, ее методично расстреляли из всех стволов…
Особенно усердствовал «ДШК»… Как в тире! Суки!!!
Но то, что случилось потом — это было уже за рамками человеческого понимания. Эти подонки вытащили на дорогу из машин, видимо, оставшихся в живых медсестер…
Их здесь было восемь, совсем еще девчушек… Или, вернее, восемь обезображенных женских тел. Эти твари их насиловали, а потом убивали… Жестоко — просто резали, как овец…
Каждый из бойцов Филина был поражен увиденным до самых сокровенных тайников своих опаленных войной душ…
И тут у Брата сдали нервы…
Каха — этот суровый грузин, бросился накрывать голые обезображенные тела медсестер какими-то тряпками:
— Шакалы, шакалы… — Слезы текли по суровому лицу Брата. — Псы бешеные!
Он все прикрывал и прикрывал эти останки.
— Брат, что они наделали? — не ожидая ответа, обратился он к Кабарде. — Как рука поднялась на красоту, а, брат? Суки поганые!!! Я вашу маму, я вашу папу, весь ваш род шакалов… А-а! Дэда шеве![29]
И такой болью повеяло на всех из души Кахи, что ком к горлу…
— Брат, брат, дай «Утес», да! — с горской горячностью обратился он к Филину. — Я их догоню, не могли далеко уйти, да! Дай пулемет, да! Как брата прошу!..
— Успокойся, Брат… — обнял было Каху за плечи Медведь, но тот ужом выскользнул из объятий.
— Нет, брат, нет!.. Эти девочки нас с того света достают, а они их… Ну, убил в бою — не понял, что женщина… Но они же их, как отару овец, зарезали, а до этого надругались! — Глаза Брата горели бешеным огнем. — Филин, брат, не дашь пулемет, так уйду, да! Я их моими ножами резать буду!..
Филин вдруг понял, что Брата не остановить сейчас никому. Желание отомстить клокотало в душе Кахи и, как вулканическая магма, искало выхода наружу.
— Слушай приказ, группа! — Голос Андрея слегка дрогнул, но этого, видимо, никто не заметил. — Брат, Индеец, Кабарда — головной дозор, отрыв от группы 500 метров, идти на цыпочках, себя не обнаруживать. Брат… Тебе отдельный, персональный приказ — в большую драку не лезть! Этим девочкам уже не помочь, а раскрыть группу — значит сорвать все задание… Режь их, Брат, режь шакалов, но по одному и тихо! Ясно?!
— Спасибо, брат, не пожалеешь, да! Не надо «Утес», я их тихо, дедовским кинжалом… Спасибо, брат!
— Тюлень! Ищи «колеса»! Здесь одиннадцать «Уралов», может, хоть один на ходу. Марш! Док, свою задачу знаешь — ищи медикаменты, о которых говорил. Вот она, жизнь сучья — не было бы счастья, да несчастье помогло…
— Понял! Щас порыскаем немного! Не может здесь не быть того, что нужно — госпиталь, как-никак! — уже на бегу просил Док.
— Бай, Ганс, Змей — справа! Мулла, Бандера, Бульба — слева! Тихонько прочешите окрестности, вдруг кто живой остался. Слон в арьергард 300 метров. Медведь, Сало со мной. Пошли, ребята!
Разведчики растворились в ночи как бесплотные фантомы.
…А через 3 минуты — одиночный пистолетный выстрел слева, и тишина…
И «заплакал шакал»… Это Медведь подавал знак — «Все в порядке?»
А в ответ «ухнула клуша» — «Возвращаюсь!» — а за ним «завыл волк» — «Срочный сбор!»
И опять все вместе.
Ждали только охранения слева…
Внезапно, словно привидения, из «зеленки» появились Мулла и Бульба, и, немного поотстав от них, шел Бандера, неся на руках нечто, извивающееся, похожее на человека…
— Вот, командир!.. — наконец-то справившийся с ношей произнес Сашка.
Ношей оказалась девушка лет 20, в каких-то жалких лохмотьях, оставшихся от формы, не прикрывавших ни один из женских «секретов»…
«…Натуральная блондинка…» — совершенно машинально отметил про себя Филин, сам же и удивляясь не к месту появившейся мысли.
— Кусается… — без злобы произнес Бандера, показывая окровавленные, искусанные до локтей руки. — В Муллу стреляла, еще бы немного — и хана нашему проводнику…
Только сейчас Андрей заметил, что Абдулло сидел на асфальте, по-восточному поджав под себя ноги, и зажимал ладонью рану на левом плече.
На девочке каким-то чудом держался погон прапорщика медслужбы.
— Ты кто? Говори! — спросил Филин.
— В-военф-фельдшер п-п-прапорщик Хмельницкая… — прошептала та.
— С каравана?
В ответ лишь кивок.
— Говорить-то можешь?
— Н-н-не з-знаю… — Ее била крупная дрожь.
— Ну, значит, можешь.
— А-а в-вы к-кто?
— Мы, красавица, те, кто тебе поможет.
— В-вы наши?
— Наши, наши…
— Ой, м-мамочки! — И тут она разревелась. — А т-тот бородатый, н-ну, в которого стреляла, тоже н-наш?
