— Годится, — коротко ответил Савелий. — Вот, — он достал пухлый бумажник. — Получите пока за трое суток.
— Как вас записать? — вежливо поинтересовался распорядитель.
— Статский советник Постнов, — с достоинством и неким апломбом ответил Савелий.
— Ваш нумер тридцать шестой, — подавая ему ключи, сказал распорядитель. — Вас проводить?
— Не стоит, — ответил Савелий и пошел по ковровой дорожке к лестнице.
Войдя в свой нумер, Савелий поставил вещи и первым делом взялся за телефон.
— Соедините меня с начальником Шлиссельбургской тюрьмы, — сказал он в трубку.
— Начальник Шлиссельбургской центральной тюрьмы Зимберг у аппарата, — после хрипов и потрескиваний услышал Савелий.
— С вами говорит член Совета Императорского Человеколюбивого общества статский советник Постнов.
— Слушаю вас, господин Постнов.
— У меня предписание Совета общества посетить ваше, так сказать, заведение.
— На предмет? — хрипло отозвался в трубке голос начальника тюрьмы.
— На предмет условий содержания арестантов. Я являюсь товарищем председателя Медико-филантропического комитета общества, и моя прямая обязанность…
— Это, к сожалению, невозможно, господин Постнов, — перебил Савелия Зимберг. — Посторонние в наше, как вы выразились, заведение не допускаются.
— Боюсь, вы делаете большую ошибку, господин Зимберг, — подпустив в голос строгости, сказал Савелий. — Императорское Человеколюбивое общество является правительственной благотворительной организацией. И ежели вы желаете получить прямое указание о законности моей миссии в вашу тюрьму от попечителя общества их высокопревосходительства председателя Совета Министров господина Столыпина или председателя Совета общества, сенатора и действительного тайного советника господина Акимова, являющегося также председателем Государственного совета, я могу это устроить. Конечно, после моего рапорта о вашем саботировании моего визита к вам.
— Хорошо, — послышалось в трубке после недолгого молчания. — Приезжайте завтра.
* * *
Дневной свет острой бритвой резанул по глазам, голова закружилась и поплыла.
— Давай, давай, выходи из карцера, — беззлобно буркнул надзиратель, и Стоян поднялся с жесткой кушетки.
— А что так рано? — спросил он, часто моргая глазами. — Месяц же вроде еще не прошел?
— Да птица к нам какая-то крупная едет. Завтра будет здесь. Вот их высокоблагородие господин Зимберг и велел ослобонить темные карцеры.
Ноги слушались еще плохо, но глаза уже попривыкли к свету, и Варфоломей увидел, что его ведут не во второй корпус.
— Куда это вы меня ведете? — с тревогой спросил Стоян, остановившись.
— Топай давай, — сунул ему в спину кулаком конвойный. — Веду туда, куда начальство приказало.
Они прошли к третьему корпусу, поднялись на крыльцо и вошли в коридор. Там царила мертвая тишина.
— Как в могиле, твою мать, — буркнул Стоян, косясь на двери одиночных камер.
Поднялись по чугунным ступеням на второй этаж, и конвойный сдал Стояна с рук на руки коридорному надзирателю.
— Как звать? — негромко спросил надзиратель.
— Варфоломей Андреев Стоян! — гаркнул арестант.
— Тише ты, — зашипел на него надзиратель и повел Стояна в конец коридора.
Его закрыли в угловой камере — четыре шага в длину, два в ширину. Привинченная к стене железная кровать была замкнута на замок. С другого боку находилась привинченная к стене железная скамеечка, с торца — привинченный же к стене железный столик. Слева у двери стоял стульчак, заменявший парашу, сбоку от него торчал из стены водопроводный кран над жестяной раковиной, а возле кровати в углу пыхала жаром батарея парового отопления.
Закончив осматривать свое новое пристанище, Стоян стал бухать в дверь кулаком.
— Не стучи, — открылось дверное оконце.
— Отведите меня во второй корпус! — заорал в оконце Варфоломей. — Или обратно в карцер.
— Не кричи, — почти шепотом приказал надзиратель. — Ты нарушаешь здешний порядок.
— Вот и отведите меня в карцер за это! — продолжал кричать Стоян, нарушая тишину этого мертвого царства.
— Ну-ну, — успокаивающе пробурчал надзиратель. — Для тебя и тут будет карцер.
Оконце тихо закрылось. Варфоломей подошел к крану, постоял малость, невесть о чем думая, плеснул в лицо невской водицей и бессильно сполз спиной по стенке на каменный пол.
* * *
Императорское Человеколюбивое общество было основано рескриптом императора Александра I от середины мая 1802 года с поручением вспомоществовать всем истинно бедным. Тогда же был образован при обществе и особый Медико-филантропический комитет, начавший с учреждений диспансеров и лечебниц для бедных с получением бесплатной врачебной помощи и дармовых лекарств. Через год при Медико-филантропическом комитете возникли благодетельный и ученый комитеты для сношений с заграничными филантропами и открытия благотворительных учреждений с дальнейшим над ними патронированием.
А дальше пошло-поехало. Со временем был учрежден Совет Человеколюбивого общества под энергичным председательством князя Голицына. Ежегодно из Кабинета Его Величества государя императора отпускалось 100 тысяч рублей на нужды указанного общества, 30 тысяч из коих полагались Медико-филантропическому комитету. Кроме того, из сумм государственного казначейства Общество получало дополнительно 150 тысяч рублей в год ассигнациями, да еще ежегодно усиливался поток частных пожертвований, намного превосходя указанные выше суммы. Человеколюбивое общество прирастало новыми комиссиями, подкомиссиями и комитетами.
Когда на следующее утро крохотный пароходик, шумно шлепая по воде деревянными лопастями огромных колес, доставлял Савелия Родионова на каменистый остров, одним концом омываемый широкой в этом месте Невой, а другим уходящий в глубину Ладожского озера, Императорское Человеколюбивое общество представляло собой такую огромную бюрократическую машину, что, дабы разобраться, кто в ней есть кто, надо было иметь семь пядей во лбу. Стольких пядей во лбу у начальника Шлиссельбургской центральной тюрьмы Зимберга не было.
Когда Родионов сошел на остров, в кармане у него лежало удостоверение на имя члена Совета Императорского Человеколюбивого общества статского советника Сергея Николаевича Постнова.
— Вы господин Постнов? — подошел к нему улыбающийся человечек с ласковыми глазами.
— Да, я Постнов, — отозвался Савелий.
— Позвольте представиться, помощник начальника тюрьмы Агафонов. Мне поручено провести вас в крепость.
Они прошли тем же путем, которым более полугода назад привели в Шлиссельбургский централ Варфоломея Стояна.
Начальник тюрьмы Зимберг принял статского советника Постнова весьма сухо.
— Извините, господин Постнов, — сказал он, — заведение у нас весьма конкретное, посему будьте так добры показать ваши бумаги.
— Извольте, — ответил Савелий и протянул начальнику тюрьмы свое удостоверение и «предписание», подписанное Председателем Совета Человеколюбивого общества с пометкой не чинить предъявителю сего никаких препятствий и оказывать повсеместное содействие.
— Благодарю вас, — сдержанно сказал Зимберг, возвращая документы Савелию. — Что бы вы желали осмотреть?
— Знаете, еще основатель нашего общества, незабвенный наш государь император Александр Павлович Благословенный так сформулировал его предназначение: «Надлежит искать несчастных в самом жилище их». Сия ваша обитель плача и страдания — жилище людей, преступивших государственные законы. Они преступники, но они все же человеки. И наше Человеколюбивое общество, — Савелий закатил глаза и сложил руки на груди, — ласковым обращением и спасительными советами в моем лице постарается облегчить судьбу их и, возможно, наставить на путь праведный.
— Ну, человеков-то в моей тюрьме, пожалуй, вам трудненько будет найти, — желчно заметил Зимберг. — Здесь по большей части сидят самые отпетые грешники. Не человеки — звери.
— Деятельность нашего общества сугубо благотворительная. Потому она богоугодна. А для Господа нашего Бога раскаявшийся грешник, пусть даже, как вы говорите, и самый отпетый, во сто крат дороже, чем человек, ни единожды не сотворивший греха, — наставительно произнес Савелий.
— Хорошо, хорошо. И все же что бы вы желали осмотреть? — поинтересовался Зимберг без особой охоты.
— Все, — просто ответил Савелий. — Общие и одиночные камеры, карцеры и, конечно, тюремную больницу. Ведь я, как вы уже знаете, товарищ председателя Медико-филантропического комитета общества. Я намерен задавать заключенным вопросы, беседовать с ними, с кем сочту нужным, и в этом прошу вас мне не препятствовать и не мешать. Ведь в каждом человеке, даже преступнике, есть искра Божия, — менторским тоном закончил он.
